«Плохой день для Али-Бабы»

Он решил, что для начала попытается выведать что-нибудь у словоохотливого юнца, стоящего перед ним.

– Скажи, Ахмед, прошу прощения, Номер Двадцать Восемь, - быстро поправился Али-Баба, заметив, как разбойник нахмурился, - но как человек столь красноречивый, вроде тебя, мог пасть до разбойничьей жизни?

– Это было не совсем падение, - рассмеялся юноша.
– Честно говоря, в начале жизни мое положение было, пожалуй, хуже, чем у разбойника. Если быть точным, я был невольником в богатом доме. Именно благодаря этому я стал острым на язык, ибо слуги должны быть умными, а то их хозяева будут без них просто беспомощны.

И верно, Али-Баба знал, насколько мудры его слова, ибо об этом было всем известно.

– Но как, - спросил он самого молодого из разбойников, - мог ты оказаться в теперешнем положении?

– Меня поймали вместе с моим товарищем, знаменитым Синдбадом.

И снова имя, прославленное сказителями. Похоже, они сами не подозревают, сколько их в этой шайке. По такому случаю Али-Баба решил выяснить все поподробнее и спросил:

– Это был знаменитый Синдбад-мореход?

Но Разбойник Номер Двадцать Восемь покачал головой:

– Нет. На самом деле это был менее знаменитый Синдбад - Синдбад-носильщик.

«Ну вот, - подумал Али-Баба, - вот что бывает, когда жалкий дровосек делает поспешные выводы. А лампа Аладдина - наверное, какая-нибудь штука для чтения по ночам».

– Но все же, - продолжал Ахмед, несомненно, в ответ на разочарование, написанное на лице дровосека, - в своем роде он тоже очень знаменит.

– Переноской тяжестей?
– скептически спросил Касим.

– Вообще-то он неплохо продвинулся, - пояснил юноша.
– Мой настоящий хозяин пообещал ему очень хорошее место, но, чтобы это свершилось, мы должны были вернуться в Багдад. Однако теперь это в любом случае не имеет значения. Багдад с тем же успехом мог бы находиться в другом месте и времени, ибо теперь мы - члены шайки сорока разбойников.

– И членами шайки сорока разбойников мы и останемся, - веско и глубокомысленно объявил Гарун, - до нашего смертного часа, который, судя по моим наблюдениям, уже очень недалек.

– Таков уж наш удел, благодаря крутому нраву нашего хозяина, - согласился Аладдин.

– Такова уж наша опасная разбойничья доля, - добавил Ахмед.

– И даже более того, - подвел итог Гарун, и на лице его сквозь густую черную бороду дровосек разглядел невиданную доселе печаль, - такова наша судьба перед лицом ужасной тайны пещеры.

Крутой нрав, опасности, тайна и смерть? Как бы ни хотелось Али-Бабе никогда не покидать своего дома или не быть насильно втянутым в банду сорока разбойников, еще больше ему хотелось, чтобы они перестали говорить о таких вещах. Но прежде он еще не слыхал про эту самую ужасную тайну. Говорят ли разбойники про ту самую набитую золотом пещеру, которая обрекла его брата на, возможно, вечную жизнь в разрубленном на шесть частей виде?

– Вот во что втянул меня мой неразумный брат!
– пожаловался Касим с великим жаром, - наверное, чтобы компенсировать тот факт, что выражения лица его в корзине все равно никто не мог видеть.
– Я вам еще не рассказывал, как он довел меня до такого печального состояния?

Неужели Касим намерен все выболтать? Али-Баба не мог поверить, что его братец способен на такое, не задумываясь о последствиях, грозящих им нищетой. Если Касим расскажет всю историю, - без сомнения, разбойники припомнят, что у них пропало изрядное количество золота, а потом сообразят, куда это золото, скорее всего, делось. А поскольку то место, где пропавшее золото может быть, находится всего в нескольких шагах вниз по улице, что помешает им вернуть себе это уже однажды нажитое нечестным путем богатство, которым, Али-Баба был в этом уверен, они с радостью завладеют столь же нечестным путем еще раз?

Тут запаниковал бы даже самый хладнокровный человек. А уж тем более обычно тихий и работящий Али-Баба, который заговорил прежде, чем кто-либо успел попросить у его брата дальнейших пояснений.

– Вы уверены, что хотите слушать бредни моего брата?
– поинтересовался дровосек с, как он надеялся, беззаботным смехом.
– Последнее время он немножко не в себе.

Как обычно, Касим не замедлил оскорбиться:

– Как смеешь ты говорить такое обо мне, твоем собственном брате?
– Но пребывание в корзине в виде шести отдельных частей, без сомнения, творит чудеса в плане воспитания смиренности. И вот, после короткой паузы, Касим добавил: - Впрочем, если говорить совсем уж точно, я думаю, что меня, собственно, тут несколько, не так ли? Однако я хотел бы поведать вам свою историю. Или, учитывая мое теперешнее состояние, истории?

Его брат еще некоторое время продолжал бормотать что-то в этом роде, и с каждым подобным замечанием остальные обращали на него все меньше внимания. Дошло до того, что скромный дровосек стал испытывать некоторое чувство вины из-за того, как он обошелся со своим родным братом, но это было не настолько сильное чувство, чтобы заставить Али-Бабу выдать тайну своей кухни. Вот так золото заставляет нас забывать даже про родственные обязательства.

– Но я собирался рассказать вам, как я раздобыл лампу, - начал разбойник, которого когда-то звали Аладдином, явно желая сменить тему после невразумительного бормотания Касима.
– И как она принесла мне великую удачу, прежде чем я снова лишился ее.

Али- Баба присел на корточки и приготовился слушать. Если уж ему суждено провести остаток жизни в плену, то он может, по крайней мере, немного развлечься.

– В своей прежней жизни, - начал Аладдин, - я не слишком отличался от того, кого вы видите теперь, ибо я был сыном бедного портного…

– Портной!
– горестно вскричал Касим.
– Теперь мне никогда не быть сшитым!

– Ты прав, - сказал Ахмед Али-Бабе, - твой брат совершенно определенно спятил.

– Это вполне понятно, - рассудительно заметил Гарун.
– Один шок, должно быть, был просто чудовищным. А дальнейшие последствия? Как можно жить, зная, что можешь однажды утром проснуться и недосчитаться каких-нибудь своих частей?

– Каких-нибудь частей?
– переспросил Ахмед.
– Если он чего и недосчитался, так это точно мозгов.

– Умоляю вас, - упрашивал Касим, - отнесите меня к слепому, что живет на этой улице.

– Он, наверное, не сознает, - сказал Ахмед мягко, - что говорит ерунду.

– Возможно, - глубокомысленно заметил Гарун, - он впал в детство.

Двое разбойников важно кивнули, словно именно в этом и была проблема Касима.

– Но продолжай, Номер Тридцать, и окончи свою повесть, - обратился Ахмед к Аладдину, - и, быть может, на этот раз нам удастся услышать ее от начала и до конца.

– Прекрасно, - легонько улыбнулся Аладдин.
– Итак, в молодые годы я рос не самым послушным мальчишкой и был недоволен тем, что мне нужно учиться ремеслу моего отца.

– Нельзя ли побыстрее перейти к лампе?
– перебил Ахмед.
– Если я чему и научился за время нашего долгого путешествия, так это тому, что во время приключений и опасностей надо приступать сразу к сути.

Но не успел Аладдин произнести еще хоть слово, как все они услышали совсем другой звук - грозный топот скачущих галопом лошадей.