Петербургское действо

Въ Митав встртилъ поздъ принцессы высланный впередъ русской императрицей камергеръ Нарышкинъ и его почтительное вниманіе и заботливость въ пути до Петербурга особенно сосредоточивались на ней, а не на ея матери.

Въ этомъ пути прежде всего поразили юную принцессу странные экипажи, въ которыхъ весь поздъ двигался по необозримымъ снжнымъ равнинамъ. Это были длинныя и узкія сани, обитыя краснымъ сукномъ, въ которыхъ днемъ помщалось съ ними человкъ по восьми и десяти, а на ночь вс уходили въ другія сани, а имъ двумъ устраивали постели. Обихъ принцессъ закрывали цлыми кучами мховъ и только одни лица ихъ оставались незакрытыми. Шесть, а иногда восемь лошадей, впряженныя въ эти сани, мчали ихъ почти постоянно вскачь.

Въ февральскія, туманныя, но теплыя сумерки въхали он, наконецъ, въ Петербургъ. Пестрая толпа придворныхъ встртила ихъ въ небольшомъ итальянскомъ дворц и, не смотря на усталость, тотчасъ былъ назначенъ пріемъ, было представленіе гостей, былъ длинный, скучный и чопорный обдъ. Но такъ какъ императрица и наслдникъ были въ Москв, то на другой же день пришлось снова пускаться въ путь, такой же далекій и трудный, и снова скакать въ такихъ же саняхъ.

И вотъ здсь въ первый разъ увидала она много новаго, много схожаго съ тмъ, что разсказывалось ей передъ отъздомъ. Родная рчь уже не слышалась кругомъ; по дорог изрдка попадались убогія черненькія деревушки и каждая изъ нихъ казалась большимъ чернымъ пятномъ среди необозримой сахарно-блой равнины. И тутъ на привалахъ услышала она близко мудреную рчь, увидала людей въ какихъ-то замазанныхъ шкурахъ и первыя три слова русскихъ, которыя подхватила и заучила она, были «мужикъ», «сарафанъ», «дуга»… И этотъ срый людъ, который попадался все больше на пути, не возбудилъ въ ней того чувства отвращенія, съ которымъ относилась въ нимъ ея мать, а напротивъ, чувство жалости къ нимъ проникло сразу въ ея душу и глубоко запало въ ней. Эта невдомая, снжная, унылая, будто мертвая страна, по которой безъ конца двигались он въ уродливыхъ длинныхъ саняхъ, не пугала ее. Ко всему чутко прислушивалась она кругомъ, ко всему внимательно, сердцемъ приглядывалась. Этотъ срый, будто не умытый людъ на всхъ привалахъ окружалъ со всхъ сторонъ сани, изъ которыхъ она выходила или въ которыя садилась при отъзд, и всюду она видла на этихъ лицахъ, въ ихъ глазахъ — одно добродушіе и ласку. Однажды, уже подъ самой Москвой, на одной изъ станцій, въ ту минуту, когда она усаживалась въ неуклюжія сани, произошелъ простой, но памятный ей случай. Старая женщина, худая, вся обмотанная дырявою одеждой съ грязными клочьями, вдругъ выступила изъ окружавшей ихъ толпы, приблизилась къ ней и, бормоча на распвъ, какъ-то странно замотала надъ ней рукою. Принцесса-мать перепугалась, боясь колдовства, но ей объяснили, что женщина, узнавъ, кто такая прозжая, и желая ей добраго пути, перекрестила ее три раза. Долго помнила двушка эту старуху, ея добрые глаза, ея добрую, пвучую рчь, и долго жалла, что не могла понять словъ.

И, наконецъ, однажды, какъ въ одной сказк, он остановились у красиваго дворца среди лса. Здсь встртили ее русская императрица и женихъ. И ей, ожидавшей увидть большой, веселый, красивый городъ, странною показалась эта встрча среди лса, покуда не узнала она, что это Петровскій дворецъ, находящійся въ окрестностяхъ древней столицы.

