Пианист. Осенняя песнь

Одновременно с этим из динамиков поплыл голос диспетчера:

— Уважаемые пассажиры, поезд номер семьсот шестьдесят семь, Петербург- Москва, отправляется от второй платформы левая сторона, выход на платформу через павильон досмотра багажа.

— Мила, ты меня слушаешь? — Вадим уже быстро шел через зал к платформам, на табло светились часы, и Лиманский, глядя на них, понял, что у него все шансы опоздать на поезд. Но прервать разговор с Милой он опасался больше.

Надо было пережить досмотр, пообщаться с охраной и проводниками, предъявить паспорт и билет. Одновременно говорить по телефону он не мог. И снова все выходило несуразно, глупо и неправильно!

— Мила? Что ты молчишь? Ты можешь оставаться на проводе? Или лучше я перезвоню тебе, сразу как сяду в поезд, только регистрацию пройду…

— Да, конечно, перезвони, как сможешь, не буду тебе мешать, извини, что не вовремя, — голос у нее стал безжизненным. Вначале она говорила настороженно, но с надеждой, а эти слова произнесла тихо и обреченно.

— Мила, ну что ты в самом деле? Ты не мешаешь, я на поезд должен сесть! Понимаешь? Я приеду через восемь… нет, девять часов, в полдень, поезд семьсот двенадцать, скоростным, и тогда все тебе объясню. Извини, досмотр!

Он должен был отключить телефон и пройти через рамку металлоискателя, предъявить паспорт, дождаться, пока проводник сверит в списке фамилию и номер. И все это время не знал, будет ли она ждать… или не будет… опять исчезнет.

Вадим набрал её номер сразу, как только занял свое место в вагоне. Поезд еще стоял, пассажиры устраивались, размещали вещи в багажном отсеке, провожающие прощались. Среди гомона и суеты Лиманский никак не мог сосредоточиться и сказать главное, невозможно обсуждать такое по телефону!

Она сразу приняла вызов. Ждала? Если бы так…

— Мила, ну вот, я звоню, здравствуй еще раз. — Вадим поражался собственному косноязычию, но ничего не мог поделать, слова не шли. Он бы хотел сказать ей так много о том времени, что был без неё как без жизни. Не чувствовал мира вне музыки. А в музыке была она — его Мила. Там он мог любить её и принадлежать ей безраздельно. Там все казалось достижимо… Но как сказать об этом, тем более по телефону, вблизи незнакомых людей… И он замолчал в ожидании.

Мила тоже молчала. Значит, не рада, что он приедет, — сомнения его не напрасны. Тогда зачем позвонила? Может быть, ей все-таки нужна помощь? Стесняется попросить? Не знает, как начать?

Он до сих пор не спросил, где искать ее во Владимире, смогут ли они увидеться сразу? Или, возможно, она не одна, может быть, у неё кто-то есть. Нет, конечно нет, тогда бы она звонить не стала. Что же еще, какая причина? Вадим с каждой секундой её молчания тревожился все больше!

— А у тебя все хорошо? Ты столько времени не звонила. — Какой идиот, это же на упрек похоже! — Ты здорова?

Почему же раньше-то он не подумал об этом? Что ей может быть не до звонков. А он, вместо того чтобы помочь, ждал, сомневался, думал всякую чушь.

— Здорова, спасибо… Я потеряла мобильный, еще в Питере, у меня не было твоего номера и… узнавать я стеснялась, а мой восстановить не получилось. Так и растерялись.

— Вот оно что… — Потеряла телефон! Такое простое объяснение — потеряла телефон.

"Сапсан" мягко тронулся и начал набирать скорость.

— Да, а потом, представляешь, нашла в сумке салфетку, помнишь, ты мне в кафе свой номер записал? — Она немного оживилась, Вадим услышал в голосе улыбку и сейчас же представил, как Мила улыбается. — Вот и позвонила, потому что… Ну, неважно… Я тоже рада тебя слышать! Значит, ты в Петербурге?

