Поцелуй анаконды (Сборник)

– Нет…

– Да тут они на каждом шагу! Их только надо уметь различать.

– Кого? – недоверчиво спросил Ардашев.

– Да вольных каменщиков, конечно!

Арсений Самсонович завел руки за спину, обошел вокруг гостя и, склонившись над его ухом, прошептал:

– Только одна просьба: пусть этот разговор останется между нами.

– Не сомневайтесь.

– Вы обращали внимание на странный герб, расположенный на фасаде «Торгового дома Меснянкиных», что на Николаевском?

– Как-то не удосужился, – честно признался присяжный поверенный и сделал несколько глотков уже остывающего чая.

– А зря! Там, если бы вы посмотрели внимательно, изображен фамильный герб их рода.

– Помилуйте, Арсений Самсонович, Меснянкины ведь купцы, а не дворяне, и потому не могут иметь никаких фамильных гербов.

– Безусловно! Но ведь масонами они могут быть! Вот потому на том же доме есть еще и флюгер в форме чешуйчатого дракона, и корзина с цветами. На самом деле, это «корзина Вакха»…

– Простите, но чешуйчатый дракон, насколько мне известно, символом вольных каменщиков не является, как и «герметическая ваза».

– Зато он принадлежит к символам Великого Делания!

– А при чем здесь алхимия, поиски философского камня и масонство? Зачем вы все сгребли в одну кучу?

– Ну как вы не понимаете?! – мастер разочарованно покачал головой. – Ведь там тайна, и у масонов – тоже тайна!

– Этак, голубчик, мы далеко с вами уйдем, – рассмеялся адвокат. – Ведь при достаточно развитой фантазии можно на каждом канализационном люке отыскивать масонские символы.

– Ну, зачем вы так? – обиделся Сорокодумов. – Доподлинно известно (хоть и точных свидетельств нет), что Ставрополь строили масоны. Вы посмотрите на наш город: Николаевский проспект – этакий позвоночник, а расходящиеся от него в разные стороны улицы – своеобразные кости. Точно так, как в Париже, который тоже планировали масоны… Стало быть, Ставрополь и Париж – близнецы!

– Господи, – Ардашев провел ладонью по лицу, – надо же додуматься до такого?.. А вы, кстати, в Париже-то бывали?

– Нет, пока что не доводилось, – вздохнул Сорокодумов. – Но вы же не будете отрицать, что Суворов, основавший Ставрополь, сам был масоном?

– А почему не Александр Македонский? Давайте уж замахнемся сразу на него! – едко выговорил присяжный поверенный и заключил: – Насколько мне известно, Александр Васильевич в этих местах никогда не бывал. Во всяком случае, точных свидетельств этому нет. Однако соглашусь, что некоторые местные дилетанты-историки с сильно развитым воображением называют великого полководца «крестным отцом» нашего города. Вот ведь вздор какой! Доподлинно известно, что Ставрополь возник как крепость. И первым поселением была казачья станица, а не центральный проспект… А вот признайтесь: наверняка тот самый герб на доме Меснянкиных первоначально вы им и сделали в виде книжного знака, а уж потом он перекочевал на стену их торгового дома, так?

– Ну… не совсем, – замялся Сорокодумов, – я потом там кое-что изменил.

– Ага! Выходит, я прав. Стало быть, самый главный местный масон – вы, Арсений Самсонович Сорокодумов. Вот я и спрашиваю вас, Досточтимого мастера: когда в последний раз вы видели вашего заказчика – Агапия Марковича Вия?

– Что ж это получается, вы меня уже допрашиваете? Значит, вы меня в чем-то подозреваете? – озадачился хозяин мастерской и посерьезнел.

– Поверьте, Арсений Самсонович, у меня нет оснований подозревать вас в чем-либо. Мне бы очень хотелось восстановить в точности последние часы жизни антиквара, в особенности учитывая, что в тот день вы с ним встречались. Разве нет?

– Хорошо. Он был у меня вечером, уже перед самым закрытием. Я отдал ему книжный знак, и он ушел.