Въ этотъ же день, посл безконечныхъ бесдъ, среди шумной, пестрой, многочисленной толпы придворныхъ, поздно вечеромъ, засыпая и едва чувствуя себя отъ усталости, она невольно повторяла мысленно то, что вынесла изъ этой встрчи:

— Какая она добрая! Какъ онъ дуренъ!

И ночью, проснувшись отъ какого-то шума въ сосдней комнат, придя въ себя, она вдругъ вспомнила, что очутилась далеко отъ своей родины, далеко отъ милой площади съ брызжущимъ вчно фонтаномъ. Снова вспомнивъ о двухъ лицахъ, которыя встртила она наканун и съ которыми придется теперь вкъ свковать, она снова шепнула то же самое:

— Да, она добрая…. Но какъ онъ дуренъ!!..

II

Софія-Фредерика-Ангальтъ-Цербстъ съ матерью своей, принцессой Іоанной-Елизаветой, въхала въ Россію въ феврал 1744 года.

Первое время пребыванія въ чужой стран, среди чужой обстановки и рчей на неизвстномъ язык, было трудное и грустное для пятнадцатилтней двочки. Тмъ боле было мудрено ей, что мать родная была ей не въ помощь; напротивъ, дочь должна была постоянно выпутывать ее изъ всякаго рода затрудненій и неосторожныхъ поступковъ.

Елизавета Цербстъ всегда была пустой, мелочной и совершенно безтактной женщиной. Вдобавокъ, она была на столько же ограниченная женщина, на сколько самоувренная и упрямая. По прізд въ Москву, благодаря ласковому обращенію съ ней императрицы и почтительному отношенію къ ней всего двора, у принцессы Елизаветы немного закружилась голова. Она вообразила себ, что, будучи матерью невсты наслдника престола, она призвана теперь играть вліятельную роль въ Россіи. На весь дворъ и все общество Елизавета стала смотрть свысока, сочтя себя нравственно и умственно выше всхъ этихъ варваровъ. Вмст съ тмъ, она стала обращаться особенно любезно со всми представителями иностранныхъ державъ, завела съ ними тсныя отношенія и начала заниматься высшими политическими вопросами, т. е. интриговать, переписываться съ Фридрихомъ и, конечно, сплетничать. Съ дочерью она всегда обращалась рзко и деспотически, здсь же стала еще больше преслдовать ее за всякую мелочь. Не прошло мсяца, какъ вс отъ всей души любили молоденькую принцессу и ненавидли тоже отъ всей души ея мать.

Вскор посл прізда ихъ въ Москву, императрица отправилась говть къ Троиц; близкіе ей люди послдовали за ней, а дворецъ почти совершенно опустлъ, потому что оставленные при двухъ принцессахъ сановники и служители тотчасъ самовольно отлучились по своимъ дламъ или вотчинамъ. Принцесса-мать, ни слова не понимая по-русски, разъзжала по гостямъ на обды и вечера, разыгрывая великую особу, и просиживала цлые дни въ гостяхъ у людей, съ которыми не могла сказать ни слова, по незнанію ими ни французскаго, ни нмецкаго языка.

За это время принцесса Софія, вставая со свчкой до зари, садилась тотчасъ же за тетрадки и за книжки своего новаго учителя, Симона Тодорскаго, и учила уроки закона Божьяго и русскаго языка. Посл недостаточно отопляемаго зимою дома отца своего ей казалось особенно хорошо, тепло и даже жарко въ ея натопленныхъ комнатахъ. Поэтому она часто, съ утра до обда просиживая у себя одна одинехонька, позволяла себ не одваться и ходить босикомъ по полу.

