Петербургское действо

Чрезъ часъ офицерская компанія была какъ въ туман…

Главный виновникъ торжества, старый дядька, хотлъ съ самаго начала скрыться, но его поймали, поили, качали и наконецъ додумались… Поставили кресло на большой столъ и посадили въ него старика, а кругомъ пошелъ хороводъ. Кто на нмецкій ладъ выступалъ, кто на русскій, кто казачка, а кто минуэтъ… Агаонъ, опасаясь ежеминутно слетть со стола внизъ головой, нсколько разъ порывался улизнуть, но Алексй Орловъ караулилъ его зорко и при малйшемъ движеніи, дядьки вскрикивали:

— Цыцъ!.Не смть, оошка! Сиди!…

КОНЕЦЪ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.

Часть Вторая

I

Зимній дворецъ, въ которомъ за все свое царствованіе живала въ Петербург императрица Елизавета, былъ маленькій, на половину деревянный, старый и даже ветхій. Новый великолпный дворецъ, каменный и обширный, былъ уже давно готовъ, но государыня, постоянно хворавшая въ послднее время, суеврно не ршалась переходить въ него. Послдніе мсяцы жизни она не находила себ мста въ старомъ деревянномъ дворц, переходила спать почти каждую ночь изъ одной комнаты въ другую, какъ будто ей было тсно въ немъ, но о переход въ новое зданіе не смлъ никто и заикнуться.

Одною изъ первыхъ заботъ вновь вступившаго на престолъ императора было, конечно, поскоре окончательно отдлать новое жилище и какъ можно скоре перейти въ него.

Наконецъ, въ половин великаго поста, новый дворецъ былъ совершенно отдланъ и меблированъ, а въ старомъ деревянномъ начались сборы, переноска и перевозка вещей. Во многихъ комнатахъ мебель была уже не на мстахъ, картины сняты со стнъ.

Въ тотъ самый день, когда иноземка графиня Скабронская выручила изъ бды братьевъ Орловыхъ, въ большой тронной зал дворца сидла на кресл около отворенной форточки красивая женщина вся въ черномъ и въ странномъ убор на голов. Этотъ уборъ, черный суконный съ блыми нашивками подъ крепомъ, полушляпа, получепецъ, плотно облегалъ ея голову и низко проходилъ черезъ лобъ, на половину закрывая его. Было что-то странное, строгое, даже мрачное въ этомъ убор и во всей ея одежд. Лицо ея было тоже строго, печально.

Не смотря на зимній морозный день, на холодныя струи втра, врывавшіяся въ открытую настежь форточку, она изрдка поднимала голову и жадно вдыхала въ себя холодный воздухъ, какъ будто ей было душно въ этой зал.

Вокругъ нея по всмъ стнамъ стояли уже снятые царскіе портреты. Ближе къ ней на полу и на стульяхъ стояло боле десятка различныхъ портретовъ покойной императрицы. Многіе изъ нихъ были неокончены, другіе едва начаты, на нкоторыхъ было сдлано одно лицо, а остальное оставалось начерченнымъ карандашемъ и углемъ по блому нетронутому полотну.

Вс эти портреты были сдланы за послдніе мсяцы жизни императрицы. Она предвидла будто, что длается ея послдній портретъ, и ни однимъ не оставалась довольна. Два живописца напрасно старались удовлетворить ея прихотливымъ требованіямъ.

Женщина въ черномъ убор — новая императрица, Екатерина Алексевна. Она пришла теперь въ эту залу, гд случалось ей часто, но уже давно, проводить веселые вечера и безпечно танцовать до полуночи. Зала эта была полна для нея самыхъ пестрыхъ воспоминаній, преимущественно свтлыхъ, дорогихъ. Она пришла сюда выбрать для себя лучшій портретъ покойной, которую не очень любила, но при которой положеніе ея было далеко не такъ тягостно, какъ теперь. Она хотла было выбрать тайкомъ одинъ изъ портретовъ и скоре унести его къ себ, но эта зала, пустая, угрюмая, полуосвщенная отъ спущенныхъ сторъ, которыя приготовились снимать, остановила ее. Эта зала, вдругъ, будто глянула ей въ душу, будто заговорила съ ней, будто сказала ей то слово, отъ котораго все ея прошлое возстало передъ ней живое, милое, лучезарное….

Много свтлыхъ образовъ, много разныхъ событій воскресло вдругъ и быстро понеслось пестрой чередой надъ ея опущенной головой въ странномъ траурномъ убор. Поневол и она унеслась мыслью, еще дале, въ свое прошлое. И вся жизнь ея съ младенчества явилась передъ ней.

Вспомнилась ей маленькая двичья комнатка съ однимъ окномъ въ намстническомъ дворц въ Штетин. Внизу, среди небольшой площади неправильнаго очертанія, въ род трехугольника, стоитъ и вчно брызжетъ древній фонтанъ. Нсколько миологическихъ фигуръ переплелись съ какими-то большими рыбами и хвостатыми уродами. Къ этому фонтану ежедневно въ извстные часы сходятся съ кувшинами городскія двушки и всегда, установивъ ихъ кругомъ подъ серебристыми струями, забываютъ объ нихъ въ бесдахъ, или шаловливыхъ играхъ и шуткахъ.

