Петля и камень в зеленой траве. Евангелие от палача

Лицо смотрело на меня равнодушно, нелепые брови толщиной в усы не приподнялись ни на волосок. А ведь он узнал меня сразу: запоминать людей навсегда и узнавать их сразу было его профессией, и ошибиться он не имел возможности. Губы еле заметно шевельнулись, и я готов был поклясться всем проклятым на свете, что лицо шепнуло: «Все-таки ты пришел».

Да, я пришел к тебе, Ковшук, открывай, неси мне навстречу свое невероятное лицо ангела смерти. Вылезай из-за порога, старый топор, чуть ржавый, а все равно – вечно навостренный.

Топор мотнул головой направо – иди к дверям!

Щелкнула бронзовая щеколда, подалась навстречу громадная дверь, нырнул я в спасительную теплынь тамбура, подхватил меня калориферный суховей, помчал в фиолетовый полусвет вестибюля – навстречу адмиралу Ковшуку.

О счастье мимикрии, волшебство перевоплощений!

Черное сукно мундира, желтые галуны, золотое шитье фуражки!

Адмирал флота Швейцарии!

Бездумные пенители моря, разве кто-нибудь из вас слышал такой гул волн людского океана, что плещется у ног Ковшука, полнейшего контр-адмирала? Ведом ли вам соленый ветер порока, носящийся быстрыми смерчами по углам его гавани?

А ярость абордажных схваток у дверей ресторана?

Сокровища Флинта, отнятые чаевыми у напуганных посетителей?

Неслыханные материки и острова, открытые в меновой фарцовке с доверчивыми туземцами, приплывшими на черных пирогах гостевых «Волг»!

Гидрографические исследования в мраморном сортире…

Друг мой Ковшук, соратник мой и продолжатель дела Ушакова и Нахимова, я пришел к тебе побалакать маленько, дорогой мой антиадмирал, наставник мой и учитель, товарищ старший швейцар. Не хмурь строго свои усиные брови, не томи отчужденностью сомкнутых несуществующих губ, не дави мрачной вислостью мясных бледных брыльев!

Ты ведь старый, умный и злой, ты ведь знаешь: дело не в том, что ты Ковшук, а я Хваткин, что много лет мы не виделись, что ты – швейцарский адмирал, а я – профессор бесправия, что мы, наконец, оба патриоты, товарищи по партии и советские люди.

Мы ведь, Ковшук, кромешники. Мы с тобой, Семен, опричники – и от этого никуда не денешься. Мы вроде муравьев или пчел – у нас воля, разум и цель одни. Вроде бы каждый в отдельности сам за себя, а у муравейника или роя задача общая – выжить. Мы живем сообща, а если умираем – порознь.

– Да, наверное… – ответил на мои мысли Ковшук. А я хлопнул его по плечу и предложил:

– Ты, Сеня, смотри на меня как на пенициллиновую плесень – вроде бы противно, однако очень полезно.

Он важно кивнул своим адмиральским фургоном и повел в маленькую комнатку за гардеробом.

И остальной адмиралитет: гардеробщики, придверники и сортирные дядьки, славные лысые красавцы – швейцарские гвардейцы – смотрел на меня искоса, с уважением и опаской, поскольку вел меня к себе в боевую рубку, в их грешная грешных, сам старший контр-адмирал.

Ох уж эта мне швейцарская конфедерация! Запомнят меня, к сожалению, эти суки хорошо – как сфотографируют. Это ж все наш люд: пенсионный, запасной и уволенный по аморалке.

Да выхода другого у меня все равно не было. Не было у меня времени для конспиративных встреч с Семеном – мой зятек Мангуст выглядел очень быстрым парнем.

В боевой рубке кипела работа, готовились к ночному штурму. Осанистый, похожий на кардинала швейцар и юркий чернявый официант из ресторана делали «сливки». Вершина винодельческого гения, ослепительная вспышка алкогольного мэнифэкчуринга – вот что такое «сливки».

Из всех рюмок, стопок, бокалов, стаканов, фужеров, бутылок – все недопитое за столиками огромного ресторана сейчас сливали в цинковый бак. В нем бурлили струи сухого вина, выдохшегося шампанского, сгустки ликеров, бессильный отстой коктейлей, тяжелая жижа дрянных портвейнов и керосиновая радуга опилочной водки. Туда же – кружка коричневого сиропа из пережженного сахара и бутылка технического спирта.

Просим, «сливки» готовы!

Что вы любите? Мускат южнобережный? Шампанское брют? Кофейный ликер или мараскин? Рижский бальзам или кальвадос? Джинфис? Виски?

Что еще пьют настоящие мужчины и женщины, любители сладкой жизни, прожигатели, моты, весельчаки, ночные гуляки?

Все это вы можете получить – стакан за два рубля – у адмирала, когда начнете после полуночи валом ломиться в его окошко, поскольку во всем огромном городе даже за миллион нельзя купить бутылку нормальной выпивки.

Тогда и «сливки» из адмиральских подвалов урожая 1979 года тоже очень хорошо пойдут.

– Ступайте, ребятушки, я тут сам закончу, – отпустил своих подручных виноделов Ковшук. Только крикнул вслед кардиналу: – Степа, возьми еще залупенчиков, щас пьянь с ресторана повалит, сучек своих начнет баловать!

Кардинал Степа солидно кивнул, а Ковшук заботливо напомнил:

– Ты эти тюльпанчики дешевле чем по трешке не сдавай, они и до завтра постоят…

Захлопнулась дверь, и мы долго молча смотрели друг на друга. Не знаю, что уж там мог высмотреть Ковшук в моей костистой роже, но мне показалось, что его курьезные усы, приклеенные Создателем над глазами, горестно приспущены. А глаз не видать – утонули в одутловатых буграх отечной белой морды.

– Как говорится, друзья встречаются вновь, – тяжело сказал Ковшук.

– И так говорится тоже, – кивнул я. – Хотя, если по справедливости, надо сказать: встреча учителя и ученика…

– Какой я тебе учитель? – развел руками Ковшук. Ладони были у него большие и белые, как у утопленника. – Ты, Паша, такой прыткий, тебе нечего было учиться…

– Не скромничай, Семен. Один поэт написал: «Учитель, воспитай ученика, чтоб было у кого потом учиться…»

– Ну, стихов я, конечно, не читаю, а кое-чему у тебя поучился.

– Это ты правильно сделал, Сема. Я – умный… У тебя есть что-нибудь выпить?

Семен перевел взгляд на бак со «сливками», но я ему и рта открыть не дал:

– Сема, Сема, я дорогих напитков не пью! Мне чего-нибудь попроще. Водочки, например.

Ковшук закряхтел, ерзнул на стуле, но я перехватил его взгляд, я уже знал, что бутлегерская ночная водка лежит в тумбочке за столом, проворно вскочил, распахнул фанерную дверцу, выхватил из пирамидки верхнюю бутылку и с доверчивой ласковой улыбкой протянул хозяину:

– Давай, Семен, шарахнем за встречку, за долгое расставание, за будущую совместную жизнь…