Однажды утромъ она почувствовала себя дурно, а къ вечеру была уже въ постели и страшное воспаленіе въ боку продержало ее двадцать семь дней между жизнію и смертью. Собравшіеся русскіе доктора хотли было лчить принцессу, но мать ея объявила, что не позволитъ ничего ей дать, ничего сдлать, такъ какъ она убждена, что дочь ея непремнно уморятъ русской медициной.

За нсколько лтъ передъ тмъ, родной братъ принцессы Цербстской, будучи женихомъ Елизаветы Петровны, тогда еще цесаревны, заболлъ точно также вдругъ и скончался черезъ нсколько дней. Принцесса была убждена, что его тогда умышленно уморили русскіе доктора. Теперь она сла у постели больной дочери на страж, ничего сама не предпринимала и другимъ не позволяла до нея дотрогиваться.

Императриц дали знать въ Троицу и она тотчасъ прискакала. Принцессу Елизавету силкомъ отвели отъ постели, чуть не заперли въ другой горниц, и принялись лчить кровопусканіями опасно простудившуюся двушку.

Быть можетъ, судьба послала эту болзнь на ея счастіе.

Въ первый же разъ, какъ больная пришла въ себя и сознательно оглянулась, у нея, по просьб матери, спросили: не желаетъ ли она повидаться съ протестантскимъ пасторомъ и побесдовать. Молоденькая принцесса отвчала, что подобная бесда была бы ей очень пріятна, но что она желаетъ не пастора, а своего законоучителя, отца Тодорскаго.

Императрица за эти слова обняла больную, нжно расцловала ее. И этотъ отвтъ молоденькой чужеземки облетлъ скоро всю Москву и чуть не всю Россію.

Главное леченіе именно состояло, по обычаю, въ кровопусканіи. Когда пришлось въ четвертый или пятый разъ, по мннію докторовъ, пускать кровь, то у больной спросили: не чувствуетъ ли она себя слишкомъ слабою и Какое ея личное мнніе о новомъ кровопусканіи.

— Побольше, побольше выпускайте, улыбаясь, отвчала больная. — Выпустите ее всю! Вдь это нмецкая кровь. Я за то, поправясь, наживу здсь другую, та ужь будетъ настоящая — русская.

И этотъ отвтъ снова привелъ въ восторгъ императрицу, дворъ и всю Москву, и все россійское дворянство. Многіе, жившіе вдали, по вотчинамъ, узнали это изъ писемъ родственниковъ и пріятелей.

Наконецъ, когда она уже выздоравливала, то около нея сажали разныхъ придворныхъ дамъ на дежурство и неотлучно у постели сидла одна изъ главныхъ болтушекъ и сплетницъ, Румянцова.

Принцесса взяла привычку лежать въ постели съ закрытыми глазами, а быть можетъ и въ самомъ дл хитрая двушка умышленно притворялась спящей. И въ продолженіи многихъ дней, прислушиваясь къ шепоту и пересудамъ женщинъ, ее окружавшихъ, она узнала все, что только можно было узнать про императрицу, дворъ, придворныя партіи, интриги и всевозможныя семейныя исторіи. Когда принцесса выздоровла, то все и вс были ей такъ же знакомы, какъ если бы она уже годъ или боле жила въ Россіи. Она узнала, кто и что Разумовскіе, Шуваловы, Бестужевъ, Шетарди, Лестокъ и т. д. Между прочимъ, она узнала, что при двор образовались дв партіи даже по поводу ея прізда. Одна партія желала ея брака съ наслдникомъ престола, другая же изъ силъ выбивалась, чтобы женить Петра едоровича на саксонской принцесс Маріанн. Во глав послдней былъ Бестужевъ. Принцесса узнала, что во время болзни, когда она была наиболе въ опасности, противная ей партія ликовала и, тайно отъ государыни, два курьера уже поскакали въ Саксонію. Если бы она умерла, то не только при двор русскомъ многое пошло бы иначе, но даже въ европейскихъ длахъ первой важности совершился бы извстный переворотъ, другіе союзы и разныя дипломатическія осложненія.