Под счастливой звездой. Записки русского предпринимателя. 1875-1930

Только что я заснул (это было часов в десять или одиннадцать вечера), как услышал: заворчал мой Амур. Я цыкнул на собаку, она притихла, но несколько времени спустя заворчала еще сильнее. Я подумал, что к складу, где я спал, подошли, верно, собаки караульного и мой Амур ворчит на них; я рассердился на свою собаку и швырнул в нее сапогом. Она забилась под мою кровать и затихла.

Вдруг раздался ужасный, душу раздирающий рев, похожий на медвежий, который сразу поднял меня ото сна.

Что же оказалось?

Как потом все это выяснилось, медведь огромной величины подкрался тихо к скотному дворику, около которого я спал, схватил трехлетнего быка и поволок его в лес. Вот этот-то бык, находясь в объятиях медведя, и заорал диким, ужасным голосом, который я принял сначала за медвежий рев.

Я выскочил на улицу. Было темно — ничего было нельзя рассмотреть. Слышен был только какой-то шум, и доносился рев похищенного быка из молодого березника за скотным двором; по этому березнику зверь и тащил свою жертву. Поняв, в чем дело, я выстрелил в воздух несколько раз дробовыми патронами по тому направлению. Медведь не обратил никакого внимания на мою стрельбу и продолжал тащить несчастного быка в лес.

Из дома караульного выскочили женщины, отец его зажег факел, сделанный из березовой коры, и все двинулись отбивать быка у медведя; я продолжал стрелять на ходу из ружья. Но ни стрельба, ни горящие факелы не помогали: медведь не отпускал своей жертвы. Наше наступление продолжалось, может быть, шагов двести; бык продолжал дико вопить, но наши факелы уже начали тухнуть, и наконец наша экспедиция вернулась без всякого успеха.

И, только придя домой и несколько успокоившись, мы стали рассуждать: а что было бы, если бы этот дерзкий медведь бросил тащить быка и занялся нашими персонами? Мы решили, что нам не поздоровилось бы тогда.

Медведь утащил быка сажен на 200 от скотного дворика, задавил его, полакомился его внутренностями; затем выкопал яму, в которую свалил задавленное животное, и засыпал его сверху землею.

Возвратившись к себе на прииски, я послал рабочих к тому месту, где лежал задавленный медведем бык, чтобы сделать там лабаз. Вечером мы двое — я и один казак-охотник — отправились к лабазу, для охоты за медведем. Приехали мы на место засветло, когда только что закатилось солнце. Рассчитывая, что зверь придет к падали еще не скоро, мы расположились пока под лабазом, присели на землю и закурили.

Но вышло не так, как мы предполагали. Неожиданно для нас зверь пожаловал ужинать засветло и застал нас, охотников, сидевшими и курившими на земле, под лабазом. Это был громадный медведь; он шел по тропе от приисковой постройки нашим следом, а не из леса, откуда только мы и могли его ожидать. Мы увидели его, когда он был всего уже саженях в 50 от нас. Залезать на спасительный лабаз было некогда. Мы схватили в руки ружья и стали наблюдать за зверем. Не знаю, заметил ли он нас, но он свернул с тропы и подошел к месту, где был им закопан бык; тут он остановился, поднял голову и стал смотреть на лабаз. В этот момент одновременно раздались два наших выстрела.

Медведь дико рявкнул, поднялся на задние лапы, перевернулся через голову и, снова поднявшись, побежал в лес. Мы пошли по его следу: кровь из раны зверя текла по обе стороны его пути. Прошли мы по лесу сажен 100, а дальше идти побоялись, зная, что раненый зверь бывает опасен: может лежать где-нибудь под колодой, а потом вскочит и бросится на человека, а не добежит от него.

Решили мы оставить раненого медведя в покое до завтра. На другой день, рано утром, приехали к нам на прииск два татарина из соседнего улуса и сообщили нам:

— Ваша медведя приехала наша покоса, пропадила.

Послал я людей снять шкуру с медведя. Зверь, судя по снятой шкуре, оказался необычайно громадных размеров.

Кстати сказать, об этом исключительно дерзком медведе я слышал еще ранее, приблизительно недели за две до описанного мной эпизода. Он посетил три смежных улуса — это небольшие деревушки местных туземцев. Зверь выходил к улусам без всякого стеснения, днем подкрадывался к пасшимся лошадям или коровам, хватал одну из них и уволакивал в лес, где потом и съедал свою добычу. Через несколько дней хищник являлся в следующий улус, где повторял нападение на скот, и так обошел он три улуса.

Татары приезжали даже на наш прииск с жалобой на этого медведя-разбойника и просили оберечь их от его набегов.

Мы их спрашивали:

— Почему же вы сами не устроите охоты на него?

Татары отвечали:

— Этот зверь не боится ни людского крику, ни выстрелов; у нас винтовки малопульные, на такого большого медведя не годятся, потому мы и боимся на него охотиться.

И вот судьбе угодно было распорядиться так, что я лично принял участие в охоте на этого страшного зверя и положил конец его разбойным похождениям.

Многое вспоминается мне из моих охотничьих впечатлений, но обо всем не напишешь.

Расскажу я все же о комичном эпизоде, случившемся на одной осенней охоте, устроенной Иваном Матвеевичем Иваницким, верстах в 6 от Чебаков. Набралось нас на эту охоту человек восемь. Охота была рассчитана на козу; при случае могла подвернуться и лисица. Все охотники имели с собой только дробовые патроны.

Один из участников охоты, земский заседатель, сказал нам:

— Вас, охотников, и так тут много; пойду я лучше в загон к татарам.

Сказал и ушел. Мы, остальные охотники, рассыпались цепью вдоль холмов, уселись. Начался загон.

К нашему удивлению, вдруг появился бежавший вдоль цепи небольшой медведь-муравьятник, видимо крайне напуганный загонщиками. Охотники начали угощать дробовыми патронами бежавшего зверя, дико рявкавшего после каждого выстрела, совершенно его изуродовали и добили.

Вечером, после загонов, у нас начались охотничьи разговоры, стали мы делиться своими впечатлениями о сегодняшней охоте, вспомнили, конечно, и о медведе, убитом нами. Каждый из охотников старался доказать, как ловко именно он выстрелил по медведю. Земский заседатель тоже не утерпел и выступил со своими возражениями другим охотникам, сказав им:

— А чем вы можете доказать, что попали в медведя? Я в загоне выстрелил в него пулей и попал; в доказательство у меня имеется клок медвежьей шерсти.

На это Иваницкий остроумно заметил заседателю:

— Да уж вам, полицейским, хоть клок шерсти — да подай сюда…

Выше я привел рассказ об одном дерзком медведе-разбойнике; теперь же я расскажу один случай, который будет говорить о медвежьей кротости, смирении и уме.

На Алтайских кабинетских золотых промыслах, вблизи Гурьевского железоплавильного завода, находилось подтаежное село Уруш, населенное крестьянами-землепашцами. Много лет тому назад здесь был кабинетский промысел, но потом образовалось большое село.