Пиратское солнце

— Он погас? — спросил кто-то, высказывая вслух кошмарную мысль, которая крутилась в головах у всех. Если бы солнце солнц умерло, перестало бы течь тепло, которое оно давало всему миру. Здесь стало бы намного холоднее — вплоть до того, что замерз бы сам воздух, — и этот холод скоро начал бы проникать во внутренние области. Без Кандеса умерла бы вся Вирга.

Гонлин пожал плечами. Антее ясно рисовался его мундир цвета индиго, отливающий фиолетово-пурпурным под светом дуговых фонарей за спиной, его резко высвеченное сбоку лицо. Глаз его она не видела — только изгиб щеки, тревожные морщины, резко пересекающие профиль.

— Насколько нам известно, солнце солнц перешло в ночной режим нормально, — сказал он. — Затем, через несколько часов, создаваемое им подавляющее поле отключилось. На данный момент Вирга настежь открыта для Искусственной Природы.

Антея, взглянув на Телен, вздрогнула. В неумолимом свете лицо ее сестры отдавало бледностью.

— Они проникли сквозь оболочку? — спросила она.

Гонлин поколебался. Затем опустил голову.

— Да, — сказал он.

Собравшиеся вокруг него разом вздохнули.

— Там, в темноте, просыпаются какие-то создания. Распрямляются и приходят в движение. Некоторые пробили стену. Другие, похоже, были… все это время здесь. — Он прикусил губу. — Яйца, если хотите. Видимо, были разбросаны по всей Вирге давным-давно. Сейчас они вылупляются. Мы должны уничтожить их.

Антея услыхала далекий звук, затем — громоподобный треск, отчетливый и резкий. Где-то треснул айсберг.

Звук пришел опять, уже с другого направления. Все внезапно обернулись, уставившись на далекую стену мира, где появлялись маленькие белые облачка.

Антея услышала вскрики, возгласы. Она смутно осознавала, что Телен схватила ее за плечо и куда-то указывает. Над всем этим усиленный мегафоном голос Гонлина повторял:

— Спокойствие, спокойствие! Это свои.

По всей безмерной вертикальной равнине выползали из разломанных ледяных коконов сверкающие, зеркально-яркие твари. Они встряхивались, разбрасывая осколки размером со взрослого человека, а затем расправляли прозрачные крылья с металлическими ребрами.

Постепенно слова Гонлина пробились сквозь суеверный ужас Антеи. Она посмотрела на него, потом снова на стену. Остальные тоже замолчали, ожидая объяснений — или хоть какого-то ободрения.

— Это защитники Вирги, — сказал Гонлин. — Мы всегда знали, что они там; вы могли даже слышать легенды о них. Там, где я вырос, мы называли их мотлями рубежей мира.

Телен ахнула и повернулась к Антее. Та кивнула. В детстве у них был замечательный сборник сказок, полный фантастических иллюстраций. На одной из них был нарисован мотль — драконоподобный часовой, охраняющий врата мира. Она всегда подозревала, что именно эта книга вдохновила Телен изучать археологию. Но несмотря на все чудеса, которые они повидали с тех пор, как покинули дом, Антея и представить себе не могла, что мотли могут реально существовать.

— На сегодня мотли находятся под нашим командованием, — продолжил Гонлин. — Наши древние полномочия на защиту Вирги — это не просто слова. Они подкреплены силой — силой, о которой многие из вас, несомненно, никогда не догадывались. То, чему вы теперь стали свидетелями, — это то, чего мне никогда не доводилось видеть и за многие столетия не видел никто из наших людей. Но командование всегда знало, что они там, ждут на случай если нам понадобятся. Мне жаль, что это произошло при таких обстоятельствах, но с данного момента каждому из вас доверена часть этой силы. Чтобы дать отпор нашим врагам.

Он продолжал речь, разъясняя способности этих неожиданных новых союзников, а рубежные мотли тем временем с гудением приблизились и начали описывать поблизости круги. Затем Гонлин сказал: «Телен, берешь Авиа двенадцать. Антея, Авиа тринадцать». И из ночи вынырнул кошмар из живого металла; его конечности оканчивались дулами массивных орудий, а голова походила на покрытый рубцами стальной шар. Его оболочка все еще курилась от минусовых холодов после долгого сна в ледяной стене мира.

Гигантская голова дернулась в одну сторону, потом в другую. Затем:

— Кто здесь Телен Аргайр?

Казалось, заговорил сам ледник, голосом древним, холодным и гулким, будто гром. Сестра прижалась к Антее, и та крепко обняла ее. Однако потихоньку Телен стала отстраняться, пока Антея не отпустила ее, и та поплыла по воздуху к чудищу.

— Я Телен Аргайр, — сказала она почти неслышным голосом.

— Мы Авиа двенадцать.

Мотль подался вперед, подхватив ее одной рукой с оружейными стволами вместо пальцев. Затем, устроив небольшой ураган вокруг зрителей одним взмахом крыльев, исчез в ночи. Сотни, а затем и тысячи других мотлей последовали за ним в темноту.

И еще тысячи ждали в тени на краю мира. Один из них заскользил по воздуху вперед, величественный и безмолвный. Антее припомнились отзвуки фатума в его голосе, когда он выкликнул: «Кто здесь Антея Аргайр?»

Антея вздрогнула и пришла в себя. Она чуть не уснула у перил. Может быть, ей пора вернуться к Эргезу.

Может быть, сегодня ночью она заснет без сновидений.

* * *

Тремя днями позже Чейсон стоял на тонком, глубоко провисшем поперечном канате, держась левой рукой за вертикальный линь, раз за разом раскачиваясь всем телом в сторону открытого воздушного простора. Он пытался ухватиться за ручку лебедки, дразняще повисшую вне досягаемости.

Казалось, будто во вселенной остались только он сам и эти тросы. Их продолжение пропадало в серой мгле сверху, снизу и по обе стороны. Туман довольно быстро перемещался мимо него — то есть это он перемещался сквозь туман, потому что торчал на одной из канатных спиц городского колеса. Он мог различить движение только по тому, как дрожит и клубится серость вокруг, но когда он оборачивался лицом навстречу ветру, туман вскоре увлажнял его щеки и заставлял моргать от наполняющих воздух капелек.

До него смутно доносились крики других такелажников. Они пытались определить, насколько городское колесо ушло от правильной круговой формы, притом лишенные подспорья четких линий обзора. Это была небыстрая, выматывающая работа, к тому же рискованнее обычного — из-за угрозы удара молнией из быстро несущихся облаков.

Может, виноват был отгородивший весь мир туман, только Чейсон отнесся к опасности равнодушно, и вообще впал в некоторую задумчивость. Он всегда ожидал, что погибнет насильственной смертью: от выстрела, удара ножом, сабельной раны, или разлетится вдребезги вместе с кораблем, которым будет командовать; или же он умрет в постели, в окружении семьи, врачей и чиновников, ожидающих, когда положено будет объявить прессе о его кончине. Эти варианты смерти прилагались к его должности, они были естественным замкoвым камнем^[4] для личности, которую он выстроил в себе как адмирал Слипстрима. А потом, в последние месяцы, он воображал, как умирает, позабытый тюремщиками, что тоже входило в его роль — на этот раз в качестве военнопленного, благородно жертвующего собой ради своего народа.