Под солнцем тропиков. День Ромэна
Шрифт:
Этот странный человек снова был добродушен и подкупал своей искренностью. Петька перестал ворчать и начал обстоятельно рассказывать. Начал с письма к бабушке и кончил высадкой своей на здешний гостеприимный берег. Дой-на сидел между ними, крутя головой, так как солнечная ванна, принятая им в дозе весьма неумеренной, вызвала у него продолжительное расстройство кровообращения.
Бамбар-биу слушал молча, кутая голову в облаках сизого дыма. Перед началом рассказа он растянулся на песке во весь свой необыкновенный рост, и ноги его по колени вылезали из-под шалаша.
— Значит, ты видел Верины следы… — раздумчиво произнес он, когда Петька кончил. — Повтори-ка еще раз, что ты видел?
Петька повторил:
— От вершины черного утеса к озеру тянулись песчаные
— Обожди. А не могло быть обратного: от озера к утесу, хочу я сказать?
— А с утеса куда? — вместо ответа задал резонный вопрос Петька.
— С утеса… гм… гм… обратно к озеру или прямо к лесу…
— Но, — возразил Петька, — выходит, что человек туда и обратно зачем-то сделал путь ползком, а потом поднялся на ноги и зашагал к лесу. Единственно верно: он сполз с утеса, напился воды и только тогда поднялся.
— Ты прав… Продолжай. Следы тянулись до леса. Потом — ленточка. Красная или синяя, ты говоришь?
— Красная.
— Ты точно помнишь: у Веры была красная лента в волосах, когда ты ее видел с яблони?
— Скорее, синяя, — сознался Петька, — или черная… Но она могла в дороге переменить ее: ведь у девочек так много лент.
— Гм… Этот твой пункт слабей предыдущего. Голодный, и напуганный к тому же, человек, пускай даже это будет девочка, не станет заниматься в дороге туалетом.
Однако Петьку нелегко было сбить. Он нашелся:
— Какая бы лента– ни была у Веры в волосах, это не важно. У нее была с собой, в кармане что ль, еще запасная красная ленточка, и она вынула ее из кармана, когда потребовалось заметить местность…
— Могла вынуть из кармана… — повторил Бамбар-биу и, взвесив этот новый аргумент, согласился, — могла. Продолжай… В лесу ты видел, говоришь, глубокие отметины на деревьях?
— Отметины на деревьях — подтвердил Петька, — сделанные или ножом или острым камнем.
— Ты видел когда-нибудь нож у Веры?
— Н… не знаю. Скорее, нет. Но она могла камнем еще, я сказал…
— Камнем или ножом — в конце концов безразлично. Вот ты сказал: глубокие. Ты твердо стоишь на этом?
— Да-да, довольно глубокие…
— Вера — очень сильная девочка? Сильней тебя? — спросил Бамбар-биу.
— Н-нет… Скорей, напротив, — отвечал Петька, чувствуя, что позиции его шатаются.
Бамбар-биу молчал, выпуская дым из носа, изо рта — кольцами, спиралью, струями и просто — облачками. Около двух минут он скрывался в тумане. Петька терпеливо ждал, когда рассеется этот туман.
— Никуда не годный пункт, — решительно прозвучал голос Бамбар-биу (его лица еще не было видно). — Слабая девочка, ослабевшая вдобавок от длинного путешествия, делает глубокие порезы в жесткой коре эвкалиптов, да еще камнем, а не ножом. Это не Вера делала их.
— Кто же? — подпрыгнул Петька.
— Не знаю. Меня там не было, — последовал глубокомысленный ответ из того места, где можно было предполагать голову Бамбара-биу.
— Но… Дой-на?! — воскликнул Петька, — Дой-на был там, и он все видел. Он великолепно понял меня, когда я рисовал ему историю Вериного путешествия…
Тут Бамбар-биу так оглушительно и резко расхохотался, что дымовые потоки кинулись опрометью из шалаша вон и пепел его сигары, целый вершок пепла, упал на голую его грудь и рассыпался пирамидкой. Прохохотав мучительно долгое время и успокоившись, мало-помалу, Бамбар-биу заговорил со слезами явного восторга в голосе:
— Дой-на с пылким воображением парень. Дой-на будущий поэт. Он ни бельмеса не понял из твоих рисунков, но, говорит, «белый чертенок был так зол, что мне стало холодно, право», и ему, чтобы согреться, только и оставалось, что сделать вид великолепно понявшего все объяснения «злого белого чертенка»… Следы он, правда, видел и хорошо прочитал их, но при высадке неизвестного пилота не присутствовал и вообще не видал его в глаза… По следам он узнал, что были две партии, которые следили за каким-то человеком. Одна партия — люди из города — по всей вероятности, метисы, продавшиеся белым капиталистам, в другой были
наши соседи, туземцы из племени Ди-эри. Они подрались легонько, и метисы, люди из города, одержали верх. Человека они увели с собой. Вот и все, что знает Дой-на…— И все-таки это была Вера, — упрямо заключил Петька, — потому что красную ленточку я видел своими глазами.
