Пианист. Осенняя песнь

— Это они про Тоню. Вадик! Я же видела их сегодня в “Галерее”.

— Кого?

— Тех женщин, с концерта, они правда слышали, как мы разговаривали и на улице у метро, и в зале. Боже мой, какой позор…

— Ну что ты! Сейчас я позвоню Семену, он все это затрет, а их из группы выкинет.

Тем временем по громкой связи смартфон надрывался сердитыми упреками Захара, которые перемежались указаниями и последними новостями. Для Вадима — привычно, но Милу это пугало все больше, она совсем сникла и не вмешивалась больше в их разговор.

— Я заглянул в Талмуд, ты же знаешь, что право на записи перекупили японцы. И это хорошо. Твои счета пошли в плюс, месяца через три-четыре они вернутся к тому, что было до покупки квартиры. А что я звонил?… — Повисла пауза. — А! Вадик, ты же на репетиции, я хотел просить тебя, чтобы ты спросил у первых скрипок, там у них концертмейстер Давид Евгеньевич…

— На какой репетиции? — не дослушал Лиманский.

— В большом зале, ты же сам перенес, когда уехал.

— А сколько сейчас времени?

— Половина шестого, уже полчаса как ты должен… Ты что, не там?!

— Я перезвоню.

Лиманский смотрел на Милу, и во взгляде его она прочла, что произошла по меньшей мере мировая катастрофа.

— Вадик, что?

— Я забыл, что перенес оркестровую репетицию на сегодня, а напоминалок в телефоне не установил… — Лиманский сорвался с места. — Надо ехать, Милаша! Или ты жди здесь, я один…

— Нет уж, я с тобой!

***

Они бегом поднимались по уже знакомой Миле лестнице через зрительный зал к сцене. Было странно, что зал пуст, между рядами копошились женщины, но без форменных костюмов они не были такими официальными, просто женщины. А на сцене люди, целый оркестр сидит, дирижер стоял спиной, но ему указали на Лиманского, и тогда маэстро обернулся. Невысокого роста, худощавый, седая шевелюра, глаза внимательные, чуть раскосые, нос орлиный — восточные черты лица необыкновенного благородства. Хоть и видно, что в солидном возрасте творческой мудрости, но язык бы не повернулся назвать Мараджанова стариком. Он смотрел в зал с высоты режиссерского пульта. Долгий взгляд, обращенный на Лиманского, был по-отечески укоризненно-грозен,

— Вадим Викторович! Ну что же это? Мы уже два раза симфонические картины прошли…

Мила испугалась и спряталась за спину Вадима. А тот развел руками и сказал:

— Повинную голову меч не сечет, простите, Эрнст Анатольевич, коллеги! Я — проспал! Нет, более того, я забыл, что на сегодня нам назначено…

Оркестранты загудели. Не то чтобы сердито, Лиманского знали как исключительно обязательного и пунктуального солиста — что в музыкальном тексте, что в явках на репетиции и концерты, он всегда был безупречен..

— Ну что с вами делать… Давайте уже начнем, — покачал головой дирижер.

Миле было страшно, но вместе с тем она не хотела, чтобы Вадима ругали. Ведь вышло все из-за неё…

— Это я виновата! — выступила она из-за спины Лиманского и пошла к сцене. Теперь она стояла внизу, а дирижер взирал на неё, удивленно приподняв брови.

— Не могу поверить, чтобы такая красивая девушка была в чем-то виновата. Признайтесь, вы выгораживаете Лиманского? Мне бы таких поклонниц…

Вадим тоже подошел, обнял Милу за плечи.

— Это не просто красивая девушка, Эрнст Анатольевич. Познакомьтесь — это Мила… Людмила Сергеевна Лиманская, моя жена. Мы позавчера расписались.

— Так с этого надо было начинать, а то — “проспал”… Ну вот, есть повод отметить, как раз все в сборе. — Маэстро развернулся к оркестрантам, что сидели и оживленно перешептывались по группам инструментов. — Господа, после репетиции прошу не расходиться, будем поздравлять новобрачных, — он выдержал паузу, — в буфете.

Оркестр отозвался одобрительным эхом и смешками, но как только Мараджанов поднял руки, тут же воцарилась тишина. Он кивнул в сторону духовых, мигнул трубачам и тромбонам и сказал:

— Сон в летнюю ночь, номер семь ин це дур…

Трубачи дружно поднялись, и под сводами Большого зала Санкт-Петербургской академической филармонии Мила услышала фанфары свадебного марша. А потом почувствовала, как Вадим подхватил её на руки.

— Вадик! — Она смутилась и спрятала лицо у него на груди.

— Нет, Милаша, не прячься, это ведь моя семья… не будем традиции нарушать. — И под радостное пение труб Лиманский понес Милу через партер в ложу бельэтажа. Там осторожно опустил у кресел, обнял и поцеловал сначала в губы, потом ладони.

А прекрасная музыка все звучала…

Мила и Вадим стояли рядом, взявшись за руки, как во Дворце бракосочетания, а лучший симфонический оркестр Петербурга во главе с дирижером и художественным руководителем желал им долгих лет счастливой семейной жизни.

Финальные аккорды, аплодисменты, приветственные возгласы, стук смычков по пюпитрам.

— И никаких слез! — упредил Вадим порыв Милы. — Улыбайся, Милаша, улыбайся, они хотят видеть твою улыбку.

Конец первой части

Книга вторая. "Пианист. Долго и счастливо"

Пролог

20 сентября 2020 года

Россия. Санкт-Петербург. Белая Башня

(Записная книжка Вадима Лиманского)

Вот уже седьмой месяц мы остаемся в России. Я понял, что такое счастье — это семья и время, которое принадлежит мне. Оно не уходит безвозвратно, собирается в радостные воспоминания о каждом дне, прожитом с теми, кого я люблю.

Милаша, Руся, мои родители, Захар, Ирина и Тимоша — все они сейчас со мной.

Недопустимо долго я позволял себе откладывать жизнь на потом и не представлял, как много теряю. Теперь все иначе, мой мир не будет прежним, и это хорошо.

Еще счастье — это музыка. Я много играю для души, то, что хочется.

Вчера нашел в шкафу у мамы старые ноты и вспомнил, как увидел их в первый раз. Давно, еще мальчишкой.

На титульном листе было написано

С.В. Рахманинов. Прелюдия Соль Диез Минор, Соч.32 № 12.

Так я узнал святое для меня имя.

Мне было одиннадцать. Что я тогда понимал?

Но Музыка звала меня за собой — это я помню.

Музыкальная школа при Консерватории, Рита Константиновна Буткина — моя первая учительница музыки. Это она раз и навсегда отдала меня Сергею Васильевичу Рахманинову.