По прозвищу Святой. Книга первая

— Сопроводить состав с продовольствием и снаряжением до Овруча! Обеспечить охрану.

— Состав груза?

— Я точно не знаю…

— То, что знаешь.

— Мука, макароны, крупы, сало, — начал перечислять ефрейтор. — Колбаса, масло и маргарин. Консервы: мясные, рыбные и овощные. Картофель, бобы, яблоки, овощи. Сыр. Какао, кофе, чай, сахар и соль. Шнапс и вино. Сигары и сигареты. Спички. Керосин. Там много всего. Медикаменты ещё. Бинты, лекарства, спирт. Обмундирование.

— Ясно. Теперь садись рядом со своим товарищем.

Ефрейтор сел.

Максим достал нож.

Раненый побледнел ещё сильнее, в глазах ефрейтора мелькнул неприкрытый страх.

— Спокойно, — усмехнулся Максим. — Мы не звери. В отличие от вас.

— Мы — вермахт, — быстро сказал ефрейтор. — Солдаты. С мирным населением не воюем. Это всё СС и местные… как их… оуновцы.

— Не суетись, Хорст, — сказал Максим. — Я тебя пока ни в чём не обвиняю. Хотя нет, обвиняю. Какого дьявола ты припёрся на мою землю с оружием в руках? Можешь не отвечать, я знаю. У тебя был приказ. Что ж, могу сказать тебе чистую правду. Есть очень большая вероятность, что из-за преступных приказов ваших, выживших из ума и человеческой совести лидеров, ты останешься в нашей земле навсегда. Два квадратных метра я тебе обещаю.

Ефрейтор Хорст Кёппель угрюмо молчал.

Максим присел, располосовал рукав раненого солдата ножом, осмотрел рану. Пуля пропахала мышцы насквозь, но кость и серьёзных артерий не задела.

— Повезло, — сказал Максим. — Как звать?

— Ханс-Георг Шварценбек, господин, — ответил раненый.

— Я не господин. Товарищ. Но не тебе. Твой товарищ вот, рядом сидит. Хорст, — обратился он к ефрейтору. — Первую помощь оказывать умеешь?

— Так точно, нас учили.

— Окажи своему товарищу помощь. Индивидуальные пакеты есть?

— Так точно, — ефрейтор достал из бокового кармана кителя индивидуальный перевязочный пакет.

— Рану не забудь промыть, — посоветовал Максим, поднимаясь. — Можно обычной водой из фляги.

— Слушаюсь, — ответил ефрейтор. — Потерпи, Ханс, я быстро.

Прихромал Петро, ведя троих с паровоза.

— Здравствуйте, товарищи, — поздоровался Максим.

— Видали и поздоровее, — буркнул самый старший по возрасту, с обвисшими седыми усами. Максим уже видел его в окне паровоза, когда состав подходил к мосту.

— Что так? — участливо поинтересовался Максим. — Нешто болеете?

— Пока бог миловал, — сказал седоусый. — Да как бы не заболеть до смерти. А у нас дети. Их кормить надо.

— У меня детей нет, Михалыч, — сказал молодой парень. Видимо, помощник. — За себя говори.

Третий — худой жилистый мужик под сорок, весь перепачканный угольной пылью, помалкивал.

Ясно. Седоусый, он же Михалыч, — машинист. Молодой — помощник. Угольный — кочегар.

— Спокойно, товарищи, — сказал Максим. — Мы — советские партизаны, и опасаться вам совершенно нечего. Это даже не ограбление. Всё по законам военного времени. Мы забираем у врага продовольствие, обмундирование и другие припасы. Возражений, надеюсь, нет?

— Ты главный, тебе решать, — сказал кочегар.

Ага, не такой и молчаливый, значит.

— Это правда, — сказал Максим. — Поэтому моё решение будет такое. Когда мы закончим, те, кто захочет, могут вернуться домой. В Белокоровичи или откуда вы.

— А кто не захочет? — спросил молодой помощник машиниста.

— Кто не захочет, может присоединиться к нашему партизанскому отряду, — сказал Максим. — Голодать и мёрзнуть точно не будете, — он посмотрел на выезжающие из леса первые подводы. — А главное — получите оружие и сможете бить врага. Что ещё нужно мужчине, чтобы чувствовать себя мужчиной?

Глава четырнадцатая

Семерых немцев — всех, кроме раненого — Максим поставил на разгрузку вагонов. Их командир, фельдфебель, попытался, было, артачиться, но Максим достал люгер, приставил его к голове немца и сказал:

— Свобода выбора — священное и неотъемлемое право каждого человека. Поэтому выбирай. Или ты сейчас же становишься на разгрузку и будешь работать очень хорошо, или я пущу тебе пулю в лоб. Даю на раздумье пять секунд. Пять, четыре, три…

— Согласен, — быстро сказал фельдфебель. — Буду работать.

— Правильный выбор, — кивнул Максим. — Всех касается. Приступайте. Чем быстрее закончите, тем быстрее освободитесь.

— Вы сказали — освободитесь? — спросил ефрейтор Хорст Кёппель.

— Да. Я намерен освободить тех, кто будет работать хорошо. Уйдёте живыми. Без оружия, разумеется, но — живыми. Определять, кто работает хорошо, а кто только делает вид, буду я. И учтите, бежать бесполезно. Во-первых, вокруг лес на много километров. Русский лес, дремучий и беспощадный. А во-вторых, пуля быстрее любого из вас. Всё ясно?

— Яволь, — нестройным хором ответили немцы.

К двум часам дня вагоны опустели.

Семеро немцев работали, как черти в аду — чётко, слажено, быстро, без перекуров. В какой-то момент к ним присоединился даже раненый Ханс Шварценбек, перетаскивая не слишком тяжёлые и объёмные грузы одной рукой.

Подвод, которые собрали по окрестным сёлам (каждому, кто согласился, было обещан щедрый продовольственный паёк), не хватило. То, что не поместилось на подводы, сгрузили на поляне, чтобы забрать позже.

Улов оказался богатый. Вагоны с немецкой тщательностью и аккуратностью были загружены под завязку. Ни комендант, ни ефрейтор не соврали: мешки с мукой, крупами, картошкой, сахаром и яблоками. Пятилитровые бутыли с растительным маслом. Коробки с консервами, колбасой, шоколадом, чаем, кофе, какао, сигаретами и сигарами. Бочки и канистры с керосином и бензином. Ящики с вином и шнапсом. Обмундирование, включая сапоги, ботинки и шинели.

Да, всё немецкое, но кому какое дело? Впереди осенние холода и дожди. Следом — зима. Русская, между прочим. Конечно, хилая немецкая шинель от морозов не спасёт, но это лучше, чем ничего.

Максим, работая вместе со всеми, думал о том, как быстро человек привыкает к новым обстоятельствам. Ещё несколько дней назад он, житель конца двадцать первого века, не знал ни в чём недостатка.

Потому что общество, в котором он жил, обладало мощной материально-технической базой, способной быстро, качественно и сравнительно недорого произвести всё необходимое.

Начиная от продуктов питания и заканчивая жильём.

Причём с избытком.

Любой советский человек мог всё это приобрести за те деньги, которые зарабатывал своим трудом. Без кредитной банковской кабалы или долгих лет суровой экономии ради накопления необходимой суммы.