Победный ветер, ясный день

Эта мысль вдруг вызвала в ней легкий приступ такой же легкой ревности.

Маленький Пашка, которого она и знала-то всего лишь полдня, стал неожиданно дорог ей. Друг, оставленный в наследство Нео.., да нет же, черт возьми… Романом Валевским. Верный рыцарь, наперсник, паладин.

Нет, надо закрывать эту проклятую оружейную лавчонку, где пистолеты выдаются только так, без всякой лицензии.

И, закусив губу, Лена приподняла пистолет за дуло и бросила его обратно в рюкзак.

— Все. Концерт окончен, — сказала она Пашке строгим голосом.

— Подумаешь, — снова пробубнил Пашка, возвращаясь в реальность, где безраздельно властвовала его рыжая сумасшедше-взрослая привязанность. — И не очень-то нужно было…

— Вот и хорошо. Мне пора.

Пашка снова нахохлился.

— Я тебе оставлю адрес и телефон… Даже два телефона — мобильный и домашний.

— Как хочешь…

— Не обижайся… Мне действительно пора.

— Как хочешь…

Стараясь не смотреть на мальчика, Лена вырвала из записной книжки листок и торопливо нацарапала на нем короткие, но исчерпывающие сведения о Четырнадцатой линии с видом на три кладбища. И протянула листок Пашке.

Пашка листок не взял.

— Это нечестно, — тихо сказал он.

— Нечестно? Почему же — нечестно?

— Я.., я все тебе рассказал… И отдал рыбу… И мы все делали вместе… И я думал… А теперь ты уезжаешь.

— Я уезжаю, потому что должна уехать.

— Но я думал… Мы будем искать…

— Что — искать?

Вопрос оказался для Пашки таким неподъемным, что он даже засопел. Впрочем, неподъемным он был и для Лены: что искать — она не знала, да и нужно ли это кому-то… Единственный, кого она хотела найти и кого почти нашла, был мертв. Он мертв, и его не вернешь, им теперь занимаются совершенно другие люди. Она даже не думала о том, что что-то можно искать и что-то найти, а то, что нашла, оказалось случайным. И потому — зловещим.

Чертов пистолет.

Узелок, который она вырвала зубами у алкоголика Печенкина, не внушал ей никакого ужаса, острая, впивающаяся в сердце грусть, — так будет вернее. Но пистолет…

— Я вернусь, — нетвердо сказала Лена.

— Когда?

— Очень скоро. Обещаю. И ты мне пообещай.

— Что?

— Ничего без меня не предпринимать.

И никуда не соваться.

— А куда это я могу сунуться, интересно? — живо заинтересовался Пашка: он как будто ждал инструкций.

И Лене это активно не понравилось.

— В том-то и дело, что никуда.

— А как же Нео?

Это был запрещенный прием. И Лена оказалась к нему неготовой: целая минута ей понадобилась на то, чтобы унять боль в сердце и выудить на свет божий первый попавшийся ответ:

— Думаю, того… Того, кто его убил, найдут и без нас.

Вот черт. Не самое лучшее решение она нашла. Не самое лучшее. От последней фразы за версту несло предательством, тухлым запашком «Пуазона», ну что ж, чем хуже — тем лучше. Так она быстрее отклеит от себя мальчишку, пусть он думает о ней все, что угодно.

Вот так.

Вот так, именно так он и подумал. Мысли, так и не озвученные Леной, пронеслись по Пашкиному лицу и напрочь смыли с него тоску по ее уходу и щенячью преданность. Теперь Пашка был спокоен. Абсолютно.

— Мне пора, — произнесла Лена. На этот раз — заискивающе.

— Ага.

— Давай-ка я тебя поцелую…

— Да ладно… Без этого обойдемся.

— Как знаешь. Ну, пока.

— Пока.

— Увидимся.

— Ага.

Лена сунула листок с адресом в карман Пашкиных штанов и направилась к машине, подгоняемая в спину безразличным «ага». А Пашка так и остался стоять на обочине. На секунду он мелькнул в зеркале заднего вида, а потом исчез окончательно.

Зато появились Гжесь с пьяным мэтром.

