«Плохой день для Али-Бабы»

– Отлично, - сказал Аладдин, видя, что все удобно расселись вокруг него.
– И я прошу вас с вниманием слушать каждое мое слово, ибо мне почему-то кажется, что в этой истории, быть может, отыщутся ответы на вопросы, касающиеся самих наших судеб, включая возможность побега из этой гнусной шайки.

– Да, надо отдать ему должное, - легонько присвистнув, с тихим восхищением сказал Ахмед.
– Как рассказчик он очень силен в зачинах.

И под усиливающийся рев ветра Аладдин начал свой рассказ.

Глава шестнадцатая, в которой говорится о неких запутанных историях и еще более сложных проблемах с портными

– Знайте же, что я не всегда был простым разбойником, - сказал тот, кого прежде звали Аладдин, - но был я, в дни давно минувшие, столь же простым уличным мальчишкой, хотя в промежутке между этими двумя крайностями я обрел великое богатство и жил некоторое время во дворце, не имевшем себе равных.

– Как и многие из нас, - поспешил добавить тот, кого звали Гарун аль-Рашид.

– Если послушать все эти истории, - согласился Ахмед, - услышишь про целую кучу дворцов, не имеющих себе равных. Просто удивительно, где только ни жили когда-то разбойники.

– Да, - ответил Аладдин, уже с несколько меньшим терпением, нежели он выказывал прежде, - но сейчас мы слушаем мою историю, и я был бы признателен, если бы ты не пытался завладеть вниманием моих слушателей.

– Как подобает всякому добропорядочному разбойнику, - прокомментировал Ахмед.
– Завладеть чем-то чужим - смысл нашей жизни.

– Это наш атаман хочет, чтобы мы так думали, - упрямо возразил Аладдин.
– Но я еще даже не начал толком свой рассказ.

– Мой дворец тоже не имел себе равных, - довольно раздраженно заметил Гарун.

– Дворец тут ни при чем, - пояснил Аладдин, - во всяком случае, в первой части моего повествования.

– Дворцы всегда при чем, - ответил Гарун с такой убежденностью, какой Али-Баба прежде не слыхал у пожилого разбойника.

Но как бы то ни было, Аладдин предпочел оставить его слова без внимания.

– Как я уже сказал, - продолжил он, - я был неразумным мальчишкой чуть старше двенадцати лет и проводил свои дни бесцельно болтаясь по улицам, как делают все мальчишки, за невинными играми вроде борьбы на песке или подбрасывания в воздух фески ногой.

– Сколько у тебя было башен?
– подчеркнуто резко поинтересовался Гарун.

– Это не имеет отношения к делу, - заметил разбойник по имени Аладдин.
– Итак, я не обращал внимания на уговоры моего работящего отца и долготерпеливой матушки найти себе дело по душе. Меня настолько ничто не интересовало, что семья моя не могла найти никого, кто пожелал бы взять меня учеником, поэтому отец мой взял меня в свою портняжную мастерскую и попытался познакомить с азами портновского ремесла.

– Портновского?
– громко выпалил голос Касима. Видимо, он все-таки вовсе не дремал.
– Кто-то здесь сказал, что его учили портняжному делу?

– Увы, - печально ответил Аладдин, - обучение не достигло цели, поскольку меня куда больше интересовало, как бы продолжить свои детские забавы. Поэтому я бил баклуши день за днем, месяц за месяцем, год за годом, пока отец мой не заболел внезапно и не умер.

– Несомненно, это очень трогательно, - заявил Касим тем особым тоном, которым обычно разговаривал с Али-Бабой, когда хотел от него отделаться. Но продолжил он, однако, уже совсем другим голосом: - Тем не менее ты, конечно, должен помнить что-нибудь из портновских навыков.

