Под солнцем тропиков. День Ромэна

— Маленький мистер давно из России?

— Это я, что ль? Еще месяца нет, — быстро отвечал пионер, желая скорейшего возвращения гиганта.

— О! Не читал ли мистерр Петька последний статья ррусской химик Шлиппенбах?

Петька тоскливо оглянулся на дверь. Внутренне вскипятившись, подумал «издевается черная мохнатина», но отвечал с холодной вежливостью, которую перенял от Бамбар-биу:

— Мы, сэр, еще не проходили в школе химических науков.

— Как жаль. Наши мальчики химия учат.

Он бросил беглый, острый взгляд на Петькин револьвер, прикрыл заслонками век недоброе пламя глаз и повернулся вместе с табуреткой к микроскопу на стойке. К радости пионера, микроскоп оказался для него более интересным, чем бесплодный разговор.

Вернулся Бамбар — изящный джентльмен, неузнаваемый, перерожденный. В цилиндре, с крахмальной грудью, белыми перчатками, он мог бы теперь сойти за социал-демократического представителя в парламенте.

— Ты знаешь, Айра, цель нашего прибытия? — спросил он и, предупреждая ответ, поторопился досказать. — Мы рассчитываем освободить из тюрьмы маленького белого человечка.

— Почему ты не говорришь пррямо: белая девочка?

— Если это девочка, тем лучше, — Бамбар-биу опустил глаза на узкие носки своих ботинок. — Тем лучше, — повторил он, — пионер как раз ищет девочку… — И посмотрел задумчиво-нежно в сверкнувшие мрачной иронией глаза черной мохнатины. — Кроме того, — добавил он, — я думаю нанести визит одному высокопоставленному лицу, вот почему я нарядился в твой выходной костюм.

— Очень хоррошо. Ты сейчас уходишь? А если ты не веррнешься?

— Я вернусь, — изящным движением пальцев, одетых в перчатку, Бамбар-биу оттенил сквозь ткань сюртука выпуклости двух маузеров.

— Ну, смотрри. Должен тебя прредупрредить. Утрром, слушая ррадио последние новости, я узнал, что в эту ночь известный анархист совершил налет на пастбище мистерра Бррумлея…

Беспечно направлявшийся к дверям гигант гневно обернулся.

— Почему ты не сказал об этом раньше? Петух, нужно было догадаться, что у них есть радио-передатчик. Теперь обстановка меняется резко. Но я пойду, все равно. Подари мне, Айра, одну из твоих хлопушек.

Петька увидел, что на его друга опять свалился приступ дерзкой отваги. Она была уместна в пустыне, но здесь, в городе… С высоты своего табурета Петька испустил негодующее «эх!»

— Не пыхти, пионер. С твоей «игрушкой» ты везде в безопасности. Сколько у тебя осталось зарядов?

— Хватит, — отвечал Петька, перед этим только что заполнивший свежими патронами пустые гнезда револьвера.

Айра Доггед обыденным движением извлек из кармана брюк кругленький белый предмет — алюминиевое яблочко с медным черешком-капсюлей.

— Посмотрите на него! — воскликнул Бамбар-биу с усмешкой, — у него бомбы хранятся в карманах. Видал ты такого оригинала?..

— Не уррони, — сказал Доггед, передавая «яблочко», — урронишь, я никогда не увижу мой паррадный костюм, ай-ай-ай…

Бамбар-биу ушел, и снова Петька почувствовал себя объектом пристального, неприятного внимания.

Доггед с минуту разглядывал его в упор, сверлил черными глазищами, потом подошел тигриной походкой и протянул руку:

— Мистерр Петух дает мне один патрон, кррасная головка, на память…

Может быть, пионер и не отказал бы ему в этой просьбе, если б — другой подход; но противная вкрадчивая тигристость заставила его отшатнуться, свалиться с табурета и больно ушибить ягодицы.

— Проваливай, — сказал он басом, скользнув по кафлям на животе и благодаря этому избегнув цепких рук мохнатины.

Топот ног в передней комнате отвлек Доггеда от пионера. Он поспешно занял место у химических приборов на столике, едва успев крикнуть:

— Спррячь рревольверр, но дерржи наготове.

Дверь распахнулась. Дула ружей. Бородатые лица. Красные мундиры. Трое жандармов ввалились в комнату. Дальнейший разговор шел на английском.

— Попрошу господ не трогаться с места! — выразительно произнес старший жандарм.

Наперекор его просьбе Айра Доггед встал с табурета — громадный, сухой, оскорбленный, держа в руках колбочку с густым ярко-малиновым сиропом.

— Попрошу объяснить, на каком основании врываетесь вы в частную квартиру? — Он вопрошал с внушительностью премьер-министра и еще более внушительно вертел в нервных руках колбочку, к которой невольно приковались взоры всех.

Жандарм, попросивший «не трогаться», слегка вытянулся, сохраняя, впрочем, достоинство, и объяснил:

— Мы видели, сэр, к вам вошел известный преступник, носящий кличку «Бамбар-биу» и еще «1111».

— Не отрицаю, — веско отвечал Доггед, поднимая острый палец, — человек, которого вы называете так странно, был у меня, прося хлеба, и я, как истинный христианин, не мог отказать ему. Но теперь этого человека здесь нет. Он ушел пять минут тому назад, переодевшись у меня в женский наряд. Позвольте, я не кончил. Предвидя ваш вопрос, доложу: он принес с собой узел с платьем, и я не видел необходимости помешать ему переодеваться.

— Очень хорошо, сэр. Мы не можем не верить вам, но вы, без сомнения, разрешите нам бегло осмотреть вашу квартиру. Бегло, очень бегло.

— Вы уже видели эти две комнаты, остается третья. Я дам вам свое разрешение, но… позвольте, — его голос дрогнул трагически, и руки с колбочкой заплясали. — Как честного ученого и гражданина без малейшего пятнышка на своей репутации, подобный обыск меня глубоко возмущает…

— У нас есть предписание, сэр…

— Тем хуже. Вы видите, как дрожат мои руки. Я не поручусь, что во время обыска они не выронят этой колбочки. А если она упадет, ото всех нас останется жалкий прах.

Старший жандарм протянул руку:

— Разрешите, сэр, я ее положу на столик.

— Я не могу доверить ее вашим неловким рукам, — отвечал Доггед, отстраняясь и едва не роняя малинового своего сиропа.

— Хорошо, сэр, — жандарм попятился, рысьим глазом заглядывая в открытую дверь третьей комнаты и пронзив пионера насквозь, — мы уйдем сейчас, но разрешите нам прийти, когда у вас будет более спокойное настроение?

Жандармы ретировались, стараясь ступать мягко и деликатно. Доггед запер за ними дверь, а вернувшись, расхохотался во всю глотку:

— Вы поняли что-нибудь, мистерр Петька?

— Нетрудно было понять, — отвечал пионер, — вы угрожали им этой жидкостью?

— Да, я угррожал. Эта стррашная жидкость — слабительное, которрое я делал для одной лошади.

Затем, спохватившись, он подошел к окну, выходившему на город, и опустил красную штору.

— Теперрь, сэрр, разррешите мне осмотрреть ваш рревольвер, — это он заявил голосом, не допускающим никакого протеста, наступая на пионера тенью от грозовой тучи.

— Отойди, лохматина! — завопил Петька. — Пристрелю, увидишь, пристрелю.