— Пока еще да, но поезд уже тронулся.

— А куда ты едешь?

Разговор выходил странный, буднично-спокойный. С одной стороны, Мила и Вадим говорили так, будто давно общаются и не расставались с того дня в Павловске. С другой, связь почему-то слабела, как дыхание умирающего.

— Разве я не сказал? Через Москву еду во Владимир, прямого скоростного нет, а на обычном дольше.

— Тебе надо скорее? Что-то срочное?

Она никак не отреагировала на его последние слова. Все тот же спокойный тон, тихий голос, больше не плачет. Очевидно, что других слов ждала! А он не смог сказать. Была бы рядом — обнял…

— Да, очень срочное, жизненно необходимое.

— Понятно… Так, значит, ты во Владимир по делам.

Вадим глубоко вздохнул. Ну пошлет — значит, заслужил…

— Нет, я к тебе, Мила, ты сможешь меня встретить? Или скажи, куда потом во Владимире, я адреса не знаю, по номеру телефона мне сказать не хотели… Я пытался узнать в Евросети на вокзале, и вдруг ты звонишь сама. Как будто услышала.

Ему стало тяжело говорить, вдруг навалилась усталость за все то пустое безнадежное время, что он был без Милы, думал за нее, строил длинные логические цепочки из несуществующих фактов, а на самом деле… Потеряла телефон… стеснялась спросить его номер…

Лиманскому повезло, что народа в вагоне было мало: из четырех кресел в отсеке он занимал одно — другие оставались свободными. Невозможно сейчас видеть чужие лица.

— Ко мне? Вадим… Ты ко мне поехал? У тебя концерт в филармонии. О нем раньше не было ничего в группе, а сегодня появилось…

— Да я не планировал, это спонтанно вышло в мои свободные дни… Постой, откуда ты знаешь? В какой группе?

— Где про тебя пишут. Там много всего: фотографии, видео с концертов, твои интервью и записи. Извини, я… нет ты не думай… не то чтобы я за тобой следила… Господи! Я просто… хотела тебя видеть и слышать. Как ты играешь…

Это был шок. Вадим в эти месяцы думал о чем угодно, но только не о том, что Мила слушает его записи и смотрит интервью. А он столько времени… Ну совершенный идиот!

— Ты слушала, как я играю?

— Да! Каждый день. Мне казалось, что ты… Я понимаю, это глупость, но мне казалось…

— Что? Скажи…

— Что ты зовешь меня.

— Я звал, Мила, звал. Мне было плохо без тебя, я скучал, как брошенный пес.

— Бедный! А я боялась, что мы никогда больше не увидимся.

— Увидимся! Сегодня.

— Скажи когда… Я не запомнила поезд. На вокзал приеду! — Теперь она то ли смеялась, то ли рыдала, не понятно было. — Сегодня увижу тебя! Не могу поверить, что правда… вдруг опять потеряемся.

Он слушал ее, прикрыв глаза, вспоминая, какая она, Мила, как смеется, как задумывается, ее милый жест, когда волнуется и проводит пальцами по щеке. И то, как волосы падают на лицо… Ее волосы, ах, какие они, когда… Что она говорит? И опять плачет. Зачем слезы теперь, когда всё хорошо?

— Ну что ты, Мила, куда я денусь? Думаешь, в Москве заблужусь? Не плачь, пожалуйста! Это все прошло, ты нашлась, и больше я тебя не отпущу. Не потеряю… — Невозможно было сказать всего по телефону, но и разъединиться страшно. — Я не знал, что делать, думал молчишь, потому что все, решила не встречаться больше, обиделась, что в тот день не остался с тобой. Но я не мог, Мила, никак не мог. Потом улетел за границу. Несуразно все вышло. Это я виноват, что нам обоим так плохо было, надо было сразу ехать искать тебя. Прости, я боялся, что прогонишь