По слову Блистательного Дома

Да за такого коня никаких денег не жалко.

Зверь остановился прямо перед Тивасом, забрызгав его соком из раздавленных тяжелыми копытами жирных стеблей трав и легким движением спинных мышц стряхнул меня на грешную землю. А поскольку мы консоме только ботфортом хлебаем, приземлился я на ноги. А комонь уже Тиваса дергает за рукав, и тому повторять приглашение не требуется, и прыгает он на спину чудовищу, как заправский казак, хотя временно исполняет обязанности Мага и Колдуна. Черным пламенем полыхнула мантия, смачно чавкнули по жирной земле мощные копыта, и уже стелется над высокой травой странное двухголовое чудище. Ох, и быстро стелется.

А мне в ногу тычутся. Уже маленький комонь тычет мордашкой в ногу, сердито разевая пасть.

— Ох, а чем тебя кормить-то, — всполошился я, поднимая детеныша на руки.

Но он мои сетования игнорирует и пытается прокусить кожу перчатки. Какой полезный зверь, этот огнистый змей. И достаю из кармана шинели галету, и ее легкая сладость по душе приходится страшному в будущем хищнику. А он с хрустом быстро смолачивает ее и глядит мне в глаза весьма требовательно.

Еще, мол, давай.

Но кормление приходится прервать. Прямо перед ногой стоит строй суровых черных ландскнехтов, и галету приходится делить надвое. Маленькому дурачку такая справедливость кажется надуманной, и он срывается с рук и шлепается прямо в пирующий отряд. Но какая высокая дисциплина. Часть подразделения шустро уволакивает расчлененную добычу, а другая ничтоже сумняшеся атакует дьяволенка, и он срывается во встречную атаку. До обидного неудачную, потому что предводитель черной молнией вцепляется в нос покусителя, и громкий обиженный визг разрывает тишину хрустального утра. Команенок бросается ко мне за защитой, а я подхватываю его и осторожно, чтобы, не дай бог, не повредить, снимаю с маленького носа свирепого агрессора. Тот ловко оседлывает палец, мечется туда-сюда и вдруг останавливается, уставившись куда-то головой. На шкуру гиршу указывает он, и я, присев, опускаю руку, после чего маленький храбрец, одарив меня на прощание еще одной каплей, исчезает в густой траве.

А маленькому оборотню больно. Его в нос укусили. И я снимаю шлем, и кладу дитё к шее, и ласково прижимаю подбородком, и микроагрессор наконец успокаивается, цепляется коготками за волосы и успокаивается, давая мне время прибрать второй подарочек мурашей в заветный медальон.

Уже нарастал мягкий грохот копыт. Папочка услышал, что сыночка обижают. Увидел меня. В голове мелькнула паническая мысль: «Он же меня без шлема не видел. Звездец!». Не останавливаясь, стряхнул со спины Тиваса, кувыркнулся и уже угольно-черным кошмаром взвился в воздух. Я, что называется, каркнуть не успел, как меня опрокинуло и придавило страшной тяжестью. Яркое алое жерло глотки глянуло в глаза и захлопнулось. У меня на груди кто-то жалобно пискнул. Комонь приподнял лапу размером со среднюю кастрюлю, и из-под нее вылез детеныш и жалостливо заверещал что-то папаше. Тот слез с меня, удивленно глянул на дитё, на меня. Лизнул ребенка, отчего тот шлепнулся с меня в траву. Принюхался. Ткнулся мордой нежно так. Я сел. На вас никогда сейф не роняли? Тогда вам не понять моих ощущений. Как я шею об откинутый шлем не сломал, непонятно. Комонь меня лизнул. Дважды. В лицо. Отчего глаза мои стали непривычно огромны, а брови, наверное, перекрыли весь лоб.

Потом зверюга хитро улыбнулась мне. И хоть верьте, хоть не верьте, подмигнула. И исчезла. А маленький тут же пролез под рукой и устроился на коленях.