И эта площадь, гд всюду виднются гранитные готическіе порталы, колонны, карнизы, гд высится изящная колокольня, легкая и вся сквозная, будто изъ сраго кружева, и этотъ фонтанъ, тоже срый, мокрый, вчно обрызганный водой, — все это, хотя дальнее, но ясное и на вки родное ей воспоминаніе.

Сколько разъ она, принцесса, запертая день и ночь въ этомъ скучномъ дом, именуемомъ дворцомъ, завидовала городскимъ двушкамъ. Какъ ей самой подчасъ тоже хотлось бы взять кувшинъ, пойти къ этому фонтану, тоже порзвиться, побгать съ ними, послушать всякіе толки и пересуды. Часто эта молодежь окружала какого-нибудь знакомаго, мимо идущаго остряка, который, видя кучку молодыхъ красавицъ, охотно завернетъ къ этому фонтану и смшитъ ихъ въ продолженіи цлаго часа разными шутками и прибаутками. Иной разъ, наоборотъ, сдая ворчливая старуха, иногда злая полувдьма съ клюкой, проходя мимо, тоже приблизится къ фонтану и не можетъ упустить удобнаго случая разбранить столпившійся рой молодыхъ двушекъ. Ихъ веселый хохотъ, ихъ рчи, журчащія точно также, какъ и эти серебристыя струи фонтана, будто оскорбили старуху и она съ хрипливымъ воплемъ идетъ на нихъ, замахиваясь клюкой, и кричитъ, и грозитъ, и проклинаетъ! Но только звонкій веселый, счастливый хохотъ отвчаетъ ей на вс проклятія.

Тысячи разь видала она это изъ своего окна. Вс воспоминанія дтства сводятся къ этому фонтану и къ этой площади, и за это теперь она любитъ ихъ….

Она знала уже тогда, что ей не суждено прожить вчно въ этомъ дом, что въ ранней юности она будетъ уже отдана замужъ куда-нибудь далеко, за какого-нибудь германскаго принца. И невольно желала она этого, потому что жизнь здсь тянулась скучно, однообразно. Не было ни радостей, ни горя, ни заботъ, и давящее сердце будничное затишье заставляло подчасъ желать чего либо, хотя бы и печальнаго, хотя бы и грознаго, лишь бы перемнился этотъ унылый, душу мертвящій строй жизни. Пускай будетъ гроза! Лишь бы очистила воздухъ, позволила бы дышать свободно.

Изъ всей этой жизни въ продолженіи четырнадцати лтъ остались въ памяти ея лишь два или три особенныхъ случая, о которыхъ стоило вспомнить. Одинъ изъ нихъ, близко, лично касавшійся до нея, особенно остался въ памяти.

Въ дом отца появился однажды дряхлый старецъ, пользовавшійся извстностью чуть не по всей Германіи, какъ святой мужъ и праведникъ, которому народная молва приписывала пророческій даръ. Ее, двочку лтъ двнадцати, привели въ гостиную, гд сидлъ старецъ въ священническомъ одянія. Она со страхомъ и трепетомъ подошла къ нему, подводимая матерью. Онъ глянулъ на нее своими большими строгими глазами, положилъ ей руку на голову и сказалъ нсколько словъ, которыхъ она сразу не поняла, но которыя тмъ не мене напугали ее. Потомъ, впослдствіи, ея мать часто вспоминала сказанное старикомъ, и крпко вровала въ пророчество праведника, и упорно ожидала, что оно сбудется. Старикъ въ темныхъ выраженіяхъ проговорилъ, что видитъ на дтской головк три короны и въ томъ числ одну большую, цесарскую. Предсказаніе это, часто вспоминаемое въ дом, разумется, глубоко запало въ душу умной двочки; скоро она сама стала врить въ него и ожидать.

И, наконецъ, однажды, когда ей было уже около пятнадцати лтъ, мать, ничего не объясняя ей, стала собираться въ далекій путь.

Скоро он очутились въ Берлин при двор суроваго, некрасиваго короля Фридриха, а затмъ двинулись дальше. И умная, смлая, уже честолюбивая двушка-ребенокъ знала, что ее везутъ въ далекую, полудикую землю, вчно заваленную такими снгами, какихъ не бываетъ на родин. Въ этой далекой чужбин предстоитъ ей выйти замужъ, и тамъ будетъ она современемъ императрицей громадной страны.

Дорога изъ Берлина на Кенигсбергъ, Митаву и Петербургъ продолжалась довольно долго, но посл уединенной и однообразной жизни въ Штетин она рада была новымъ мстамъ, новымъ лицамъ. Вдобавокъ, здсь въ первый разъ, на пути въ эту невдомую землю, она какъ-то, незамтно для самой себя, вдругъ увидла, почувствовала, что она сдлалась главнымъ дйствующимъ лицомъ. Во всхъ городахъ по дорог, которые казались ей все-таки мене чуждыми, чмъ она ожидала, кругомъ слышалась та же родная рчь; всюду длались пышныя встрчи, давались празднества, гремла музыка и всюду нареченная невста наслдника престола была, конечно, главнымъ лицомъ, на которомъ сосредоточивались вниманіе, радушіе, заботливость и предупредительность всхъ.