Операция по передислокации пьянчужек из гадюшника в «шестерку» отвлекла Лену не только от грустных размышлений о Пашке, но и от гораздо более тревожных — о пистолете, который лежал на дне ее рюкзака. Но стоило ей только взять с места, как арабская вязь на рукоятке снова всплыла у нее перед глазами. Не запутаться в ней было невозможно, и, сосредоточившись на пистолете, Лена выказала чудеса экстремального вождения, небрежно обойдя джип «Паджеро», джип «Фронтера» и фуру с финскими номерами. Сидящий рядом с ней Гжесь Отделался возгласом «Ну, ты даешь, мать!», а осточертевший хуже горькой редьки мэтр выдал сакраментальное:

— Эй, потише, не дрова везете!

Стоило только Маслобойщикову распахнуть украшенную вставной челюстью пасть, как винные пары заволокли салон, а окна мгновенно запотели. И Лена вдруг с яростью подумала, что пришел момент испытать вороненое арабское сокровище на неуемном Маслобойщикове: на предмет принадлежности к семейству огнестрельных.

А заодно и проверить, не зажигалку ли ей подсунули, не муляж ли, не макет 1:1.

Хорошая мысль.

И почему она так взвинтилась, в самом деле? Не стоит забывать, что муж у нее хотя и редкостный мудак, но все же актер. И играет он в пьесах хотя и бесхитростных, но все же требующих реквизита. Хотя бы минимального. Возможно, именно он и бросил пистолет ей в рюкзак, забыв предупредить об этом. Правда, в нынешнем репертуаре «Глобуса» нет и намека на детектив или драму на охоте, но чем черт не шутит.

И — главное — все это можно выяснить сейчас же, не сбрасывая скорости.

— Это ты сунул его мне в рюкзак? — спросила Лена у Гжеся, на секунду отвлекаясь от шоссе.

— Кого? — Гжесь все еще не мог прийти в себя от нового стиля Лениной езды. — И смотри на дорогу, я тебя умоляю… Не хотелось бы.., во цвете лет…

— Так это ты положил его мне?

— Да что положил?

— Пистолет.

— Какой еще пистолет?

— Обыкновенный.

Несколько секунд Гжесь раздумывал.

— А что, у тебя есть пистолет? — наконец выдавил он.

— Ну.., как тебе сказать… Это я, собственно, и пытаюсь выяснить… Так ты или не ты?

— Террористка…

Слово «террористка» Гжесь в последнее время употреблял только в контексте их редких сексуальных ристалищ, и Лена поморщилась.

— Просто скажи…

— Ничего я не клал. Я что — сумасшедший, по-твоему? Подбрасывать тебе оружие при наших нынешних отношениях…

Еще пристрелишь, с тебя станется…

— Значит, не ты…

Значит, не ты, дорогой муженек, значит, не ты… Что-то похожее на этот ответ Лена втайне и ожидала услышать, но нельзя сказать, что он обрадовал ее. Ситуация резво катилась под горку и из разряда почти безнадежных грозила перейти в безнадежную абсолютно. Да еще сдобренную тяжелым, как завшивленная окопная шинель, перегаром сивухи: очевидно, мэтр краем уха услышал их разговор и оживился. И интимно свесил голову в просвет между сиденьями.

— Зачем оружие, цветов мы дети, да здравствуют любовь и героин! — пропихнул замшелый психоделический тезис Вудстока Гавриил Леонтьевич.

— Вы бы заткнулись, мэтр, — совсем невежливо перебила Маслобойщикова Лена. — Иначе придется вас высадить. Или — в лучшем случае — пристрелить.

Пристрелить — и дело с концом, на радость Светане. И всей пекинской опере, не говоря уже о театре кабуки. Заодно будут спасены и несчастные, ни в чем не повинные детишки, которым Маслобойщиков исправно скармливал драматургическую, сикось-накось склепанную тухлятину. Но это не решит ни одной Лениной проблемы, не решит… А их с каждым часом становится все больше. Сначала — узелок с живыми вещами мертвого Романа, потом — пистолет. Интересно все же, как он…