Под ручку с мафией

— Его уже везут! — радостно сообщает мне тот, что стопку разбил. — Он сейчас уже черт знает где!

И засмеялся, придерживая пальцами щеку под напрочь заплывшим глазом.

Похихикали все, даже Цибиз изволил улыбнуться. Одна я, ничего не понявшая, сохранила невозмутимость.

— Тихо!

Через холл из прихожей донесся шум распахнувшейся двери, вскрик, звук оплеухи.

— Вот тебе и везут!

Бандиты разом вскочили, табуретки с грохотом покатились по полу.

— Да я ж с него одежду содрал и ханки вколол — коня свалит!

— Тихо, сказал!

Цибиз с пистолетом в руке, мягко ступая, прошел к двери.

— Идем, кентуха, идем! — донеслось из холла.

— Егерь это!

— Егерь, ты чего?

— Непонятки, Цибиз! — Голос задыхающийся, словно у человека, занятого тяжелым трудом. Звук, будто пнули кого-то.

— Что там еще?

Цибиз поднял табуретку, сел на свое место — напротив меня. Мне не хотелось оборачиваться, ну не хотелось, и все тут!

— Какой-то фраер возле дома вертелся. Волына при нем.

— Давай его сюда.

Судя по звукам, в кухню кого-то втолкнули. Звучный шлепок — еще одна оплеуха.

На стол рядом с моим локтем со стуком положили пистолет. Старенький, грязненький, потертый, пластмассовая накладка на рукоятке с трещиной.

— Где «макара» взял, а?

Вопрос не в бровь, а в глаз.

— И на кого ж ты его поставить собрался?

Вот теперь — по сути, «в цвет», как говорится. И все-то у них непросто, все с вывертом!

— Мой это!

Что-что? Голос — родной почти! Оборачиваюсь и чуть не падаю с табуретки — такой меня смех разобрал, до визга! Наверно, нервное! Слышу, как кто-то сказал ошарашенно:

— О! Теперь Ведьма умом двинулась!

— Абориген! Еще один убийца на мою голову!

— Так ты на нее!..

Подхватились бандиты, налетели, сгребли за грудки, боднули в нос рассеченным лбом так, что закровянился он сразу.

— Ты, тухляк, за нее тебе не просто шнифты выставят! Я обещаю! Яйцами своими закусишь — это самое малое, понял?

Цибиз спросил меня взглядом и, без слов во всем разобравшись, махнул рукой:

— Гони его на хер!

— Ствол отдайте! — буркнул абориген, вытирая под носом.

Вот наглец!

— Вали отсюда, козел вонючий, — ответили ему блатной скороговоркой, — делай ноги, пока можно, и больше не оглядывайся!

Егерю налили, и он опять ушел, а Сергей, достав из угла, выставил на стол сумку. Небольшую, черную, на «молниях».

— Это багаж Джентльмена твоего, Танюха, — проговорил он размеренно, почти торжественно. — Ты уж извини, поговорить тебе с ним теперь не удастся.

Ох, наговорилась я с ним. Вспомнила розовые корешки выбитых зубов. На всю оставшуюся жизнь наговорилась!

— Мы заглянули, — Цибиз шлепнул по сумке, — и решили — нам эти вещички без надобности. Это тебе. Делай с ними что захочешь.

Он двинул сумку ко мне. Она оказалась довольно тяжелой. Я поставила ее под стол, чем вызвала восхищение бандитов.

— Во дает Ведьма! Правильно, чего там, на пол ее, под ноги! Полна сумка рыжья — дерьма-то!

— Ты посмотрела бы хоть, — попросил Цибиз, — а ну как не понравится.

Пришлось открыть и запустить руку.

Вы видели фильмы, в которых из окованных медью сундуков дрожащими от алчного возбуждения руками загребают гроздья перепутанных, свисающих между пальцами бус и ожерелий, и перстни вперемешку с камешками катятся при этом со звоном по каменным полам? Тут было то же самое. Только руки не дрожали.

