Почувствуй

– Она с детьми, – обрубаю. – В другой раз.

– Она всё время с детьми! В том–то и смысл. Или эта сука рассказывает, где ее мужик, или пусть хату продает.

Достаю сигарету, зажимаю между зубов. Пульс частит.

– Надо бы позвонить и время вместе выбрать, когда она одна будет. Попросить с матерью детей оставить или что–то в этом роде. Должны быть варианты.

– Если бы она трубку взяла хоть раз! Знает, что от нее надо, потому и прячется. Спиногрызы — ее прикрытие. Либо говорим сейчас, либо домой к ней заходим.

Прикуриваю.

– Может она и правда не в курсе, где ее мужик?

– Не надавим, не узнаем. Кое–как нашли, где ее мамаша обидает. Ни прописки, нихера. Во люди живут! Думала, спряталась, ага. Из–под земли достанем!

Сглатываю. Волосы, честно говоря, дыбом стоят. Вдруг сильно хочется оказаться в аудитории на лекции.

Захар на встречу не поехал, заявил, что втроем он еще на разборки с одной бабой не ходил. Дескать, сами справитесь.

Гоша говорит:

– Че, идем?

А я понимаю, что не вариант. Совсем.

– Может, утром? Ночью стремно, честно.

Женщина катит коляску, рядом с ней вприпрыжку скачет пятилетняя девочка в яркой куртке.

– Днем людей больше, палевно. Сейчас надо. Ладно, ты молчи, просто стой для устрашения. Я сам всё скажу. – Гоша берется за ручку двери. – Сейчас я ее уделаю, смотри и учись.

– Стой. Я сам.

– Уверен? Справишься?

– Да. Я две недели не сплю вообще.

– Я за него вроде как... поручился. Матвей, блть, ну не ожидал я от гада! В одном дворе выросли. Кто мог подумать, что кинет братана и свалит с деньгами?!

– Да понял уже.

– Пошли вдвоем?

– Кредит на мне, значит, мне с бабой и разговаривать. Здесь жди.

Выхожу из машины, делаю еще одну затяжку и выкидываю окурок в урну, дабы не мусорить. Хотя под ногами сотни окурков, стекла, каких–то упаковок. Но мы, рекет, воспитанный. С манерами.

Гоша на взводе и вину чувствует, но его инициатива грань переходит. Он парень деятельный, правда зачастую деятельность его бессмысленна. Мало того, что не в плюс, часто – в глубокий минус.

Ладно, раз приехали.

Иду наперерез и быстро догоняю женщину. На ее запястье висит увесистый пакет с продуктами. Она с трудом толкает коляску, затаскивая ее на бордюры.

– Добрый день, – говорю я, а голос звучит странно непривычно даже для самого себя. Глухо, что ли? Внутри холодеет. – Лариса Егоровна Рачинская, верно?

Выбивать из родственников мошенника деньги в теории в разы проще, чем когда видишь замученную мать с малыми детьми. Сплевываю.

Три пары глаз устремляются на меня. Дети смотрят с наивным любопытством, на лице женщины отражается ужас. Так на меня еще никогда не смотрели.

Она замирает, а потом вцепляется в ручки коляски и ускоряет шаг.

– Отстаньте от меня! Я ничего не знаю! – бурчит визгливо. Коляска застревает, женщина наваливается на нее весом и кое–как заталкивает на тротуарную дорожку.

– Постойте, пожалуйста, – говорю ровно. Отчего–то кажется, что прямо сейчас на меня смотрят Паша, Диана и, самое главное, Юля. Я как на сцене. – Мы просто поговорим.

– Я кричать буду! – выпаливает она тихим писклявым голосом.

Беднягу ужас пронизывает. Я должен уйти немедленно.

Фонари расставлены редко и светят скудно, прохожие есть, но мало. Все идут мимо, никому нет дела до того, что бугай до смерти напугал женщину с детьми.

– Я не причиню вам вреда. Лариса Егоровна, я спросить о вашем муже хочу. Потом сразу уйду.

– Я ничего не знаю! Вообще ничего!

Она толкает ее изо всех сил. Волочит ребенка за руку. И всё равно это слишком медленно, чтобы убежать. Я просто иду рядом.

– Я не хотел вас пугать. Но вы, наверное, знаете ситуацию. Он продал мне машину, которая в залоге. Деньги получил, клялся здоровьем матери, что погасит кредит. Но пропал. А кредит висит теперь на мне. А сумма там огромная.

– Его мать давно мертва!

– Мне платить нечем. Еще и за ремонт должен денег. Если вы знаете, где может быть ваш муж, скажите, пожалуйста.

– Чтобы вы его убили?

– Я никого убивать не собираюсь.

В этот момент коляска наезжает на кочку, колесо отлетает, и та набок заваливается. Я делаю рывок вперед, хватаю, чтобы удержать. Женщина кидается к ребенку, вытаскивает и поднимает на руки. Прижимает к себе. Увесистый пакет падает, продукты ухают на землю и катятся что куда. Бутылка с молоком, кефир, хлеб, детское питание... Боже.

– Оставьте меня в покое! – тихо–тихо, с надрывом умоляет она. Кричать пытается, но выходит жалкий шепот. Ее отчаяние до костей пробирает. Меня тошнит от выкуренных натощак сигарет. – Я понятия не имею, где он! Мне постоянно звонят, требуют деньги вернуть. У меня нету ни гроша! Детей кормить нечем, какие уж машины! Он как женщину ту встретил, совсем с катушек слетел! Дома перестал появляться! Всё для нее! Деньги тащил, драгоценности! Машину эту бля*скую, купил! Кабриолет в нашем климате! Всё, чтобы идиотку эту катать. Так она ему мустанг и разбила! А вы с меня стрясти хотите. Ну убивайте, бейте! Раз легче вам от этого будет!

Ком застревает в горле. Юля считает меня хорошим. Но я ведь не такой. Хорошие люди не делают то, что я делаю сейчас.

Я представляю, как Рай смотрит на меня сейчас. Вижу ее голубые глаза, в которых одно бездонное разочарование. Как и в клубе в пятницу. Она никогда не примет меня вот такого вот.

Мир покачивается.

Быстро присаживаюсь на корточки, беру колесо, верчу в руках. А потом начинаю чинить. Там несложно, крепление разболталось, вот колесо и отпало. Судя по царапинам на раме — не в первый раз. Надеваю, прикручиваю. Инструментов нет, но хоть так. Ненадолго, конечно, хватит.

– Простите, – говорю сбивчиво. – У вас есть еще один пакет? Я помогу собрать.

Она достает из сумки аккуратно сложенный. Разворачивает. Замечаю, как сильно дрожат ее руки. Пульс стучит, я глаза прячу.

Быстро собираю продукты, что нахожу в полутьме. Ее худенькая дочка, что постарше, охотно принимается помогать. Вместе набиваем пакет, который кладем в коляску. Младшая серьезная такая, будто всё понимает. Сидит у матери на руках, глазами лупает.

– Вы полный идиот, раз связались с моим мужем, – нарушает молчание женщина.