По прозвищу Святой. Книга первая

Максим сверился с картой местности, которая имелась у КИРа, и теперь был спокоен. Они, действительно, ехали так, как сказал Петро.

Впереди показалась пойма Жерева с берегами, поросшими ивняком.

Сначала полуторка, а за ней и автобус, сбавив скорость до пешеходных пяти километров в час, перебрались по броду на другой берег и вскоре выехали на мощёную дорогу, ведущую в Липники.

Лугины остались левее. А правее, в сотне с лишним метров по дороге, виднелся полосатый шлагбаум и будка.

Немецкий солдат с карабином за плечами, расставив ноги, стоял прямо на дороге, перед шлагбаумом и смотрел в их сторону. Второй сидел в будке.

— Вот же курва, — выругался Петро. — Ещё три дня назад здесь было всё чисто. Что делать будем?

— Вперёд, — скомандовал Максим. — Вперёд, Петя. Перед шлагбаумом затормози.

[1] Все в автобус. Быстро, быстро! (укр.)

[2] Поехали! (укр.)

[3] Сейчас доедем и начнём собирать (укр.)

[4] Вещи оставьте. Они вам не потребуются (укр.)

[5] Пожалуйста, не стреляйте (нем.)

Глава десятая

Машина остановилась перед шлагбаумом.

Подошёл солдат. Увидев форму Максима, вскинул правую руку в нацистском приветствии:

— Хайль Гитлер!

— Хайль Гитлер, — с ленцой ответил Максим. — Открывай.

— Куда направляетесь, герр унтершарфюрер?

— В Липники.

— Кто в автобусе?

— Евреи.

— Ага, — глубокомысленно произнёс солдат. — Так железная дорога, вроде, в другой стороне?

— Ты думаешь, я их в Берлин собираюсь отправлять? В подарок господину рейхсфюреру? [1] — ухмыльнулся Максим. — Мысль интересная, доложу начальству.

— Простите, герр унтершарфюрер.

— Рейхсфюрер простит.

— Я загляну в автобус?

— Делай, что должен. Только быстрее, я тороплюсь.

Солдат подошёл к автобусу, открыл дверь, поднялся на ступеньку, оглядел салон. Спрыгнул, захлопнул дверь, махнул второму, в будке.

Шлагбаум открылся.

— Вперёд, — сказал Максим по-немецки и махнул рукой.

В сами Липники въезжать не стали. Свернули на грунтовку, которая шла через неширокие поля, огибая село справа.

— Ты знаешь, куда мы едем? — спросил Максим, когда полуторка снова нырнула в лес и двинулась вперёд, переваливаясь на ухабах. Автобус не отставал.

— Через пару километров будет пасека, — сообщил Петро. — Пасечник, Аким, мой вуй.

— Вуй? — переспросил Максим.

— Старший брат матери, — подсказал КИР. — Дядька.

— Ага, — подтвердил шофёр. — Сын моего двоюродного деда. Ему шестьдесят два, но крепкий.

— Он нам нужен?

— Он может знать, где партизаны. Я даже уверен, что знает точно.

— Почему?

— Как сказать… — шофёр замялся. — Он всё знает. И обо всех.

— Так уж и всё, — усомнился Максим.

— Всё, — твёрдо сказал Петро. — Всё, что ему нужно.

— И откуда знает? Пойми, я не просто так спрашиваю. Мне нужно знать, можно ему доверять или нет.

— Ну… люди доверяют. Побаиваются его, правда, но доверяют.

— Почему побаиваются?

— Его колдуном считают, — помолчав, сообщил Петро. — Он животных лечит, людей. Травами, мёдом, заговорами. У нас тут, чтобы к доктору попасть, надо в Коростень ехать. Это сорок два километра в одну сторону. Не шутка. Идут к вуйко Акиму. Больной зуб или, там, если голова болит, он в два счёта заговаривает. Лично могу подтвердить.

