По ту сторону жизни

— А уж я-то как рада… была бы… не видеть вас обоих.

Полечка хмыкнул. А кузина вздернула острый подбородок и сказала:

— Нам надо поговорить.

— Может, после завтрака?

— А разве тебе нужна человеческая еда? — Полечка отошел к стене и уставился на картину. Помнится, это подлинник одного малоизвестного широкой публике, а оттого неоправданно дорогого живописца. И вот ладно бы кузен пейзаж разглядывал — кладбище живописцу удалось, в меру мрачное, в меру покойное, навевающее мысли о вечном — так нет же, кузен разглядывал больше раму и то, явно прикидывая, во что обошлась она. Еще бы ноготком поскреб позолоту.

— Не нужна, но я люблю завтракать.

— К сожалению, — кузина вздернула подбородок выше. — Мы спешим…

— Не задерживаю.

Буду я еще ради них порядок дня нарушать, тем паче к завтраку обещали оладьи с шоколадным соусом… Судя по сопению, гости не собирались лишать меня своего общества. А жаль.

К слову, ел кузен с немалым аппетитом, правда, довольно аккуратно, и значит, тетушке удалось вбить в его голову хоть какие-то манеры. Кузина же больше размазывала соус по тарелке, чем ела. Взгляд ее был задумчив. На лице застыло выражение мрачной решимости. Интересно, что творится в этой пустой голове?

— Кстати, ты ведь в монастыре быть должна… замаливать грехи прошлой недели.

Летиция пошла пятнами. Дернулась было, но усидела, и до ответа снизошла:

— Я приобрела индульгенцию.

Надо же… каждый год, помнится, Церковь объявляет о скором начале реформы с отменой индульгенций как пережитка бесславного прошлого, но и вправду отменять не спешит. И здесь я их понимаю: кто добровольно откажется от стабильного источника дохода? Правда, стоили индульгенции изрядно, и отсюда вопрос: откуда у дорогой кузины деньги?

Подали кофе. И вновь же сестрица не удосужилась даже вид сделать, что пьет… а зря. Кофе был хорош. В меру темен, в меру крепок. Сладок. С шоколадной крошкой и тонким мятным ароматом.

— И долго мы будем здесь сидеть? — Кузина не выдержала-таки. Она не сводила с меня раздраженного взгляда. А злости-то, злости сколько… и да, я пью медленно. Очень медленно. Мне вообще-то спешить некуда. У меня вечность впереди или около того.

— Хватит! — Кузина вскочила и, смяв льняную салфетку, бросила ее на пол. — Мне надоел этот фарс…

— Согласна. И мне тоже…

Она зашипела. И дернула плечиком, когда Полечка положил на оное ладонь, верно, пытаясь успокоить.

— Она только и умеет, что портить окружающим нервы…

— Не только, — сочла нужным уточнить я. — Хотя с нервами тоже получается… но кто ж виноват, что они настолько слабые? Успокаивающий отвар пить пробовала?

— Дамы, — пискнул Полечка.

— Что здесь происходит? — В столовой-таки появился Диттер. Выглядел он помятым, взъерошенным и по-домашнему милым… во всяком случае, вот эту отвратительную клетчатую рубашку с кожаными нашлепками на локтях можно надевать исключительно в кругу семьи, чтобы больше никто этого позора не видел.

— Гости, — я широко улыбнулась и, не удержавшись, подошла, поцеловала дознавателя в щеку. Тот слегка вздрогнул.

— Родственники, дорогой… к сожалению, смерть от них не избавляет.

— Вижу, вы неплохо поладили. — Полечка подхватил кузину под белу рученьку. А та бледна. Стоит. Губы кусает… с чего бы?

В любовь с первого взгляда я не поверю. Как и в нежность, которую Полечка старательно пытается изобразить.

— Мы бы хотели побеседовать… — произнес он. — По-родственному… близким кругом.

Диттера я не выпустила. Во-первых, он был приятно теплым, во-вторых, пахло от него мятным порошком и еще самую малость морфием, а значит, старухиными каплями побрезговал. В-третьих, что-то подсказывало, что в беседах с дорогими родственниками лучше обзавестись независимым свидетелем. Или относительно независимым.

А кузина-то просто клокочет… клубится в ней темная злая сила… откуда взялась? Прежде Летиция казалась мне редкостной пустышкой, а вот ведь… тоже ведьма.

— Пусть он уйдет, — потребовала Летиция.

И Полечка закивал.

— Это все-таки дела семьи…

— Он для меня почти семья, — сказала я, погладив Диттера по плечу.

К счастью, вырываться он не стал, глянул так… с насмешкой? С удивлением? Не важно. Я мило улыбнулась, а он хмыкнул. И готова поклясться, с трудом удержался от ответной улыбки. В глазах вон мелькнуло что-то такое, светлое, солнечное… надеюсь, не благословение, а то ведь и вправду упокоит ненароком.

— С каких это пор?

— С этих самых, — я выдержала полный ярости взгляд кузины.

— Нашла себе очередную игрушку…

— Ты же мертвая, — встрял Полечка. Да, особым умом кузен не отличался, как-то невдомек ему было, что порой стоит помолчать.

— И что? Почему я должна отказываться от личного счастья из-за такой мелочи?

Кузина опять зашипела, а личное мое счастье, которое еще не всецело проснулось, должно быть, а может, под влиянием морфия не сумело осознать некоторой двусмысленности своего положения, попросило:

— Может, все-таки к делу?

В моем кабинете висели розовые шторы. А что? Розовый блондинкам к лицу… правда, почему-то меня пытались убедить, будто цвет этот на редкость несолиден и потому не подходит для оформления деловых кабинетов.

Я настояла. И получилось миленько. Розовые обои в узкую полоску. Розовая софа у двери. И стол с инкрустацией из розового дерева… книжные полочки, книги, большей частью бухгалтерские… пыль пора бы вытереть. И окошко приоткрыть, а то душновато стало.

— Присаживайтесь, — я опустилась в кресло.

Диттер встал за левым плечом. Оперся тяжко…

Я его сама зельем напою. С ложечки. Если понадобится, сперва оглушу, свяжу… что ж он упрямый-то такой? А морфий — не выход. Боль заглушает и только…

Кузина села в кресло для гостей. Оно было ниже. И мягче. И чтобы сидеть на нем с должным изяществом, требовались немалые усилия. Я несколько мастерских обо шла, пока отыскала подходящее по задумке. И кузина ерзала, пытаясь и осанку удержать, и не позволить коленям разъехаться…

Полечка устроился здесь же. На подлокотнике.

Фривольная поза. А уж ручку то держит… нет, они точно ничего не перепутали? За благословением в светлый храм надо обращаться, а не к родственнице.

— Я не хотела выносить это… на прилюдное обсуждение, — кузина буравила взглядом Диттера, а тот глаза прикрыл и, кажется, вновь задремал. Не выспался, что ли? Мне сказали, что он от пледа отмахнулся, перебрался к себе и сразу уснул.