Петербургское действо

Такъ проболлъ онъ при ссылк Меншикова, за время пытокъ и казни Волынскаго. Точно также опасно хворалъ онъ первые дни посл ссылки Бирона, а равно и во дни ареста правительницы Анны съ младенцемъ императоромъ.

Царствованіе "дщери Петровой" было самое пріятное, спокойное и выгодное для графа Іоанна Іоанновича. Онъ былъ осыпанъ милостями императрицы, и какъ братъ "птенца" Петра Великаго, былъ сдланъ генераломъ, сенаторомъ и подполковникомъ Семеновскаго полка. И въ первый свой пріздъ въ сенатъ, новый сенаторъ предложилъ воздвигнуть золотую статую государын. Сенатъ единогласно присоединился къ этому предложенію, но царица отклонила отъ себя эту честь.

За это же время случилось три нравственныхъ переворота въ его жизни.

Во первыхъ, не знавъ дружбы, онъ вдругъ дйствительно позналъ дружбу, привязавшись искренно и сердечно къ гетману графу Кириллу Разумовскому. Затмъ, второй переворотъ былъ тотъ, что графъ пріучилъ себя черезъ силу нюхать табакъ, потому что получилъ отъ императрицы великолпную табакерку, осыпанную брилліантами и яхонтами съ ея изображеніемъ въ вид нимфы. Подобный же портретъ имлъ отъ государыни только одинъ графъ Алексй Григорьевичъ Разумовскій, на яблок изъ агата, украшавшемъ трость.

Третье событіе въ жизни графа Скабронскаго или переворотъ, случившійся съ нимъ, произошелъ еще въ послдній годъ царствованія Анны Іоанновны. Графъ, будучи уже шестидесяти лтъ отъ роду, всми силами и всми слабостями себялюбивой души своей, предался, какъ младенецъ безгласный, въ руки очаровательницы. Вс остальныя, до этой, были рабынями графа. Но и это продолжалось не долго, такъ какъ "владычица" его умерла вскор.

Подъ конецъ своего царствованія, императрица Елизавета, вря въ честность графа, собиралась назначить его на одну изъ самыхъ выгодныхъ должностей въ имперіи, при которой мудрено было не сдлаться лихоимцемъ, а именно на должность генерала кригсъ-коммисара. Малоспособность, лнь и года графа заставляли ближайшихъ ей людей препятствовать этому назначенію, но государыня была сердита на Глбова и упорно стояла на своемъ. Однако дло окончилось проще. Графъ самъ на отрзъ отказался отъ мста "за преклонными годами". Дальновидный Іоаннъ Іоанновичъ разсчелъ, что больная и все слабющая государыня долго не проживетъ, стало быть, наступали минуты, въ которыя придется ему снова запирать ворота на запоръ и "хворать", такъ какъ вс ожидали, что наслдникъ престола начнетъ гнать все Елизаветинское и гнуть на нмцеву сторону. Пойдутъ опальные, ссылки, конфискаціи и херы, т. е. уничтоженіе многаго, появившагося на свтъ въ предыдущее Царствованіе. Графъ къ тому же боялся за себя боле чмъ когда-либо, потому что считался въ числ любимцевъ Государыни, былъ другъ и пріятель Разумовскихъ и врагъ (на сколько могъ только быть имъ, на словахъ) всхъ своихъ и заграничныхъ нмцевъ.

Въ самое Рождество, посл обда, при извстіи о кончин императрицы, Іоаннъ Іоанновичъ сразу тяжко захворалъ, заперъ ворота, приказалъ дворн "прикурнуть" и не дышать. И въ темномъ, неосвщенномъ дом своемъ онъ услся съ одной свчей и то въ опочивальн, окнами выходившей не на Неву, а во внутренній дворъ.

Не велвъ никого пускать, онъ особенно наказалъ не пускать во дворъ ни своего друга гетмана, ни кого либо изъ его людей съ посылкой ли, цидулей, или съ чмъ бы то ни было.

На этотъ разъ графъ хворалъ и недужился еще усердне и даже въ постель ложился, чутко прислушиваясь ко всякому слуху въ город, къ малйшему шуму на улиц и у воротъ. Онъ заперся такъ крпко и боллъ такъ долго и прилежно, что нкоторые его знакомые, хорошо знавшіе это его "колно" при всякой перемн правительства, все-таки подумали наконецъ, что старикъ и воистину умираетъ. Однако, предъ масляницей графъ узналъ о нежданныхъ милостяхъ и щедротахъ новаго императора и ему стало полегче. A узнавъ главное, т. е., что братья графы Разумовскіе не похали и не подутъ "глядть гд солнце встаетъ", а спокойно проживаютъ въ своихъ дворцахъ, оставаясь въ тхъ же званіяхъ гетмана и фельдмаршала — графъ Іоаннъ Іоанновичъ сразу выздоровлъ. Велвъ отворить ворота и запрягать свою громадную карету цугомъ самыхъ великолпныхъ въ столиц вороныхъ коней, онъ въ парадномъ кафтан, во всхъ орденахъ и даже съ табакеркой въ карман выхалъ изъ дому… Но онъ ужь поразнюхалъ во время своего хворанія къ кому теперь поближе подвинуться и отъ кого подальше отодвинуться.