— Понятно, — сказал Максим. — Ну-ка, притормози. Переодеться надо. Не являться же к твоему дядьке в немецкой форме.

Они остановились. Пока Максим переодевался обратно в штатское, люди, кому было нужно, сходили в кусты. Вернулись, расселись по местам. Поехали.

Пасека размещалась на расчищенной от леса поляне, огороженной тыном. Не слишком большая — ульев на двадцать пять. Для жилья — крепкая бревенчатая изба, крытая дранкой. Сарай, омшаник, погреб.

Петро остановил машину в сторонке, метрах в сорока от пасеки.

— Пчёлы не любят бензина, — пояснил. — И вообще… Давай, сначала мы вдвоём сходим, остальные пусть здесь побудут.

— Пусть, — согласился Максим.

Они вышли из полуторки. Максим поднялся в автобус, отдал нужные распоряжения. Подумал, не прихватить ли оружие и решил, что не нужно, — он не чувствовал опасности.

Вуйко Аким сидел на крыльце и курил самокрутку. Был он в тёмно-серой холщёвой рубахе-косоворотке, таких же штанах и галошах на босу ногу. В распахнутом вороте рубахи виднелась жилистая загорелая шея. Худой, подтянутый, седой. Только кое-где пробиваются тёмно-русые пряди. Усы и недлинная клочковатая борода совсем седые, кончики усов пожелтели от никотина. Взгляд тёмно-карих, почти чёрных глаз из-под нависших бровей внимательный, трезвый, ясный. При виде гостей не поднялся, продолжал сидеть, покуривая. Молчал.

— Здорово, вуйко Аким, — поздоровался шофёр. — Это я, Петро.

— Да бачу, шо не хрен с бугра, — усмехнулся Аким. Рот у него был чуть скошен справа налево. — Давно тэбэ не було. Кто это с тобой?

Максим уже несколько секунд был в сверхрежиме и рассматривал пасечника.

Старался его почувствовать. Не в мысли проникнуть, нет, люди не умеют читать мысли, только угадывать иногда. Почувствовать. Настроение. Намерения. Отношение.

Самое главное, есть ли страх. Чужой страх всегда можно почувствовать. Иногда даже кажется, что у страха есть запах. Хотя почему — кажется? Есть запах. Собаки, например, его чуют сразу. А люди в сверхрежиме просто чувствуют. Иногда и без сверхрежима, если страх сильный. Но каким бы ни был страх — сильным или слабым, и чем бы ни был он вызван, это всегда свидетельствует только об одном: его носителю не стоит доверять свою жизнь. Страх возьмёт своё, и человек подведёт. Отступит, не прикроет, предаст.

У пасечника Акима страха не было. Ни тени.

Максим вышел из сверхрежима.

— Меня зовут Николай, — сказал он. — Николай Свят.

— Николай, значит, — сказал Аким и поднялся. — Микола. Шо ж, Микола так Микола. Головне, шоб людина була добра. А кто там у вас ще? Кличте сюда.

Через пятнадцать минут все сидели на лавках за дощатым столом, крепко врытым посреди двора. На столе расположились глиняные миски с мёдом, глиняные же чашки, кувшин и блюдо. В кувшине — молоко. На блюде — нарезанная ломтями краюха ржаного хлеба.

Дети — обе девочки и мальчик макали хлеб в мёд и уплетали угощение за обе щёки, запивая молоком. Взрослые были сдержанней, но не отказался никто. Даже Максим.

— Самогонку не предлагаю, — сказал Аким. — Чай, не свято [2].

— Шо не свято, то не свято, — вздохнул Петро. — Допомога твоя потрiбна, вуйко Аким. [3]

— До партiзан зiбрались? [4]

— По нам так заметно? — спросил Максим.

— А куда вам ещё? — переходя на русский спросил в ответ вуйко Аким. — Евреи в автобусе. Грузовик. И порохом от тебя пахнет, хлопче, на пять шагов. Значит что? Правильно. Стрелял и совсем недавно. Кого убили, немцев или полицаев?