Правильно сказано — полна сумка рыжья. И не только его.

— Где же он столько шопнул, курьер-то наш?

— Татьяна знает где, — ответил Цибиз. — Правда?

Правда, Сергей, правда. Грязные дела здесь творились сегодняшней ночью до нашего приезда.

— Он забрал это, — отвечаю, — у Станислава Шубарова, перед тем как его повесить, там, наверху, на дверце от шкафа. А Станислав шопнул драгоценности у Эллы Владимировны Шубаровой перед поездкой с ней в Грецию.

— Мать обокрал! — осудили бандиты и молча допили водку.

* * *

Ехать с ними я отказалась, решила дожидаться Варвару. Побоялась оставить Станислава одного в доме. Он лежал на кровати в состоянии ужасной депрессии, и мне стоило больших усилий расшевелить его и стащить вниз — заставить помыться и сменить белье, потому что после веревки смердело от него, как из засорившегося унитаза.

Пока он мылся, я, внутренне все еще взведенная, томилась от бездействия, ходила взад-вперед по дому и размышляла на последнюю джентльменскую тему. Выходит, все-таки допускал Иван Антонович, что я выберусь живой из его высотной западни, иначе не стал бы убивать Станислава. Зная мои способности, понимал, что, заполучи я Шубарова в свои Ведьмины руки, слеплю из него, мягкого, любую нужную мне фигуру. А что мне нужно было от Станислава — понять несложно. Если бы не мафиозный исход истории, все это для Джентльмена явилось полной неожиданностью, выдоила бы я из Стасика всю подноготную и шантажа, и самого Страдаева, и его таинственной фирмы, все, по пунктам, подробно, что было ему известно, без остатка. И, обладая этим «джентльменским набором», сумела бы им распорядиться с наибольшей для себя выгодой.

Так что первым, активным врагом господина Страдаева была я, Татьяна Иванова, вторым врагом, пассивным, — Станислав Шубаров, а Володя Коврин что? Он даже не слышал ничего о Джентльмене.

Сполоснувшись сама и почистив одежду, я затащила Станислава на кухню. Положила примочку на его раздувшуюся шею, напоила горячим крепким чаем и, когда он обрел способность к связной речи, вывалила перед ним содержимое сумки Ивана Антоновича, не к ночи он будь помянут.

Момента истины не получилось. Станислав равнодушно взирал на сверкающую в свете розового плафончика груду. А на вопрос, заданный без экивоков, — за что Страдаев наказывал его шантажом, ответил предельно точно и кратко:

— Вот за это!

В лоб я его уже поцеловала. После рыданий, завершивших процесс воскрешения. Теперь наступила очередь подзатыльника.

А когда, не без его помощи, я запихивала побрякушки в их семейный сейф, агрегат небольшой, но, надо сказать, солидный, Станислав отважился на произнесение целой речи, что вот, мол, маман обрадуется этому, когда приедет, а к коллекции оружия она всегда была равнодушна.

Это уже меня не касалось. Свое дело я сделала, и даже более того, но еще по инерции я задала-таки вопрос, о чем впоследствии жалела:

— Где же сейчас те экспонаты, которые Коврин отвез на вокзал? — спросила я Станислава.

Он, наказывая себя за все уже Бог весть какой раз, ответил мне как на духу:

— В Питере они давно. А маман, того не зная, питерским знакомым Ивана Антоновича багажную квитанцию на них повезла.

Знаем мы этих знакомых!

Пришлось уйти, не дождавшись Варвары.

А на улице уже светало вовсю.

Осенние рассветы — они поздние, транспортные, людные. Ехала я в переполненном троллейбусе и думала о том, что надо получить в ресторане гонорар для Кости Чекменева, думала о скором приезде мадам Шубаровой и о том, что не стану вдаваться в подробности, а только деньги возьму за то, что сынка ее шантажировать больше некому, и еще думала о ворохе душистых простыней на моей широкой и мягкой кровати.