— Жив? — шумно опустился рядом со мной Тивас. — Все утро хотел тебе сказать, чтобы ты шлем не снимал. Да все забывал.

— Ты уж, пожалуйста, такое не забывай.

— Обошлось…

— Обошлось. Ладно, пойдем шкуру смотреть. Похоже, ее муравьи почистили.

— Кто?

— Да муравьи.

— А, мирники.

— Мирники так мирники.

А шкура гиршу была уже выделана на славу. Педантичные мирники сожрали и унесли все, что было им нужно для их мирнячьих дел. Только, что называется, кожа да кости.

Кости нам, предположим, нужны не были. А вот шкура… На глотке зияла страшная дыра, оставленная зубами комоня, а брюхо было попорчено зубами падальщиков, что добрались до сладкой требухи. Но все остальное было в порядке. Зверье отожрало кожу там, где она была не укреплена костяными пластинами.

Так что в целом трофей впечатлял.

— Ты иди лагерь собери. Потом коней приведешь. Я, пожалуй, здесь поколдую, — сказал он, доставая нож. — Шикарный черпак для коня может получиться. Нам сейчас любой внешний эффект полезен.

Подарок спрыгнул с меня и с рычанием вцепился в обкусанный мосол. Зверенок не переставал удивлять меня. С моих двух метров он слетел легко, как со ступеньки, а когда вцепился в кость, на которой виднелись следы зубов гораздо более крупных хищников, те, видно, оставили ее в связи с излишней неаппетитностью и крепкостью, то от мощной булдыги только щепки полетели. А детенок наслаждался.

Лагерь быстро собрать не удалось, потому что куда ни протянешь руку, она везде натыкалась на мокрый, холодный и при этом весьма любопытный нос. А за носом перемещалась масса килограмм в четыреста. Как всегда общаться с этой дружелюбной зверушкой было весело.

Но, как говорится, все хорошее заканчивается, и сбор лагеря я таки завершил. Больше всего намучился с заградительной полосой. Состояла она из весьма сыпкого материала, и пришлось идти за консультацией к Сергею Идонговичу. Тот задумчиво кромсал ножом шкуру и на мой вопрос совет дал исчерпывающий.

— Да брось ты. Одноразовая она.

Духовный лидер регулярно забывал обучить меня разным полезным мелочам. Это тревожило.

Вторично я посетил Тиваса, когда он уже закончил свои скорняжные приготовления. Шкура была разрезана, обкорнана, разложена, и изнанка ее светилась тихим вечерним, скорее даже закатным солнцем, мумифицированная муравьиным соком.

— Подведи коня, — выдал указание Тивас. — Давай-ка его расседлаем.

Очень ему хотелось на животину новую шкуру натянуть.

Однако кони, почуяв запах гиршу, взволновались. Странно, комонь их своими ароматами совершенно не тревожил. Да, кстати.

— Тивас, хочешь хохму расскажу, — спросил я, железной рукой удерживая неуравновешенное животное.

Что значит Маг. Подошел. В ноздри всем дунул, кони и успокоились. Проговорил, задумчиво глядя то на шкуру, то на коня:

— Как думаешь, не большая будет?

— Давай примерим.

Зачарованный коняка стоял, не шевелясь, пока мы вскидывали на него тяжесть. Вскинули. Отошли, посмотрели. Впечатляет. Еще час мы возились, отпарывая и отрезая. Вы представляете, что будет, если когтистая лапа гиршу вдруг заедет жеребцу по его мужскому достоинству. Он расстроится.

Наконец управились. Комонь зарычал. Малявка тоже. Получилось.

— И кто на этом поедет?

— Ты воин. Ты внушать должен.

— Я на этом монстре не поеду. Тем более, костяшки мне задницу до затылка стешут. Это тебе видом внушать положено. А за нас пусть дела наши героические говорят.

— Ладно. На следующем привале седло приспособим. Придумаем что-нибудь. Да, что за хохму ты мне обещал рассказать?

— Древние русские коня называли комонь.

Тивас постоял с минутку. Потом сообщил в пространство: