Победный ветер, ясный день

— Ну, это ты загнул, Гавриил, — довольно громко осадила хрыча бабенка. — Ей все-таки не пятнадцать лет. И замуж сходить успела. Какое уж тут «Virum non cognosco!».

— Цыц, женщина! — отмахнулся от бабенки бородатый отвязный Гавриил. — Душа ее была девственна, вот оно что! О горе, горе!..

Чтобы не дать заявленному с такой помпой горю овладеть им окончательно, хрыч снова припал к живительной влаге. Но последняя доза оказалась чрезмерной и едва не свела его в могилу. В самом прямом смысле — не удержавшись на ногах, пропойца рухнул на кучу разрыхленного кладбищенского суглинка. И спустя мгновение принялся шарить по нему руками. А потом поднял голову и обвел спутников безумным взглядом. Таким безумным, что Гурий забеспокоился, как бы впечатлительный пьянчужка не сиганул в яму вместо Афины Филипаки.

— Увы, бедный Йорик! — неожиданно продекламировал Гавриил, поднося к глазам выковырянный из земли обломок кирпича. — Я знал его, Горацио!.. Здесь были эти губы, которые я целовал не знаю сколько раз!.. Где теперь твои шутки? Твои дурачества? Твои песни? Твои вспышк…

— Ну, не идиот ли?! — Крашеная спутница Гавриила ринулась поднимать бедолагу-декламатора. — Надо же, как водка мозги засрала! Встань, не позорься!..

На помощь бабенке поспешил брюнет.

— Не та реплика, мэтр, — заявил он. — Вставайте.

— Не та? — озадачился хрыч, послушно поднимаясь.

Сказанное, видимо, произвело на него сильное впечатление. Он затих и больше не пытался вырваться из рук брюнета. И оживился только тогда, когда на заколоченный гроб полетели первые комья земли.

— ..Опускайте гроб! — взревел Гавриил, пугая вздыбившейся бородой двух опухших кладбищенских могильщиков.

— Опомнился, — меланхолично заметила бабенка. — Опустили уже.

— И пусть из этой непорочной плоти взрастут фиалки!.. — не унимался пропойца. — Слушай, черствый пастырь!..

— Как же ты всех заколебал! Заткни его, Гжесь, или я за себя не ручаюсь…

Бабенка с проклятьями отошла от могилы и примкнула к василиску Еленочке, а обладатель странного имени «Гжесь» вытащил из кармана брюк жестяную баночку водки «Клюковка». При виде «Клюковки» хрыч задергал кадыком и пустил скупую слезу.

— Vexilla regis prodeunt! [17] — пробормотал он. — Помянем Афиночку, земля ей пухом…

Все последующее действо мягко перешло из разряда фарса в разряд аляповатой пасторали. При помощи волшебной жестяной баночки бородатого Гавриила удалось отлучить от могилы и на время устроить за столиком, принадлежащим ритуальному участку Татьяны Николаевны Морозовой, 1949 — 1999. Именно в тылу этого участка и находился сейчас Гурий, который мучительно соображал, к кому бы из бывших сослуживцев Афины Филипаки обратиться, От имени органов правопорядка.

17

«Близятся знамена царя» (лат.).

Справедливости ради, наиболее достойной из всей шоблы выглядела василиск Еленочка. Она не устраивала свистопляски у места последнего упокоения потерпевшей. Она вообще не проронила ни одного слова. Она не набрасывалась на гроб, как на недопитый стакан с мадерой (подобно бородатому Гавриилу), она не поджимала презрительно губы и не отпускала порционные ругательства (подобно бабенке с макияжем), она не портила воздух сомнительными хохмами (подобно парню со странным именем Гжесь). Она была единственной, кого смерть Афины Филипаки задела по-настоящему. Впрочем, в эту — ничем с первого взгляда не разбавленную — скорбь примешивалось что-то еще. Так и не поняв, что именно, Гурий сосредоточился на лилиях, которые Еленочка положила на свежий холмик. Но даже они не смягчили сердце лейтенанта: рыжая так и осталась для него фурией, гарпией и василиском. И он скорее дал бы себя кастрировать, чем приблизился бы к Еленочке.

