Письмо Виверо

— Ах ты, сукин сын! — проревел Фаллон. — Ты уже высказал все, что хотел, в журналах, и никто не обратил на тебя внимания. Ты думал, кто-нибудь поверит этой болтовне?

Они замерли лицом к лицу, как боевые петухи, и в следующее мгновение вцепились бы друг другу в горло, если бы я не крикнул во весь голос:

— Тихо! — Они повернулись ко мне, и я сказал спокойно: — Садитесь, вы оба. Ни разу в жизни не видел, чтобы взрослые люди вели себя столь недостойным образом. Либо вы будете держать себя в руках в моем доме, либо я выставлю вас вон — и никто из вас не увидит этот проклятый поднос.

Фаллон сказал покорно:

— Мне очень жаль, Уил, но этот человек вывел меня из себя. — Он сел.

Халстед тоже вернулся на свое место, он пожирал Фаллона глазами и сохранял молчание. Лицо Кэтрин Халстед побледнело, и на щеках появились розовые пятна. Она, поджав губы, смотрела на своего мужа и, убедившись, что он и далее намерен безмолвствовать, сказала:

— Я извиняюсь за наше поведение, мистер Уил.

Я ответил ей резко.

— Вы принесли ваши собственные извинения, миссис Халстед, вы не можете извиняться за других — даже за вашего собственного мужа.

Я сделал паузу, предоставив Халстеду возможность что-нибудь сказать, но он упрямо продолжал молчать, и, решив не обращать на него внимания, я повернулся к Фаллону.

— Меня не особенно интересуют тонкости вашей профессиональной аргументации, хотя должен признаться, я был удивлен теми обвинениями, которые прозвучали здесь сегодня.

Фаллон горько улыбнулся.

— Не я первый начал бросаться грязью.

— Меня это абсолютно не волнует, — сказал я. — Вы совершенно невозможные люди. Вы полностью поглощены своими грошовыми профессиональными интересами и забыли, что из-за этого подноса был убит человек. Двое уже мертвы, черт возьми!

Кэтрин Халстед сказала:

— Мне очень жаль, если мы показались вам столь бессердечными; должно быть, это выглядело для вас весьма необычно.

— Поистине! Теперь слушайте меня внимательно — все вы. Кажется, в этой странной игре мне выпала козырная карта — у меня есть поднос, который для вас так чертовски важен. Но никто из вас не увидит его даже издали до тех пор, пока я не узнаю, как называется игра. Я не намерен действовать вслепую. Фаллон, что вы на это скажете?

Он нетерпеливо заерзал.

— Хорошо, я согласен. Я расскажу вам все, что вы пожелаете узнать — но наедине. Я не хочу, чтобы при разговоре присутствовал Халстед.

— Забудьте об этом, — отрезал я решительно. — Все, что у вас есть мне сказать, вы расскажете сейчас и прямо здесь, в этой комнате, — это касается также и вас, Халстед.

Халстед сказал с холодным гневом в голосе:

— Это чудовищно. Неужели я должен разгласить результаты многолетних исследований этому шарлатану?

— Как хотите. — Я выпрямил палец. — Либо выкладывайте карты, либо выходите из игры. Дверь открыта, и вы можете уйти отсюда в любой момент. Никто вас здесь не задерживает. Но если вы уйдете, то оставите Фаллона наедине с подносом.

На его лице отразилась нерешительность, и он сжал подлокотники кресла так, что побелели костяшки пальцев. Кэтрин Халстед приняла решение за него. Она сказала твердо:

— Мы принимаем ваши условия. Мы остаемся. — Халстед посмотрел на нее с удивлением, и она успокоила его: — Все в порядке, Поль. Я знаю, что делаю.

— Фаллон — как насчет вас?

— Полагаю, что мне придется с этим согласиться, — сказал он и мягко улыбнулся. — Халстед что-то там говорил насчет многолетних исследований. Что ж, я тоже посвятил этому вопросу несколько лет. Меня не удивит, если окажется, что мы оба знаем все, что можно выяснить по данной проблеме. Бог свидетель, я натыкался на эту парочку во всех музеях Европы. Я сомневаюсь, что при объединении информации, которой мы владеем, может открыться что-нибудь новое.

— Я способен преподнести вам сюрприз, — сказал Халстед резко. — Вы не обладаете монополией на мозги.

