Пленники Раздора

Опьяневшая от боли, злобы и ярости стая кинулась к возкам.

Клесх слетел с телеги навстречу ощерившемуся хищнику. Меч со свистом опустился, отсекая голову с раззявленной клыкастой пастью.

— Све-е-ете-е-е-л! — выгибалась в руках Стреженя блаженная и простирала руки туда, где катались по земле сцепившиеся звери и люди. — Све-е-ете-е-ел!!!

…Донатос слышал, как заходится дурочка.

— Велеш, по-вдоль поляны за обозом! — крикнул крефф выучу. — Тяни мне навстречу!

Понятливый парень спрыгнул с телеги, взмахом руки увлекая за собой ратоборца. Елец, перехватив меч, последовал за колдуном. Бьерга и Лашта тянули линию за возками, щедро поливая черту кровью и Даром. Донатос со взмыленным Дареном кинулся на другую сторону. Мало круг замкнуть, надо его ещё и удержать, чтобы втянувшиеся на поляну звери оказались заперты в нём и не могли сбежать от возмездия в чащу.

А в это время, там, за телегами, где кипел бой, несколько ещё не опьяневших от запаха крови волков пронзительно завыли, отзывая стаю обратно в лес. В общей свалке их услышали немногие. Вместе с вожаками бросились прочь, пытаясь обмануть смерть, около дюжины зверей. Они устремились в пока ещё не замкнутый чертой путь — обратно на гать. Напарывались на железные колючки, но мчались, не чувствуя боли, мечтая лишь об одном — спастись!

Хищники скрылись в темноте, но уже через миг ветер донёс с болота пронзительный визг, хрип и вой. Это Звановы Осенённые встретили тех, кому обещались помогать.

Среди волков на поляне началась свалка. С деревьев их хладнокровно отстреливали занявшие засидки ратоборцы, земля под лапами оказалась усеяна железными колючками и только путь к телегам, с которых тоже сыпались стрелы, оставался открытым. Озверевшие от боли и ярости хищники рванули на верную смерть. Навстречу им с возков спрыгивали ратоборцы. Свистели мечи, вонзались стрелы… Вспышки Дара разлетались искрами, ослепляя и заставляя кровь закипать от ненависти и злобы.

…Серый одним длинным прыжком преодолел расстояние до телеги, на которой билась в руках Охотника Светла. Рядом с ней Сила оборотня горела и полыхала так жарко, что в груди пекло, будто туда насыпали раскаленных углей. Одного из ратоборцев, перекрывших ему дорогу к сестре, Серый отшвырнул небрежным ударом лапы. Ух, как клокотал в нём Дар…

Другой Охотник спрыгнул с возка, увлекая за собой кричащую девку, третий кинулся наперерез волку. Серый погреб его под собой, сминая, как сухостой, и бросился следом за сестрой. Он уже был близко, когда дорогу ему заступил кто-то пахнущий очень знакомо… Оборотень вспомнил запах малого, который бегал в его стае, и которого пришлось убить вместе с детьми кровососов.

Человек его не боялся. И Дар в нём клокотал так же, как в супротивнике. Серый прыгнул, Охотник шагнул навстречу…

Светла билась в руках уцелевшего ратоборца, но когда огромный зверь взмыл в прыжке, кидаясь на человека, блаженная девка замерла и закричала, срывая голос:

— Тами-и-и-ир!!!

…Колдун вынырнул из чёрной пустоты в сияющую огнями, кричащую от боли и рычащую от ярости ночь. Он сидел в своём возке и не мог понять, где находится и что творится вокруг. Лишь чувствовал: кто-то ходит рядом, смотрит из темноты чащобы на кипящую схватку.

Обережник выбрался из телеги и замер, глядя в непроглядный мрак раскинувшегося за поляной леса. Мимо носились и хрипели звери, свистели и вонзались в землю стрелы. Но всё это было так далеко-далеко, что казалось отголосками навьего царства, а не живой кипящей здесь и теперь битвы.

Сердце сжалось и затрепетало. Тамир походкой слепца побрёл вперед. Сзади кто-то кричал — истошно, захлебываясь ужасом. Колдун не повернулся. Его было дернули за руку, но он, незряче, высвободился. Мимо просвистела стрела, обдав лицо горячим от близости костра ветром. Хищники визжали и рычали. Тамир не обращал внимания. Вспышки Дара, яркое пламя горящих телег превратили ночь зеленника в яркий день. Ветви кустарников, узкие листья ракиты, осот, растущий по берегам болота — казались нарисованными углем.

В груди всколыхнулась застарелая боль. Она поднялась из сердца к горлу и застряла там, душа стон. На окраине поляны, возле перевернутой телеги стоял на коленях человек. Тамир узнал Волынца. Тот склонился над растерзанным обережником, положив прозрачные ладони на бескровный лоб погибшего воя.

— Он умер, — сказал Волынец.

В его голосе скорбь причудливо сливалась с безразличием:

— Они всегда умирают. А я не могу помочь. Я ведь пытаюсь. Но они умирают.

Навий вскинул глаза на колдуна.

Под этим усталым, полным безнадежности взглядом Тамир почувствовал, как его собственная душа, словно холстина, с треском рвется, расползается на две части, обнажая пустоту, которая пряталась за ней.

Обережник протянул руки к нави.

— Поди…

Тот поднялся с колен — бледный и усталый.

Из непроглядно-чёрных, словно дыры, глаз текли слезы.

— Я прихожу отпустить всякого… Но кто отпустит меня?

— Друже… — тихо отозвалось что-то в Тамире. — Друже… Искал ведь тебя.

Защитная реза на груди вспыхнула и будто холодная вода выплеснулась через неё из тела. Сразу стало жарко.

Колдун пошатнулся и упал на колени. Сил в ногах не осталось. Снизу вверх обережник смотрел на две полупрозрачных тени, стоящие друг против друга. Тело у него горело, словно по жилам лилось расплавленное серебро.

— Заплутал я… — сказал негромко Ивор. — Искал тебя. И год, и два, и не помню сколько. Что же сперва не шел ты, а когда пришёл — бросил нас?

Прозрачная тень пошатнулась. Волынец ответил:

— Виноват я. Повернуть бы вспять…

У Тамира кружилась голова. Он не слушал, о чём эти две тени толкуют. Помнил лишь одно — нет ничего гаже зловредной нави. Немеющей рукой колдун потянул из-за пояса нож и вонзил клинок в землю. Потом понял, что забыл посечь ладонь. Даже не протирая оружия, вскрыл запястье. Кровь потекла обжигающим ручьем.

Шатаясь, наузник пополз вокруг навьих, бормоча слова заклинания. Ему казалось, будто руда льется как-то, слишком уж быстро. Сзади зарычал волк. Тамир не обернулся. Ему нужно было замкнуть круг, чтобы навьи не выбрались.

За спиной кто-то что-то проорал. Краем глаза обережник увидел взметнувшуюся с края поляны хищную тень. Услышал рычание, а потом визг. Огрызающийся клубок переплетённых звериных тел покатился в заросли ракиты.

Какой же бесконечный круг! Когда Тамир его замкнул и начал бормотать заклинание отпущения, показалось, будто вместе с Даром, кровью и силами из тела уходит жизнь.

Навьи неотрывно глядели друг другу в чёрные дыры глаз. Обережник не знал — видят они хоть что-то или нет. Он слышал их голоса — зыбкие, словно огонь на ветру, звучащие будто из далёкого далека: