Побочное действие

Ни о какой попытке сгруппироваться речи не шло. Мэл просто выпала наружу; вдогонку ей вылетело облако угольно-чёрного дыма и потянулись рыжие языки. Каким-то чудом умудрилась не встрять макушкой в землю, рухнула мешком, слепо ткнувшись лицом во что-то упругое и жёсткое. Это «что-то» оказалось зелёным; зелень расплывалась в застлавших глаза слезах ядовитыми разводами, а ядовитый дым рывками исторгался из лёгких в приступе затяжного кашля.

Корчась в траве, как выброшенная на берег рыба, Мэл пыталась удержаться на краю сознания. Мучительные, неровные вздохи выворачивали грудь: хоть бы каплю, хоть толику чистого воздуха. А за оконным проёмом, исходя дымом, продолжало бесноваться пламя, только рёва его почему-то не было слышно. Исчезли все звуки, даже собственный кашель только чувствовался внутренними сотрясениями да отзывался короткими вспышками боли в позвоночнике. Но вот всё утихло, и Мэл замерла в положении полубоком, глотая воздух осторожно, совсем как воду после длительной жажды.

Мысль о воде заставила облизнуть губы, но высохший язык совсем распух и шевелился с трудом. Некоторое время Мэл, не в состоянии двигаться, тупо разглядывала угол постройки, внутри которой имела все шансы остаться навсегда. Грубая, обшарпаная кладка грязного рыжеватого оттенка, какое-то растение, пробившееся прямо у фундамента, частично раскрошив его. Трава у самого лица, плотная и густая, но, кажется, совсем не мягкая. Если чуть скосить глаза, можно было увидеть конец зелёной латки, её переход в желтовато-серый, усыпанный мелкими камнями грунт, тропой утекающий куда-то за пределы видимости, за стену.

Попытка оглядеться с новой силой всколыхнула ещё и боль в черепе, заставив беззвучно зашипеть. И ещё, похоже, изменился ветер – до Мэл долетели ошмётки чёрного дыма, перечеркнув косые солнечные лучи, что в капельках слёз разбивались на всё те же чёткие полосы и пузырьки.

– Надо жить, правда, Лэнси? – пробормотала Мэл, приподнимаясь на локте, чтобы отползти, не дышать отравой древней пластмассы. Голова пошла кругом, спровоцировав бесконтрольное падение на спину, но именно это, кажется, и спасло жизнь.

Мэл успела увидеть, как в кладке стены образуются щербины – одна, другая, третья. Потом прорезался слух, и появление щербин сопроводилось коротким свистом. Сухой треск короткой очереди почему-то долетел с опозданием… хотя неудивительно. Снова свист, на этот раз прямо над головой; допотопные куски металла крошили стену, рассыпая мелкие кусочки мягкой кладки, – близко, как же близко. Не оставалось ничего, кроме как распластаться на траве, вжаться в неё всем телом, казаться как можно меньше.

Промелькнула мысль отползти за ближайший угол – Мэл даже вцепилась пальцами в почву, потянулась вперёд. Вдруг явственно поймала аромат примятой травы – это вернулось измученное гарью и жаром обоняние. Следом острым росчерком пришёл мимолётный контакт: к сомнительному убежищу кто-то приближался.

Похоже, всего один – ближе всех, ведь наверняка есть кто-то ещё. В последнем можно даже не обольщаться, да и нормальная чувствительность сейчас недоступна. Чужие мысли некоторое время придётся ловить случайно – иначе точно отключка, во время которой враг сможет сделать с беспомощным телом всё, что угодно. Мэл медленно подтянула под себя руки и застыла ничком, всё так же дыша сладковатым соком потревоженной зелени и обратившись в подобие живого радара в пассивном режиме.

Кажется, и правда один. Идёт не слишком быстро, крадучись, нервно ведя из стороны в сторону стволом оружия, из которого только что полосовал несчастную стену. Лицевые мышцы дико болели, но Мэл усмехнулась, когда поняла: враг боится. Боится той, что умеет убивать на расстоянии, ронять в высокую траву, заставляя корчиться и хрипеть в агонии без видимой причины. Боится неведомой силы, ведьм, мутантов, бог весть чего ещё. И стрелял-то на нервах, разглядев: «ведьма» выбралась из огня. Надеялся попасть… ну что ж, пусть думает, что попал.

С каждым шагом противник нервничал всё больше. Челюсти его при этом без конца что-то перемалывали, как будто жевание должно было успокоить, но где там. Ещё бы, ведь собственный главарь пугал не меньше, чем «ведьма» – вот так деталь, в самом деле. Бандит даже представлял себе, что именно ждёт его за своеволие, поэтому поглаживал спуск автомата, уже закрывая для Мэл солнечные лучи, сверлящие ей спину.

Прошить очередью неподвижное тело – что может быть проще? Человеку мешали только неуверенность и что-то вроде любопытства, побуждая сделать ещё один крохотный шаг. Простое движение, но выставленную вперёд ногу вдруг кто-то словно под колено ударил. Он так и не понял, что произошло, только от внезапной боли задрал в локтях обе руки вместе с оружием, пытаясь удержать равновесие. А «неподвижное тело» развернулось и чуть приподнялось, выбросив вперёд и вверх руку с зажатым в ней лезвием, тонким, но очень острым.

Мэл не смотрела жертве ни в лицо, ни даже туда, куда била. Только вскользь приметила гадкую красную майку с белым рисунком, похожим на череп. Обожжённые пальцы болели и мало что чувствовали – липкость от попавшей на них чужой крови, но ничего тёплого, ничего противного. И только сдавленный выдох-всхлип прямо над головой, когда нож двинулся обратно. На единственный, почти хирургический разрез Мэл не надеялась: придвинулась ещё, всем весом налегла врагу на ноги, продолжая падение. Другой рукой вцепилась в цевьё оружия, дёргая его от себя вверх и в сторону. Уже на земле ударила снова – в шею слева, на всю длину лезвия, для верности нажала на псевдорукоятку ещё. В глазах потемнело, но уловить успела: кадык на жилистой шее замер, дёрнувшись судорожно; застыло, вытянувшись, и окровавленное тело. Может, и последний хрип был, но все звуки украл гадкий писк, и Мэл повалилась рядом, совершенно мокрая от слабости.

Поднялась почти сразу, пытаясь выровнять сбитое дыхание и сглотнуть неповторимую смесь металла и гари, застывшую во рту. Организм протестовал, требовал отдыха, окутывал разум сонным отупением, но Мэл заставляла себя шевелиться. Для начала потянула за ремень автомат, усмехнувшись: за такой экспонат, оригинальный, а не восстановленный по чертежам АК-47, дома многие отвалили бы баснословную сумму. Да, за такой, пахнущий сгоревшим порохом и смазкой, и с трещиной через весь деревянный приклад, залитой клеем.

«Дома…» Слово вызвало горечь и слабый укол под сердцем, но кое о чём напомнило. Поморщившись, Мэл продела плечо в ремень автомата. При этом с удивлением обнаружила, что всё ещё держит нож – как есть, окровавленный. Лезвие вытерла прямо о белый принт черепа на майке мертвеца, затем, нажав специальные звенья у мнимого ограничителя, вернула браслет на запястье. На секунду задержала взгляд на тёмной крови, что ещё слабо сочилась из пробитого горла врага, склеивая траву. И только потом почти механически тронула правое ухо. Горошинка микрофона была на месте. Кроме того, похоже, даже исправная – в ответ на касание чуствовалась слабая вибрация. Но абсолютное молчание в эфире недвусмысленно намекало: за Мэл до сих пор никто не пришёл. Ну что ж, придётся пока самой…

Самой… Солнце, казалось, поставило себе целью просверлить в голове дыру, а изнутри к нему навстречу проламывалась тупая ноющая боль. Мысли, нет, какие-то их обрывки напоминали тяжёлую взвесь: чужой мир, остров, враги, невесть что ещё. Над всем этим довлела жажда – Мэл только сейчас до конца поняла, насколько сильная. И на трупе не видно ничего, похожего на фляжку… или как это здесь называется? Только здоровенные ножны с мачете на поясном ремне. Эта штука, конечно, пригодилась бы, но своего ремня Мэл не обнаружила, а тратить время на то, чтобы снять чужой, не решилась. Нужно идти. Найти воду, найти убежище. Временное, чтобы хотя бы восстановить силы.