Петербургское действо

Государыня перешагнула порогъ, Орловъ весело подалъ ей руку, и они, тихо прогуливаясь, пошли по дорожк.

Алексй Орловъ сказалъ ей тотчасъ нсколько словъ, отъ которыхъ она вздрогнула, задохнулась, пошатнулась и, если бы не его помощь, то, можетъ быть, упала бы….

Повернувъ на другую дорожку, они пошли быстрй и черезъ нсколько минутъ государыня была уже въ карет. Алексй слъ на козлы, подобралъ возжи, молодецки крикнулъ на взмыленныхъ уже коней и карета помчалась.

При вызд изъ Петергофа, изъ чащи кустовъ выскакалъ къ нимъ верховой офицеръ Бибиковъ, весело раскланялся и пустился рядомъ около дверецъ кареты.

Верстахъ въ пяти отъ Петербурга, когда лошади, не смотря на отчаянные удары кнута, уже, выбившись изъ силъ, готовы были пасть, Алексй Орловъ завидлъ на дорог другую карету! То были братъ Григорій и Барятинскій, выхавшіе навстрчу.

Черезъ часъ государыня была у казармы ожидавшихъ ее измайловцевъ.

Ласунскій и съ нимъ нсколько офицеровъ и три роты солдатъ радостными криками встртили государыню, цлуя ея одежду…..

Затмъ привели полкового священника, и вс присягнули на врность.

Отсюда, съ барабаннымъ боемъ, двинулись вс въ семеновскій полкъ. Но тамъ едоръ Орловъ уже сдлалъ тревогу, и семеновцы бжали къ нимъ на встрчу. Во глав двухъ полковъ государыня двинулась въ казанскій соборъ.

Духовенство, собранное ночью Сченовымъ, было на лицо. Весь синодъ былъ тоже на лицо. Сенаторы, предупрежденные тоже ночью Тепловымъ, были почти вс. Народъ заливалъ кругомъ паперть собора, не понимая, что творится въ немъ, и вскор узналъ, что идетъ присяга государын Екатерин Алексевн, потому что государь наканун упалъ съ лошади и убился до смерти.

Ежеминутно десятки экипажей подъзжали къ собору, и сановники въ блестящихъ мундирахъ выходили изъ нихъ. Служба кончилась. Государыня вскор показалась на паперти собора, окруженная свитой.

На ступеняхъ этой паперти, въ первыхъ рядахъ толпы, стояли два красавца богатыря, два брата.

— Я крикну сейчасъ въ народ. Или теперь… или никогда! шепнулъ Алексй.

— Обожди! отвчалъ Григорій. — Хуже бы не вышло.

— Чего ожидать! Какая бда отъ того? A потомъ поздно будетъ!

Григорій смущенно молчалъ.

Въ ту минуту, когда государыня появилась на верхней ступени паперти, Алексй Орловъ поднялъ высоко шляпу надъ головой. Толпа, заливавшая кругомъ паперть, двинулась, и сотни, тысячи рукъ тоже поснимали шапки.

— Ура! первые крикнули могучимъ голосомъ два богатыря.

И ура это пронеслось по всей площади, и тысячи голосовъ подхватили его… Казалось, вся площадь содрогнулась и колыхнулась…

— Да здравствуетъ государыня императрица, самодержица всероссійская! крикнулъ снова Алексй Орловъ къ народу…

Легкое, но замтное волненіе сдлалось въ рядахъ блестящей свиты государыни.

— Что ты? схватилъ брата за руку Григорій.

Но богатырь-поручикъ, уже обернувшись къ блестящей свит, первыхъ сановниковъ государства, вымолвилъ громко и дерзко:

— Что жъ не подхватываете, бояре?.. и, обернувшись къ народу, выкрикнулъ могуче:

— Братцы, нутко мы… Да здравствуетъ самодержица всероссійская!

И ревъ тысячей голосовъ загремлъ на всю окрестность:

— Да здравствуетъ государыня, самодержица! наша матушка!..

Для этихъ голосовъ, что «матушка», что «самодержица» было одно и то же… Хорошее, ласковое слово!.. У могучаго крика этого былъ слабый откликъ, будто эхо. Свита тоже повторила слова:

— Самодержица всероссійская!

И въ этой свит былъ одинъ человкъ, поблднвшій теперь, какъ смерть, Никита Ивановичъ Панинъ.

Сейчасъ близь алтаря говорили ему, и государыня, и высшіе чины государства — про регентство… Начавшись на словахъ у алтаря собора, оно уже окончилось теперь на паперти.

Начался разъздъ, сумятица, крики радости, вопли, давка, безурядица. Народъ ликовалъ, кто зная о чемъ, а кто и не зная, а такъ!.. Только сановники, съ трудомъ находя свои экипажи и разсаживаясь, будто сговорились и вс повторяли одно и то же другъ дружк:

— Да, какъ же?! Да что же?! Да кто же?! Какъ же самодержица?.. Говорили: регентство… Совтъ вельможъ…

— Ловко!.. Ей-Богу ловко!.. Первый сортъ!!.

XL

Черезъ часъ въ новомъ зимнемъ дворц была еще большая сумятица.

Уже весь Петербургъ, придворные, сенатъ и синодъ, высшее общество, вс резиденты иностранныхъ державъ, кром одного, конечно, Гольца, сотни разряженныхъ дамъ, густой толпой наполняли залы и гостиныя дворца. Нмецкая принцесса Софія-Фредерика Ангальдъ-Цербстъ, по замужеству герцогиня Голштейнъ-Готторнъ, принимала всенародное поздравленіе съ восшествіемъ на всероссійскій прародительскій престолъ…

Не будь на свт младенца наслдника Павла Петровича, все бы это всякому показалось безсмыслицей!!

Ликованіе было общее! Не прошло получаса, какъ австрійскій посолъ Мерсій узналъ нчто, что заставило и его тоже ликовать, а въ его лиц и Европу! Бретейль узналъ, что его просятъ взять назадъ грамоты и остаться посломъ. Гакстгаузенъ узналъ, что о войн съ Даніей, конечно, и помину не будетъ… И Фридрихъ тоже вскор возликуетъ.

Покуда во дворц толпилась и шумла блестящая толпа, на улицахъ столицы уже начиналась своевольная безпорядица. Кабакамъ приходилось плохо!..

Преображенцы, съ утра волновавшіеся по своимъ ротнымъ дворамъ, безъ всякаго приказанія офицеровъ, собрались, наконецъ, на полковомъ двор, и здсь, Пассекъ, освобожденный силкомъ Баскаковымъ, принялъ надъ ними начальство. Преображенцы тотчасъ, кое-какъ выстроившись въ ряды, двинулись ко дворцу.

Только одинъ рядовой запоздалъ во время присоединиться къ своей рот и теперь догонялъ ее — Державинъ. Онъ былъ блденъ и взволнованъ, но отъ иныхъ причинъ, — въ это утро безпорядицы и самоуправства на ротномъ двор у него украли его послднія деньги.

Едва преображенцы вышли на Литейную, имъ на встрчу не шелъ, а почти бжалъ, запыхавшись, офицеръ ихъ же полка… Вн себя, онъ выхватилъ шпагу, бросился на первые ряды и крикнулъ:

— Назадъ!! Крамольничать! Противъ законнаго государя!! Бунтовать! Назадъ, мерзавцы! Перекрошу всхъ!!