Графъ Скабронскій прежде всего отправился во дворецъ и былъ принятъ государемъ равнодушно.

— Ни шатко, ни валко, ни на сторону! выразился о пріем этомъ самъ графъ. — Тужить не тужи, а ликованіе отложи.

Отъ государя графъ прямо похалъ къ прибывшему вновь принцу Жоржу, затмъ къ графу Воронцову, отцу фаворитки, а оттуда уже къ другу своему гетману.

Добрый графъ Кирилла Григорьевичъ не былъ сердитъ на осторожнаго друга вельможу, а весело встртилъ и обнялъ пріятеля. Облобызавъ его, малороссъ выговорилъ, хитро ухмыляясь:

— Ну поздравляю, батя, съ новымъ монархомъ. Паки на Руси воцарился Петръ. Отъ Петра и до Петра прожилъ ты. Можешь помирать теперь.

— Родяся во дни великаго Петра, друже мой, — горько помирать будетъ во дни махонькаго! шепнулъ графъ, озираясь кругомъ себя.

Однако, на другой же день графъ прямо отправился въ ceнатъ и внесъ предложеніе: монарху начинающему свое царствованіе столь великими щедротами, "какъ вольность дворянская" и уничтоженіе "слова и дла", подобаетъ немедленно воздвигнуть въ столиц золотую статую!

Единогласно и громогласно присоединяясь къ предложенію товарища — господа сенаторы подумывали про себя:

— Заладила Маланья! Хоть бы новенькое что надумалъ!

Глбовъ повергъ къ стопамъ Монарха ршеніе сенаторовъ. Юный государь отказался тоже отъ предложенія статуи и отвчалъ:

— Лучше золоту дать боле полезное назначеніе. Я самъ моими дяніями воздвигну себ нетлнный памятникъ въ сердцахъ подданныхъ!…

XXIII

Помимо внука посл старшаго брата графа Степана, у Іоанна Іоанновича теперь не было никакой родни и когда напрашивался кой-кто къ нему въ родню, то онъ говорилъ прямо:

— Я твой финтъ смкаю, голубчикъ. У тебя съ моими помстьями да угодьями родство отыскалось….

Женатъ графъ не былъ ни разу и дтей боковыхъ никогда тоже не имлъ. Схоронивъ многихъ "вольныхъ женокъ" и будучи еще пятидесяти лтъ, сталъ онъ жаловаться, что "слабая баба родиться начала на Руси* и ршилъ, наконецъ, сочетаться законнымъ бракомъ, но не на сдобной какой двк, а на такой, которая бы "крпка" была и духомъ, и тломъ. Много стали сватать невстъ именитому и еще бодрому богачу-вельмож, но онъ былъ разборчивъ и все искалъ и выбиралъ, — выбиралъ и колебался.

"Все сдобны, а не крпки"!

Наконецъ, однажды, будучи въ Новгород проздомъ въ жалованное имніе, увидлъ онъ въ собор одну двицу, усердно молившуюся за обдней и подумалъ было, что вдругъ негаданно нашелъ воплощеніе своей мечты. Молившаяся была такъ велика и дородна, и румяна, и здоровенна, что, стоя предъ царскими вратами, совершенно заслоняла собой дьякона на амвон.

Графъ, посл обдни, подошелъ къ старушк, стоявшей около двицы, и познакомился съ ней. Об оказались новгородскія дворянки, не богатыя, однако родовитыя…. Но заговоривъ съ "крпкой двицей", которая общала по виду не умереть такъ же легко, какъ умирали его вольныя женки, графъ Іоаннъ Іоанновичъ узналъ, что мечты его разбились въ прахъ…. Двица оказалась страдающею "отъ глаза" съ самаго дтства, почти съ колыбели, Ее сглазили маленькою лихіе люди.

На вопросы графа объ двиц, старушка, оказавшаяся ея теткой, охотно отвчала подробно:

— Она у насъ сглажена, ваше сіятельство. Не говоритъ ничего.

— Да хоть малость-то самую? спросилъ графъ, думая про себя: "И доброе дло. Болтушкой не будетъ".

— Ни-ни, государь мой, ниже сть и пить попросить не уметъ. Мычитъ или пальцами кажетъ. Нмая.

"Это бы еще не бда! сообразилъ про себя графъ, любуясь румяной великаншей. — Что нужно — пойметъ."

— И не слышитъ тоже ничего! продолжала тетка, соболзнуя.

— И глухая! воскликнулъ графъ.

— Глухая, государь мой.

— Да хоть малость-то самую слышитъ! умолялъ уже почти графъ Іоаннъ Іоанновичъ.

— Ни тоись, ни сориночки не слышитъ! Хоть въ ухо ее тресни, не услышитъ…

Графъ вздохнулъ и развелъ руками.

"Не судьба"! подумалъ онъ досадливо. Нмую да глухую сдлать графиней Скабронской — казалось ему срамнымъ дломъ. Будь она богатющая и сановитая двица — а онъ мелкота, однодворецъ какой — тогда бы можно еще. И людямъ было бы не смшно и не зазорно, а такъ, въ его положеніи — дло выходило не покладное.