Другое дело — спутница василиска: присутствующие называли ее Светаней. Нужно только выждать момент, когда она останется одна.

Но момент никак не наступал — крашеная не хотела отрываться от коллектива.

Просвет возник минут через семь: рыжая неожиданно покинула всю компанию и исчезла среди могил. Гурий тотчас же выдвинулся из своего укрытия.

Появление человека в милицейской форме произвело на крашеную не самое радостное впечатление.

— Лейтенант Ягодников, — представился Гурий.

— Сама вижу, что не подполковник, — крашеная Светаня за словом в карман не лезла. — И что дальше?

— Как вас зовут, простите?

— Это еще зачем?

— Видите ли… В деле вашей знакомой…

Афины Филипаки.., появились новые обстоятельства, и я хотел бы вас с ними, ознакомить.

— А почему именно меня? Я тут человек случайный. Вон к мужикам обращайтесь. Они вас внимательно выслушают.

Гурий с сомнением посмотрел на присоседившихся к чужому столику коллег покойной: Гавриил время от времени прикладывался к жестянке с «Клюковкой», как к материнской груди, и в перерывах отчаянно размахивал бородищей. А парень по имени Гжесь пялился на старого хрыча, как на икону священномученика митрополита Петра Александрийского.

— Я бы все-таки хотел побеседовать с вами… Дело в том, что…

Ввести в курс крашеную бабенку так и не удалось: за спиной Гурия послышались шаги. И по тому, как засаднила рассеченная бровь и заныл ушибленный лоб, лейтенант понял, что это Еленочка.

Василиск обманул бдительность Гурия Ягодникова и вернулся.

— Слушай, возьми у Гжеся ключи от машины… — бросила рыжая, приближаясь к Гурию и несговорчивой бабенке. — Не хочу подходить к этим скотам…

— Думаешь, я горю желанием? — Бабенка перевела взгляд с Гурия на Еленочку и моментально оценила обстановку. — Ладно, сейчас схожу. А ты поговори пока с представителем власти. У него для нас имеется информация… Рекомендую, лейтенант, лучшая подруга покойной Афины. Ей будет интересно все, что вы скажете.

Представив Еленочку напрягшейся спине Ягодникова, крашеная ходко затрусила к распивочному столику.

— Я вас слушаю. — Василиск пощелкал погремушками на конце раздвоенного хвоста, призывая Гурия к общению.

Придется оборачиваться, даже под страхом кастрации. Стоять к женщине (пусть фурии, пусть гарпии, пусть Медузе-горгоне) спиной — невежливо. А лейтенант Ягодников был вежливым милиционером. Натянув фуражку поглубже на лоб. Гурий развернулся на сто восемьдесят градусов, за чем последовала немая сцена. Сцена продлилась дольше, чем он предполагал.

— Вы?! — Она даже зажмурилась в детской надежде, что Гурий растворится в воздухе. — Это вы!.. Какого черта… Я так и знала, что добром не кончится.

— Лейтенант Ягодников, — второй раз за сегодня пробубнил Гурий.

— Черт! Только со мной могло это случиться…

Она вдруг засмеялась. Это был нервный истерический смех — такой неуместный в кладбищенской тишине, что казалось, что он развалит сейчас все памятники, ограды и обелиски. Но с памятниками и обелисками все было в порядке.

— Что же вы от меня хотите? — бросила рыжая, с трудом приходя в себя. — Арестовать? Посадить в кутузку за наезд?

— Я хотел бы поговорить с вами об Афине Филипаки.

— Вы?! Вы-то к Афе каким боком?

— Как вы сказали? — удивился Гурий.

— Какое вы имеете отношение к Афине? — сразу же поправилась Еленочка.

— Я веду ее дело.

— Только не это! — вырвалось у нее, и Гурий уловил в тоне василиска что-то оскорбительное. Для себя лично.

Посмотри на себя, трепетали ноздри Еленочки, посмотри на себя, суконное рыло, фанат реликтовой попсы, — какие дела ты можешь вести? О краже двух ливрей из костюмерной киностудии «Ленфильм»?