– И все? Больше вы ни о чем не говорили?

– Нет.

– Жаль, что вы со мною не откровенны. Хуже будет, когда вас вызовут на допрос к судебному следователю, где вы вновь начнете отрицать очевидное.

– Что вы имеете в виду? – Сорокодумов с недоверием посмотрел на Ардашева.

– Ладно, я не хочу терять попусту время, – поднимаясь, выговорил адвокат и снял с вешалки свою одежду.

– Постойте! Ну да… он еще долг карточный мне вернул. Заигрались мы как-то в Коммерческом клубе, а у него с собой денег маловато оказалось, вот он мне расписку и написал…

– И много задолжал?

– Двадцать пять рублей.

– Вот это совсем другое дело, – накидывая пальто, проговорил Ардашев. – Спасибо за чай. Честь имею.

Клим Пантелеевич вышел. На улице шел снег. Он казался таким же невесомым, как и лебяжий пух. Хлопья покрывали землю белой простынею зимы. День еще не закончился, но уже где-то над западной окраиной города постепенно менялся цвет неба: от бело-голубого к синему, расцвеченному багровым закатом. До наступления сумерек оставалось не более часа.

Присяжный поверенный махнул извозчику.

– Куда прикажете, барин?

– К городской больнице, – ответил Клим Пантелеевич и вновь потянулся за коробочкой с надписью «Георг Ландрин».

Лошадка побежала вверх по Николаевскому, потом свернула на Европейскую и, переехав Александровскую улицу, минуя Приказ Общественного призрения и Плотниковский переулок, остановилась. Оставив извозчику пятнадцать копеек, адвокат отворил кованую калитку.

Больница располагалась по соседству с городским садом, именовавшимся еще и Воронцовской рощей, и, точно парк, утопала в березах, вязах и тополях. И даже зимой, покрытые снегом, они все равно радовали глаз. Основное здание, выстроенное из пиленого камня, окнами выходило прямо на Европейскую улицу и имело форму буквы «Г». В нем было несколько отделений. Здесь и помещались недужные. Прямо перед входом блестел темной гладью незамерзающий пруд, на дне которого бил родник. В него впадала небольшая речушка, бежавшая из верхнего пруда городского сада. Так что проблем с водой в больнице не было. На спинках запорошенных снегом лавочек восседали вороны, а на крыше больницы громко кричала сорока.

Неподалеку от главного корпуса виднелись еще три небольших домика. Один из них, выбеленный известью и сложенный из самана, имел весьма неказистый вид. Рядом с ним, примерно всего в сажень высотой, высился уходивший под землю погреб с массивной деревянной дверью и наброшенным увесистым замком, который был не закрыт. Судя по всему, это и была покойницкая. Но пока, слава богу, в «царство смерти» Ардашеву заходить не требовалось, и он направился в приземистую белую хатку. Войдя внутрь, адвокат оказался в небольшой комнатке. В печи потрескивали дрова. За письменным столом сидел человек в белом халате с лысой, как бильярдный шар, головой и пышными усами-метелками. Он что-то писал, но, увидев вошедшего, поднял глаза.

– Здравствуйте. Скажите, а как мне найти прозектора, готовившего заключение о смерти госпожи Ионовой? – осведомился Клим Пантелеевич.

– Я и делал то самое освидетельствование. А вы, позвольте узнать, кто будете?

– Присяжный поверенный Клим Пантелеевич Ардашев.

– Присаживайтесь, – указав на стул, предложил прозектор и отрекомендовался: – Батюшков Сергей Захарович. А что именно вас интересует?

– Точная причина смерти Ионовой.

– Помилуйте, сударь, так я ведь ее подробно изложил. В моем заключении ясно сказано, что в результате астматического приступа наблюдалась правожелудочковая недостаточность сердца, сопровождавшаяся набуханием печени и наличием в бронхах вязкой стекловидной мокроты. Вероятнее всего, exitus letalis [25] наступил по причине наличия status thymico-lympaticus.

25

Еxitus letalis (лат.) – летальный исход.