Петербургское действо

— Когда жъ это, liebe Gr"afin, конецъ будетъ? Это ужасно! Что-жъ этотъ проклятый Вурмъ вамъ говорилъ вчера?

Графиня слегка пожала красивымъ полуобнаженнымъ и снжно-блымъ плечомъ и вздохнула:

— Что-жъ онъ знаетъ! выговорила она чрезъ мгновеніе, — говоритъ: скоро, на-дняхъ; а потомъ пройдетъ мсяцъ и онъ говоритъ: не знаю, и утшаетъ тмъ, что во всякомъ случа надо ждать, когда ледъ на Нев пройдетъ. A когда онъ двинется?! вдругъ какъ бы разгнвалась молодая женщина. — Я спрашивала вчера Полину. Она говоритъ, что бываетъ иногда ледоходъ въ ма мсяц. A мы за эти два мсяца сто разъ успемъ съ ума сойти.

И Маргарита перестала пить свой кофе, задумалась глубоко и прошептала:

— Да, ужасно! Думала ли я, что буду когда либо въ такомъ положеніи?

— Старый графъ?! выговорила Лотхенъ шепотомъ и съ особымъ удареніемъ, какъ бы нчто повторяемое въ сотый разъ.

— Ну, ддъ?.. Ну, хорошо! Ну, что же?.!..

— Что? повторила Лотхенъ и тоже фамильярно подернула плечами. — Зажмурьтесь, да и ршитесь… Говорятъ, надо глаза закрыть, когда что страшно или противно…

Графиня вдругъ расхохоталась весело и прибавила, кончивъ свою чашку.

— Ты вотъ другихъ посылаешь, а ты сама попробуй, какъ это весело.

Лотхенъ тоже разсмялась.

— У меня такого дда нтъ! A если бъ былъ… О-о!.. Я бы показала силу характера.

— Должно быть! Хвастунья! Это легко на словахъ!…

— Я не говорю — легко. Но если ужь необходимость… Да и что вамъ стоитъ, если только вы захотите? A вдь у него, вс говорятъ, при его скупости, огромное состояніе. Вс наши долги онъ бы могъ сразу уплатить однимъ годовымъ доходомъ съ одного какого нибудь имнія. A вамъ что для этого надо? Немножко полюбезничать съ нимъ, приласкаться къ старому брюзг. A еслибъ даже и влюбился въ васъ, въ свою внучку, этотъ старый грховодникъ, то и пускай влюбится. Оно не опасно! Вдь опасности никакой не будетъ, не смотря на полное его желаніе быть опаснымъ…

И об женщины вдругъ начали весело. и громко смяться тмъ же звенящимъ серебристымъ смхомъ, какимъ еще недавно смялись въ саняхъ надъ спасеннымъ въ овраг преображенцемъ. Смхъ этотъ былъ на столько рзокъ, что даже достигъ до подушекъ больного, который лежалъ на верху. Онъ отъ этого смха какъ бы пришелъ въ себя и открылъ глаза.

Въ горниц его сидлъ ужь давно на стул близь дверей, на цыпочкахъ прокравшійся врный слуга его, французъ изъ Нанса, Эдуардъ. Онъ, дйствительно, какъ бы чутьемъ всегда зналъ, когда больной графъ проснется. При первомъ движеніи руки больного, и съ пробужденія начинающагося сухого кашля Эдуардъ приподнялъ занавску на окн и приблизился къ кровати.

— Какъ себя чувствуетъ monsieur le comte? началъ онъ съ обыденной фразы, которую говорилъ, однако, всякое утро не ради только того, чтобы сказать что-нибудь, а дйствительно озабоченный положеніемъ больного, котораго любилъ и которому считалъ себя во многомъ обязаннымъ.

Молодой малый былъ взятъ графомъ во Франціи изъ простой крестьянской семьи и въ два-три года онъ сдлалъ изъ поселянина самаго элегантнаго лакея, способнаго на все и получающаго большое жалованье. Со смертію любимаго барина Эдуардъ, конечно, терялъ немного, такъ какъ его во всякомъ богатомъ дом и въ Петербург и даже въ Париж взяли бы съ охотой. Но Эдуардъ искренно привязался къ этому русскому барину, который обращался съ нимъ по-братски.

— Какъ вы почивали? заговорилъ Эдуардъ по-французски.

— Какъ всегда, — слабымъ голосомъ отозвался графъ. — Вурмъ не прізжалъ?

— Нтъ еще. Не прикажете ли свжаго питья!

Больной промолчалъ и только движеніемъ вкъ и бровей отвчалъ слуг.

Въ эту минуту новый залпъ свжаго хохоту внизу и веселые голоса долетли до слуха графа и онъ тяжело вздохнулъ, какъ бы въ отвтъ на это.