– Ну, думаю, под угрозой расправы я смог бы вдеть нитку в иголку, - отозвался Аладдин, и по его голосу было ясно, что эта самая расправа не за горами.
– После смерти отца моя мать вынуждена была добывать средства к существованию стиркой чужого белья, и, хоть ее старческие руки и глаза должны были трудиться от утренней зари и до ночи, все равно она могла себе позволить покупать лишь корку заплесневелого хлеба да немного гнилых овощей, едва ли пригодных на корм козам. И столь скудной едой она как-то ухитрялась не только питаться сама, но и кормить своего неразумного сына.

– Теперь, когда у меня было время обдумать, как меня лучше воссоздать, - продолжал Касим, обращаясь то ли к Аладдину, то ли ко всем сразу, - я убежден, что это единственный путь, где у меня есть будущее.

Али- Баба понял, что очень трудно следить за нюансами беседы, когда голова одного из беседующих запрятана глубоко в корзине.

Ничто, однако, не могло отвлечь Аладдина от его рассказа.

– Но никто не в силах предсказать волю Провидения. По крайней мере, никто из следующих тропою добродетели. Что, спросите вы, хочу я сказать этим замечанием?

– Может, ты и лишился своего дворца, - невпопад заявил Гарун, - но сомневаюсь, чтобы его башни могли сравниться по количеству и великолепию с башнями того несравненного дворца, что был утрачен мною!

– Прекрасно, - продолжал Аладдин, не глядя на него, но устремив сосредоточенный взгляд куда-то поверх голов собравшихся.
– Я не стану обсуждать это, но перейду сразу к главному. Случилось так, что к моей работающей в поте лица матушке и ее бездельнику-сыну заявился нежданный гость, который назвался моим дядей и братом моего отца. И хотя за долгие годы, прожитые в браке с моей матерью, отец никогда не упоминал ни о каких братьях (а если приглядеться повнимательнее, то по разрезу глаз и цвету кожи вы увидите, что во мне течет китайская кровь, а тот человек, объявивший себя нашим родственником, был темнокожий, словно происходил из мавров), все же мы не прогнали его, ибо он осыпал нас золотом, сначала меня, а потом и мою мать, и покупал разную вкусную еду и всякие необходимые в хозяйстве вещи, которых матушка моя не видела со смерти моего отца.

Что с того, что он был совсем не похож на отца и во всех прочих отношениях вел себя как человек вовсе не знакомый с нашей землей и обычаями? При том количестве золота, что он нам давал, он имел право на то, чтобы сомнения решались в его пользу.

Но тут, в это же самое чудесное время, случилось еще одно удивительное событие, как если бы вы брели по безбрежнейшей из пустынь и вдруг нашли среди безлюдных песков цветок, и не один, а сразу два.

Втроем с нашим новым родственником мы обедали вместе один раз, когда дядя счел нужным объявить нам, кто он такой, и другой, когда дядя сказал, что у него была еще одна причина разыскивать свою родню, кроме горячего желания воссоединиться с семьей. И еще дядя сказал, что поведает нам об этой причине во время третьего обеда, и поэтому третья совместная трапеза должна стать настоящим пиром, превосходящим прежние по изобилию и изысканности. И он дал Аладдину и его матери столько золота, что его прежние дары казались теперь не более чем песчинками на фоне песчаной бури.

Но я упомянул про другое чудесное событие, которое показалось мальчику еще более удивительным, чем внезапное обретение богатства! Ибо, когда юный Аладдин взял толику от этой третьей порции щедрот незнакомца и пошел купить кое-чего для обеда еще более роскошного, нежели те, которые вкушали до этого он сам, его матушка и человек, называющий себя его дядей, он был вдруг остановлен какой-то великой суматохой. И юный Аладдин вскоре понял, что суматоха эта далеко не обычная.

– Берегитесь!
– вскричали три голоса, тонкие и чересчур пронзительные. Три огромных евнуха, высотой в два человеческих роста каждый и почти столь же широкие в плечах, прошествовали мимо Аладдина к центру города, возвещая, что все люди должны разойтись по домам и запереться там, ибо прекрасная царевна Бадр аль-Будур пожелала прогуляться по городской площади, и, если кто-либо осмелится взглянуть на нее без дозволения, того за подобную оплошность ждет немедленная смерть.