Петербургское действо

— Зачмъ же это я буду просить засадить? Мн какое дло? угрюмо отозвался Тюфякинъ.

— Ахъ, Господи! Да вдь изъ острога онъ тебя не достанетъ, будетъ черезъ пріятелей денегъ просить, а самъ-то вдь на запор будетъ. Драться-то вдь ужь нельзя ему будетъ….

Князь поднялъ голову, посмотрлъ на сестру и вдругъ вскочилъ со своего мста.

— Ахъ, Настенька! Умница! Соломонъ, ей-Богу! Слышь ты, Іуда, вашъ только царь Соломонъ эдакъ-то вотъ разсуждалъ.

Князь разцловалъ сестру, повеселлъ и воскликнулъ:

— Такъ! Истинно! Врно! Ловко! Зеръ гутъ! Или прощенье полное, или чтобы тотчасъ на цпь и въ Блозерскъ!! ду въ Котцау, а отъ него къ «Романовн» нашей!

Но прежде, чмъ отправляться по дламъ, князь долженъ былъ отвезти сестру домой.

Настя, вернувшись къ себ, самоувренно и спокойно разсказала тетк и сестр подробности своихъ визитовъ по городу, кого она видла и что говорила и что слышала. Все это было выдумкой, она все время своего отсутствія просидла у князя Глба. Но лгать на этотъ ладъ Наст приходилось уже не въ первый разъ. И эта ложь не только не смущала ее, не только не была ей въ тягость, но, видя какъ доврчиво и опекунша и Василекъ выслушиваютъ ея выдумки, Настя становилась съ каждымъ днемъ смле и съ каждымъ днемъ относилась къ обимъ съ большимъ пренебреженіемъ. Она начинала считать себя неизмримо выше ихъ разумомъ и способностями.

— «Он вдь дуры», поневол, мысленно разсуждала она.

Между тмъ, за послднее время, бесды съ братомъ наедин приносили свои плоды. Онъ поучалъ сестру и готовилъ ее на самую распущенную жизнь, въ виду своей личной пользы.

XXIX

На Невской перспектив, за нсколько домовъ отъ Полицейскаго моста, полускрываемый рядомъ большихъ липъ и березъ, стоялъ двухъэтажный домъ, простой, но красивый. Архитектура его была того стиля, который само собою незамтно проникъ въ Россію и главнымъ образомъ въ Петербургъ, начиная съ Петра Великаго. Стиль этотъ чисто старый голландскій: простыя угловатыя формы всхъ очертаній, плоскія, рельефныя колонны, кое-гд, какъ-бы вставленныя въ рамкахъ, скульптурныя украшенія, оттненныя желтой краской отъ благо фона стны; при этомъ очень высокая, крутая крыша, на которой не можетъ залежаться снжный сугробъ.

Домъ этотъ былъ выстроенъ однимъ родственникомъ и любимцемъ кабинетъ-министра Вольшскаго. Посл казни покровителя, владлецъ дома тоже пострадалъ и отправился въ ссылку. Теперь домъ этотъ принадлежалъ голландцу, явившемуся въ царствованіе Анны Іоанновны въ качеств вольнонаемнаго матроса, а теперь ставшему не боле и не мене какъ банкиромъ. Его фирма была извстна всему Петербургу и онъ сдлался кредиторомъ многихъ боле или мене крупныхъ личностей, чиновниковъ и офицеровъ на разныхъ ступеняхъ іерархической лстницы. Когда-то онъ былъ Круксъ, теперь же сдлался Ванъ-Круксъ. Но самъ хозяинъ матросъ, банкиръ, кораблестроитель, подрядчикъ и аферистъ на вс руки не жилъ въ дом, который пріобрлъ только ради того, что онъ напоминалъ ему немного его родину. Онъ жилъ на маленькой квартир недалеко по Мойк.

Домъ за годъ назадъ былъ занятъ пріхавшимъ въ Петербургъ съ молодой женой графомъ Кириллою Скабронскимъ. Здсь роскошно устроился промотавшійся внукъ графа Іоанна Іоанновича, котораго, наконецъ, привели въ отчизну на жительство уже совершенно стсненныя обстоятельства.

Въ нижнемъ этаж дома помщались только парадныя комнаты, на столько великолпно отдланныя, на сколько было только возможно въ то время въ Петербург. Жилыя комнаты помщались во второмъ этаж. Въ дом этомъ, обстановка котораго была такая же, какъ и во всхъ прочихъ богатыхъ домахъ Петербурга, была только одна особенность: малое сравнительно количество служителей. Вдобавокъ прислуга эта была не изъ русской дворни, праздной, лнивой и неряшливой.

Въ этомъ дом было человкъ пять-шесть людей, но вс они были опрятно одты, смотрли весело, аккуратно и усердно длали свое дло и нкоторые изъ нихъ даже не говорили по-русски. Одинъ былъ чистый французъ, привезенный графомъ съ собой, другой былъ нмецъ, третья. любимая горничная графини, была курляндка.

Было уже часовъ десять утра. На улицахъ было довольно много прохожихъ и прозжихъ; въ сосднихъ домахъ, въ особенности поближе къ Полицейскому мосту и ко дворцу государя, замчалась уже начавшаяся суета дня, а въ дом этомъ все еще было тихо.