— Не знаю. Ничего не знаю, — вздохнул Бамбар-биу, — но я согласен помочь тебе разыскать ее… или вообще того, кто опустился на утес. Через недельку — другую я узнаю, куда увели метисы неизвестного человека. Потом мы двинемся вместе. Твой револьвер хорошая штука. Он мне может пригодиться…
Теперь, когда сигара больше не дымила, Петька легко убедился, что по лицу Бамбара-биу ползала довольно двусмысленная улыбка.
Странный человек этот Бамбар-биу, странный с головы до пят…
4. Быт людей — Ковровых Змей
Уже в течение нескольких дней Петька вращался среди членов первобытного общества людей Ковровых Змей, изредка заглядывая для сравнения и в противоположный лагерь — к Черным Лебедям, где ему тоже оказывали прием, впрочем, менее радушный.
После декларации Бамбар-биу отношение дикарей к нему резко изменилось. Ковровые Змеи — все, от мала до велика — неизменно встречали его с доброй улыбкой и с приветливыми словами на устах. Слов он еще не понимал, кроме одного — Пэть-ика, но понимал улыбки и, основываясь на последних, беспрепятственно лазил по всем шалашам, по всем закоулкам большого лагеря. Всюду записная книжка его и карандаш имели работу.
Только с шалашом чародея вышла маленькая неприятность: оттуда Петька вылетел стремглав — во всяком случае, гораздо, неизмеримо быстрее, чем откуда бы то ни было: то злопамятный Инта-тир-кака ловко пустил в обращение свою голенастую конечность. Разумеется, на скверного дикаря он и не помыслил жаловаться, потому что ябедой никогда не был, но мрачное жилище его с тех пор всегда обходил, держась приличной дистанции.
Причина, побудившая пионера забраться в самое логово зверя, лежала в том недоразумении, которое возникло у него при изучении лагеря. А именно, нигде, на всей территории лагеря, а простирался он гораздо дальше берега, не оказалось даже подобия какого-нибудь первобытного храма, или капища, или жертвенника, или чего-нибудь в этом роде. И Петька надеялся встретить это милое учреждение в логове представителя самой дикарской религии.
Однако за тот короткий срок, который ему там предоставили, он успел убедиться, что шалаш чародея ничем не отличался от самых обыкновенных шалашей: ложе из сухой травы, две-три звериные шкуры, железный нож, бамбуковое копье с каменным наконечником, бумеранг и палица, вот и все, что он увидел там. Никаких идолов, никаких жертвенников.
Упорный в своих исследованиях, пионер обратился за разъяснением к Бамбар-биу.
— Малыш, — сказал тот, — мы не верим в богов и не молимся им, зато у нас тьма духов и чертей, которым мы изредка приносим жертвы. У нас есть добрые духи — ирун-таринии, и злые — орунча. Добрые духи — это наши предки, наши родственники, наши дети, умершие когда-то. Они живут на небе, в камнях, деревьях, воде, в горах и просто — в земле. В каждом животном и в каждом растении тоже сидит по духу, а то и по два, они безразличны к человеку, пока их не трогаешь, и они становятся коварными и злыми, если их рассердишь. В большинстве случаев мы еще не дошли до того, чтобы давать собственные имена нашим духам. И все же у нас есть орунча Купир, который крадет из пещер людей и их вещи, есть Арлак, который душит в темноте, и призрачный Буньоп, бродящий по лесам — неспроста, тоже, конечно. Еще есть Пукидни (смотри, какие все отвратительные имена), летающий невидимо и без толку пугающий людей. Есть тьма ночных духов Мани, которые вторгаются в шалаши с шумом, опаляют волосы и душат дымом. Мы живем в мире призраков и духов, наше невежество породило их, и они платят нам той же монетой: поддерживают нас в нашем невежестве.