— Заканчивайте с этим, — сказал я холодно. — Игра будет вестись по моим правилам, а значит всякие язвительные комментарии запрещаются. Я говорю достаточно ясно?

Фаллон сказал:

— Знаете, Уил, при первой встрече вы не произвели на меня большого впечатления. Вы удивляете меня.

Я усмехнулся.

— Временами я удивляю себя сам.

Так и было! И что только случилось с маленьким серым человеком?

Глава 3

1

Это была удивительная, невероятная и весьма странная история, и если бы я не видел того загадочного снимка в фотолаборатории, то, вероятно, отказался бы в нее поверить. Да и к тому же Фаллон не сомневался в ее достоверности, а он был совсем не дурак — так же как и Халстед, хотя о его умственных способностях я не мог с уверенностью высказаться адекватно.

Пока история излагалась, я твердо держал ситуацию под своим контролем. Временами кто-нибудь из них проявлял несдержанность — в большинстве случаев это был Халстед, но и Фаллон также сделал пару язвительных замечаний, — и я решительно вмешивался. Было хорошо видно, что никому из них не нравятся мои действия, но ввиду отсутствия альтернативы, им ничего не оставалось, кроме как повиноваться. Мой поднос являлся козырной картой в этой необычной запутанной игре, и ни Фаллон, ни Халстед не хотели дать другому возможность остаться с ним наедине.

Из них двоих Фаллон казался мне более благоразумным и беспристрастным человеком, поэтому я попросил его выступить первым. Он мягко потянул себя за мочку уха и сказал:

— Я даже не знаю, с чего начать.

— Начните с начала, — сказал я. — Когда вы заинтересовались этой проблемой?

Последний раз потянув себя за ухо, он сложил свои тонкие руки.

— Я археолог, работающий в основном в Мексике. Вы знаете что-нибудь про майя?

Я покачал головой.

— Весьма кстати, — сказал он саркастично. — Но на данной стадии, я полагаю, это не имеет значения, поскольку начало нашей истории никак не связано с майя — по крайней мере поверхностно. В ходе своих работ я несколько раз сталкивался с упоминанием мексиканской семьи де Виверо. Этот древний род имел испанские корни — Хаим де Виверо, основатель, поселился в Мексике вскоре после того, как закончилась эпоха Кортеса; он завладел большими земельными угодьями, и его потомки получали с них хороший доход. Они стали крупными землевладельцами, плантаторами, владельцами горных выработок и, ближе к концу, промышленниками. Это было одно из по-настоящему влиятельных мексиканских семейств, которое большинство своих доходов выжимало из крестьян и мало беспокоилось об общественных интересах. В шестидесятых годах прошлого века они поддержали Максимилиана в этой чертовски глупой попытке Хансбургов основать в Мексике королевство.

Это была их первая ошибка, поскольку Максимилиан не задержался у власти, и они понесли значительные потери, которые, однако, не смогли окончательно разорить семью. Но Мексику потрясали политические волнения, диктатор сменял диктатора, революция следовала за революцией, и каждый раз де Виверо ставили не на ту лошадь. Казалось, что они потеряли способность рассуждать здраво. По прошествии ста лет от былого могущества семейства де Виверо не осталось и следа; если его представители где-то и существуют поныне, то живут они очень скромно, поскольку я ни разу не слышал ни об одном из них. — Он покосился на Халстеда. — Вы когда-нибудь сталкивались с живым де Виверо?

— Нет, — коротко ответил Халстед.

Фаллон удовлетворенно кивнул.

— Ну а в свое время это было очень богатое семейство, даже для Мексики, а прослыть в Мексике богатым семейством на самом деле кое-что значит. Им принадлежало большое количество различного имущества, впоследствии рассеявшегося по всей стране, к которому относился и золотой поднос, похожий на ваш, Уил. — Он открыл свой кейс. — Позвольте мне зачитать вам кое-что.

Он извлек из кейса пачку бумажных листов.

— Поднос являлся семейной ценностью, и де Виверо следили за ним; его использовали только на официальных банкетах, а остальное время он хранился взаперти. От восемнадцатого века до нас дошло множество светских сплетен; один француз по имени Мервилл посетил Мексику и написал про это книгу. Он останавливался в одном из поместий де Виверо, где был устроен прием в честь губернатора провинции…