Пламенный клинок
Шрифт:
И вдруг среди безграничной, гулкой пустоты раздался женский смех.
Кейд остановился как вкопанный. Смех был короткий и негромкий, так что Кейд заподозрил, что все это игра рассудка. И тут ветерок, дунувший снаружи, донес отзвук разговора: приглушенная речь, как будто два человека беседовали в дальнем конце заполненного до отказа помещения. Здравый смысл требовал остеречься, но любой исход будет лучше, чем одинокие блуждания по этим унылым пустынным местам. О том, чтобы оставить голоса без внимания, не было и речи.
Кейд поспешил через обнесенные колоннами залы, по тесным переходам, которые когда-то,
«У них там праздник», — с удивлением подумал Кейд. Ему представилась сверкающая бальная зала, по которой расхаживают высокородные дворяне в причудливых нарядах, потягивают изысканные вина и замышляют козни под личиной учтивости.
Коридор для прислуги упирался в маленькую кованую дверь. Кейд прижался к ней ухом. Празднество происходило по другую сторону. Внезапно раздался женский смех, да так близко к двери, что Кейд отпрянул.
Он нерешительно топтался в сумрачной тесноте коридора. Объявить ли о себе? В звуках, которые до него доносились, не слышалось угрозы, но в точности было трудно сказать.
Наконец стоять без дела стало невыносимо. Кейд, всегда предпочитавший действовать, нежели предаваться раздумьям, со скрипом приотворил дверь.
За ней не оказалось никого.
Кейд распахнул дверь и вступил в залу. Там было пусто. По всему периметру протянулись полуразрушенные галереи, а сквозь ряд окон, высоко расположенных на одной из стен, проникал солнечный свет, бьющий в глаза. Потрескавшийся мозаичный пол затягивала пыль. Нигде не было видно ни души.
Но он по-прежнему их слышал.
Звуки окружали его со всех сторон. Смех, разговоры, музыка. Беседы велись на певучем языке, журчавшем словно вода, внушавшем трепет и почтение. Сомнений нет, это язык Древней Оссии. Кейд закрыл глаза и словно оказался среди них. Голоса то приближались, то отдалялись. Он чувствовал аромат духов и притираний, слышал шорох одежд, мягкую поступь башмаков.
«Они еще здесь, — подумал Кейд. — Эти места их помнят».
Снова открыв глаза, он приметил какое-то движение, оглянулся и, похолодев от изумления, наконец увидел собравшихся.
Их очертания ложились на каменные стены подобно теням. Их были десятки: одни с причудливыми прическами или в высоких головных уборах, другие в глубоко надвинутых капюшонах и просторных мантиях. Одни попивали вино из изящных бокалов, другие беседовали или двигались под музыку в медленном чинном танце, появляясь и исчезая по мере того, как оказывались напротив освещенных участков стены. В углу виднелись и музыканты: темный сгусток, из которого проступали то руки, то инструменты с длинными грифами.
Кейд пригляделся. Он никогда не верил в призраков, даже в детстве. Но сейчас, с трепетом наблюдая за празднеством теней, среди которых затесался и его силуэт, он понимал, что перешагнул какой-то порог и оказался в одной из матушкиных сказок. Его прежняя жизнь осталась позади. Он очутился в большом мире, о котором раньше осмеливался лишь мечтать.
Не успел он проникнуться глубоким смыслом происходящего, как открыл рот и произнес:
— Здравствуйте!
Музыка оборвалась. Разговоры мгновенно прекратились. Его приветствие
эхом прокатилось по зале и разнеслось по коридорам.А потом все тени медленно повернули головы в его сторону.
Кейд понял, что совершил ошибку.
И тут голоса зазвучали вновь — зловещим плотоядным шепотом, словно море плескало на покрытый галькой берег. Кейд не понимал слов, но сознавал: говорят о нем. Мурашки побежали у него по коже, и он боязливо отступил назад. Воздух в зале, и без того холодный, сделался колючим, морозным.
Призраки скользнули в сторону, и на стене осталась только тень Кейда. Из дальнего конца залы выступил новый силуэт, выше и темнее остальных. Худощавая фигура, облаченная в мантию и увенчанная затейливой короной о семи зубцах, двинулась в сторону Кейда. Он хотел бежать, но прирос к месту.
«Ажмат Джаал, — с замиранием сердца подумал он. — Король-чародей».
Огромная фигура обеими руками потянулась к тени Кейда. Из просторных рукавов выскользнули пальцы с длинными ногтями, протянулись через всю стену, достигнув невероятной длины, и почти прикоснулись к силуэту Кейда…
Жесткий крючковатый ноготь царапнул Кейда по плечу, зацепив ткань фуфайки.
Стряхнув оцепенение, Кейд с воплями кинулся наутек. Спотыкаясь и теряя равновесие, он без оглядки мчался по коридорам и залам Скавенгарда. На глаза ему снова и снова попадалась венценосная фигура. Вот она вздымается в полосе солнечного света на стене, вот выскальзывает из темного угла, простирая страшные руки к его тени!..
Кейд резко завернул за угол, налетел на кого-то, и его стиснули грубые объятия. Вопя и отбиваясь, он вырвался; его башмак врезался кому-то в ногу, раздалось сдавленное кряхтение. Кейда схватили в охапку и яростно отшвырнули. Он врезался в край двери и рухнул наземь, обмякнув и оторопев.
— Кейд! Кейд, это мы!
Это кричал Осман, присев рядом на корточки. Поодаль, заковыристо ругаясь, скакал на одной ноге Киль. Гаррик отстранил Османа и схватил Кейда за грудки. Видимо, это он отшвырнул Кейда к двери: Осман обошелся бы с ним мягче.
— Проклятый недоумок! — сквозь зубы проворчал Гаррик. — Знаешь, как долго мы тебя разыскивали?
Кейд лихорадочно огляделся по сторонам, но вокруг не было никаких теней, кроме их собственных.
— Я его видел! — выдохнул он. — Ажмата Джаала! Я его видел!
— Эти места давно заброшены, дружище. А у страха глаза велики, — успокаивающим тоном промолвил Осман. — И только.
— Тащи его за собой, Осман! — рявкнул Гаррик. — Ведь его назначили тебе в напарники. Может, в этот раз у тебя получится за ним присмотреть. Будь я проклят, если опять стану гоняться за безмозглым мальчишкой!
Кейда снедал стыд. Он не только не вернулся героем, а еще и опозорился. Фен смотрела на него презрительно, Осман — разочарованно; даже Граб явно потешался над ним. По ушибленной скуле расплывался синяк.
— Я правда его видел, — упрямо пробормотал он вслед Гаррику.
— И кто теперь главный лжец? — заметил Граб и, хмыкнув, отошел в сторону.
Очнувшись, Арен почувствовал, как в лицо ему хлынуло тепло от костра, а кости заломило. Во рту у него пересохло, мысли пребывали в смятении, а отяжелевшие веки никак не разлипались. Он перевернулся на бок и застонал.