Въ немъ еще только просыпалась прислуга, привыкшая жить на иностранный ладъ: ложиться, по милости господъ, поздно и вставать передъ полуднемъ.

Въ нижнемъ этаж угловая гостиная съ красивою пунцовою мебелью, съ изящнымъ убранствомъ, переполненная картинами: и бронзой, отличалась отъ обыкновенныхъ гостиныхъ высокимъ куполомъ вмсто потолка. Это была фантазія того, кто когда-то строилъ домъ и умеръ затмъ въ Блозерск. Въ глубин этой небольшой, по-заморски убранной гостинной стояла большая, необыкновенно эффектная кровать, вся рзная изъ розоваго дерева и вся испещренная бронзовыми гирляндами и фарфоровыми медальонами; на четырехъ витыхъ колонкахъ высился легкій, красивый и эффектно драпированный балдахинъ съ занавсами изъ голубого бархата, а на верхушк его два маленькихъ золотыхъ льва держали щитъ съ гербомъ графовъ Скабронскихъ. По присутствію здсь этой красивой голубой кровати среди неправильно разстановленной и сбитой въ кучу пунцовой мебели было видно, что въ гостиной была только временно устроена спальня.

Дйствительно, здсь ночевала теперь и проводила часть дня хозяйка квартиры, графиня Маргарита Скабронская, лишь за нсколько мсяцевъ перебравшаяся сюда сверху, подальше отъ больного мужа.

Часу въ одиннадцатомъ люди поднялись на ноги и стали тихонько переходить изъ комнаты въ комнату, убирая домъ.

Скоро внизу появилась хорошенькая, молоденькая нмка, пестро и щегольски одтая, съ коротенькой юбочкой на фижмахъ, въ снжно-блыхъ чулкахъ, въ башмакахъ съ бантами на огромныхъ каблукахъ; на груди ея была скрещена и завязана сзади узломъ большая шелковистая косынка. Нсколько разъ подходила она къ дверямъ пунцовой гостиной, очевидно прислушиваясь: не проснулась ли барыня. Но въ это время въ горниц съ куполомъ все было тихо.

Черезъ забытую вчера неопущенную на окно тяжелую занавсь врывался въ комнату яркій свтъ уже высоко поднявшагося солнца и игралъ сотнями переливовъ въ позолот львовъ на балдахин, въ золотомъ карниз купола и въ бронз всей мебели. Одинъ яркій солнечный лучъ падалъ прямо на кровать и ослпительно горлъ на голубомъ бархат драпировки, въ ея серебристой бахром и кистяхъ и на атласномъ нжно-желтомъ одял, обшитомъ кружевами.

На широкой двойной кровати крпко спала молодая и особенно красивая женщина. Это и была графиня Маргарита. Солнце свтило прямо на нее и ужь успло сильно пригрть и одяло, и подушку, къ которой прильнула она щекой и которую обсыпала вьющимися прядями черныхъ волосъ съ примсью пудры. Ея обнаженныя красивыя плечи и изящныя руки, недвижно протянутыя сверхъ толстыхъ складокъ наброшеннаго одяла, тоже начинало довольно сильно согрвать этимъ солнечнымъ лучемъ. Но сонъ ея былъ слишкомъ крпокъ, даже отчасти тяжелъ. Она тяжело дышала, припекаемая солнцемъ, грудь высоко вздымалась… но все-таки красавица не просыпалась. Она сильно устала наканун на веселомъ вечер и поздно вернулась домой.

Около нея на столик лежали часы и затмъ три предмета, которые она, конечно, спрятала бы тотчасъ, если бы сюда нескромно проникъ посторонній взоръ.

Во-первыхъ, лежалъ листъ бумаги, исчерченный карандашемъ съ безконечными рядами цифръ. Вчера, уже ночью, въ постели, сводила она безконечные счеты и, конечно, не счеты прихода, а непомрнаго, не по силамъ расхода. Рядомъ съ этимъ листкомъ стояла маленькая изящная саксонская чашечка съ остаткомъ питья. То, что ей наливалось вечеромъ хорошенькой нмкой-наперсницей въ эту чашечку, было почти тайной между ними обими. Это было любимое наркотическое питье, составленное изъ разныхъ спецій, сильно дйствующихъ на нервы. Въ составъ его входила и частица турецкаго гашиша.

Наконецъ, около чашечки лежала крошечная золотая табакерка, и съ голубой эмали крышка, среди маленькихъ брилліянтовъ и жемчужинъ, выглядывала прелестная головка амура на двухъ бленькихъ крылышкахъ. Табакерка свидтельствовала о пріобртенной дурной привычк, зачастую свойственной многимъ молодымъ красавицамъ и львицамъ ея среды, но все-таки изъ приличія и скромности скрываемой въ обществ.

Спящая красавица на этой изящно-щегольской кровати, какъ бы обрамленная яркими цвтами шелка и бархата, да еще ярко, будто любовно, озаренная полдневнымъ солнцемъ, была дйствительно замчательно хороша собой; лицо ея нжныхъ очертаній, не смотря на тяжелый сонъ, все-таки дышало молодостью, силой и страстью.