Петля и камень в зеленой траве. Евангелие от палача
Шрифт:
– К черту! В задницу! К этой самой матери! Я ложусь, а вы – хоть конем загребитесь!..
Устаканился, слава богу, мир. Нет больше «чеэсов». Ни у врагов народа, ни у тех, кто под мудрым руководством Великого Пахана защитил наше население от врагов народа. И слово-то это, чесоточное, шелудивое – «чеэсы» – велено было забыть. Нет никаких «чеэсов». Все мы – члены одной дружной советской семьи.
Цыбиков укатил на своих лапах вымершего динозавра в сортир. И я спросил у Надечки, милой моей подзаборной Элизы Дулиттл:
– А
– Ложись со мной.
– А Цыбиков что?
– Что – что? Здесь, на матрасике ляжет…
– Ну знаешь, я как-то не уверен – удобно ли профессора Хиггинса на пол укладывать? Все-таки в семейном доме, как-никак Пигмалион, бессмертный ваятель…
– Слушай, не трахай мне мозги – устала я, спать хочу. А ему это все – до феньки. Ему вся радость – на нас посмотреть, когда мы кувыркаться станем, себя погладить, понюхать… Не-ет, сам он не по этому делу, Пигмалион твой…
В пустой почти комнате стоял матрас на четырех кирпичах. Я на него из одежды просто вытек, завалился к прохладной стенке, и полетел матрас к потолку, как качели.
Проскользнула под одеяло, угнездилась рядом Надька, замерзшая, в шершавой крупе гусиной кожи. Впросонье подсунул я ей руку под голову, зажал ее ледяные ноги меж бедер, прижал ее тесно к себе. От ее волос пахло сигаретным дымом.
На кухне шипела вода в мойке, глухо топал толстыми плюснами Кенгуру, обиженно и горько разговаривал сам с собой:
– …я ему говорю, самые заметные здесь звезды – это Гоночные псы… а он на меня смотрит с презрением… смеется, говорит – горе от ума у вас… чем же я виноват… по телевизору так говорили…
Надька поцеловала меня в грудь, шепнула устало:
– Давай спать… Сил нет…
– Давай…
Гудел и жаловался Цыбиков, обращаясь, видимо, к звездам, негромко посапывала Надька, свернувшись в клубочек, сон все глубже и мягче засасывал меня, и последней мелькнула мысль о том, как неспешно, но неутомимо пропалывает Господь свой огород…
– А я жену Рюмина видел, покойного Михал Кузьмича супружницу, – сказал мне встретившийся лет двадцать назад Путинцев, бывший следователь, Минькин выкормыш, лукавый ласкатель. За два года Минька проволок этого холуя от лейтенанта до подполковника, за что в благодарность тот дал на процессе главные показания против Миньки и был награжден всего семью годами лагерей.
– Как живет? – спросил я без интереса.
– Как живет! Сука! Подстилка была, ею и осталась! Предала она его память, паскуда! – Путинцев от искреннего возмущения брызгал слюной. – Ей-ей! На южном направлении проститутничает! Возят ее с собой проводники кавказских поездов и предлагают грузинам. Эти заразы деньги с рынков мешками тащат, вот и гуляют как хотят! А эта сука нас позорит!..
«…Вот что с нами сделают!..» Слепящий разбрызг вонючей слизи на лице…
Я заснул совсем. И пришла ко мне обычная, ставшая уже привычкой мука. Безумный полет моих страшных ночных фантазий продолжался. Изощренная кара.
Не проходит во рту вкус замерзших яблок из сада в Сокольниках. Не пропадает запах мягких яблочных косточек. Разве это был Эдемский сад? Неужто старая антоновка оказалась древом познания? Почему же
у плода был только вкус зла? Как же получилось, что я был и Адамом, и Змеем-искусителем одновременно? А может, человек и Сатана всегда двуедины? Может быть, искушения дьявола – это и есть наши тайные потребы и мечтания? Нет, наверное, никакого дьявола, кроме того, что всегда живет в нас, – и наше достигательство и есть дьяволизм?Тогда откуда же это безысходное наваждение: какая бы ни легла со мной женщина, я закрываю глаза и мечтаю, надеюсь, обманываю, пока не уговорю себя, пока не поверю, что это Римма.
Иначе спускной кран не работает. Бочка животворной плазмы, плещущей во мне, закупорена наглухо, все это добро прогоркнет, пропадет: перегонный патрубок не работает, пока не уговорю себя, что лежит со мною Римма.
Неплохо она со мной расквиталась. Сделала меня искусственным осеменителем, хряком-донором породистой спермы.
Ты никогда такого не видела? А я видел.
Мы с приятелем приехали на свиноферму за поросенком. Зоотехник хвастался своими достижениями:
– Искусственное осеменение – прогрессивный метод воспроизводства поголовья… Забиваем свиноматку в период «охотки» и делаем из ее кожи чучело с поролоновой набивкой… Здесь монтируем суррогатную вагину из пористой резины с принудительным подогревом теплым маслом… Хряк рвется сюда на запах и спускает зараз до пятисот граммов кондиционной спермы… Ее разводят один к двадцати и вводят специальной спринцовкой свиноматкам в матку, простите за невольный каламбур – ха-ха-ха! А хряк через день готов к новым утехам – себе на удовольствие, нам всем на пользу…
Ты поняла, Римма, кем ты меня сделала?
Когда я был моложе, глупее и на что-то надеялся, я придумал для себя утешительную басню: жизнь Рафаэля тоже сгубила прекрасная баба, Форнарина, она же подзаборная шлюха Маргарита Лути, которая одна на свете казалась ему Мадонной. Безумный, тщетный ход чувств: лежа на курве, он уговаривал себя, что спит с Богородицей.
Безысходность дьяволизма.
Я не художник, я – кромешник, и морочить себе голову – глупо. При чем здесь Рафаэль? Я сплю с проституткой, я сплю, сплю, сплю.
И если не проснусь, то влезу на нее, надеясь, что это Римма, и буду счастлив, как рвущийся на запах чучела хряк…
Глава 10
Гололед
Еще глаз не открыл, не понял, где я и с кем тут лежу, а уже почувствовал: не по себе мне что-то, заболел, наверное.
Пустоватая комната в сизо-синем сумраке, матрас у стены, а рядом со мной лохматая Надька с серым испитым лицом. Картонный голос радиотрансляции из кухни и грузные топающие шаги. Кенгуру.
Похмельный испуг со свистом хлестнул по сердцу. Я не хочу возвращаться на Землю, я – в космическом корабле. Я венецианский невозвращенец. Хорошо бы зарыться под грязную подушку, натянуть на себя Надьку Вертипорох – и уснуть.
Но радио пронзительно верещало, радовало добрыми вестями о том, что сев в Таджикистане хлеборобы обязуются завершить на неделю раньше, чем в прошлом году. Заразы, только спать не дают…
Плоховато мне, грудь сильно болит. Колет, давит, ноет. Как острый тяжелый камень.