— Que diable! Avec l'aube!., проговорилъ Эдуардъ сердито. И графъ понялъ, что врный слуга, говоря про этотъ хохотъ внизу, оскорбленъ имъ.

Между тмъ, въ нижней гостинной Лотхенъ разсказывала въ подробностяхъ барын истлрію, случившуюся съ пруссакомъ Котцау. Лотхенъ, близкая знакомая Михеля и вообще пріятельница со всми привезенными людьми принца Жоржа, съ которыми часто видалась, могла знать до малйшихъ подробностей все длающееся у него въ дом. Лотхенъ передавала графин} что принцъ и господинъ Фленсбургъ очень смялись надъ однимъ молодымъ часовымъ, который такъ говорилъ съ ними по-нмецки, что его высочество до сихъ поръ безъ смха вспомнить не можетъ.

Графиня, конечно, уже давно знала всю исторію Котцау, но на это утро Лотхенъ прибавила еще нсколько подробностей. Юркая, кокетливая и веселая горничная тоже много бывала въ гостяхъ въ своей сред, какъ и графиня, ея полупріятельница. И каждый день она старалась собрать въ город побольше встей, побольше сомнительныхъ происшествій, побольше всякихъ сплетень и забавныхъ анекдотовъ, чтобы поутру развеселить свою «liebe Gr"afin», которую она уже давно завоевала себ право такъ называть.

— Откуда ты знаешь, выговорила Маргарита, — что эту суповую чашку цлый день распиливали? Мн Фленсбургъ вчера объ этомъ ни слова не говорилъ.

— Что мудренаго? вдругъ лукаво улыбнулась Лотхенъ.

— Онъ могъ съ вами цлыя сутки пробыть и объ этомъ не сказать.

— Почему жъ? удивилась Маргарита.

— Потому что, когда онъ съ вами, продолжала лукаво усмхаться Лотхенъ, — вамъ не до того, чтобы разсказывать другъ-дружк разныя исторіи, т.-е. лучше сказать: ему не до того. Онъ сидитъ, впивается въ васъ глазами, молится на васъ! Одно только жаль, прибавила Лохтенъ тонко, — онъ не богатъ. Это намъ не на руку, намъ надо спасаться изъ нашихъ затрудненій; хоть и красивъ онъ, и уменъ, и не русскій медвдь, а все-таки намъ бы лучше предпочесть нашего столтняго ддушку. Фленсбургъ, если влюбится до отчаянія, хоть бы даже до самоубійства, никакого толку не будетъ. Еще хуже мы запутаемся! A если ддушка влюбится, тогда мы съ вами заживемъ, какъ герцоги германскіе. Наймемъ вотъ хоть домъ Менщиковскій или Воронцовскій, отдлаемъ такъ, какъ эти неучи-петербуржцы и не видали никогда. Я ужь не буду простой горничной у васъ, я буду вашей камеръ-фрейлиной или статсъ-дамой, у меня будутъ свои три горницы, гостинная и кабинетъ, гд я буду принимать своихъ знакомыхъ и друзей.

— И замужъ выйдешь, насмшливо отозвалась Маргарита.

— Да, конечно. Только не иначе, какъ за глухонмого…

— Нмой видитъ, лучше за слпого!

— Нтъ, слпой слишкомъ мало видитъ. Это неудобно! расхохоталась Лотхенъ. — Со слпымъ бда!.. Онъ чужую вмсто жены поцлуетъ.

— Ну, это все равно… Мы не ревнивы… Тутъ бда не въ томъ… отозвалась Маргарита.

И вдругъ об женщины безъ причины, а будто отъ одной потребности смяться, снова весело расхохотались на весь домъ.

Наконецъ, Лотхенъ отодвинула отъ кровати столикъ съ сервизомъ. Графиня сла, спустила ноги въ изящныя туфли на высокихъ пунцовыхъ каблувахъ съ золотыми подковами и, поднявшись, подошла тотчасъ въ большому зеркалу.

— Какъ вы однако хороши собой! вымолвила Лотхенъ.

— Да, кажется… отозвалась Маргарита, любуясь собой. — это моя первая любовь! указала она на себя въ зеркало. И увы! кажется и послдняя.

— Ну, еще смотрите, кого и полюбите, встртите такое диво, что…

— Нтъ, Лотхенъ. Я серьезно боюсь, что никогда никого не полюблю!

Въ эту же минуту врный и терпливый Эдуардъ помогалъ барину съ трудомъ повернуться и подняться на кровати, чтобы выпить изъ кружки лекарство. Съ отвращеніемъ глоталъ больной противную микстуру, понимая и чувствуя, что это только ненужное, лишнее мученіе… Новый взрывъ хохота серебристыхъ женскихъ голосовъ, долетвшій снизу, заставилъ его вздрогнуть и не допить лекарства.