Подари мне Воскресенье

Ведь она, лишившись любимого мужа, должна сходить с ума, — откуда же эта отстраненность? Откуда ощущение какого-то театра? Да, точно, театра, словно она (да и все вокруг) играют роли, играют очень хорошо, старательно. А потом пьеса закончится, занавес закроется, и раздираемые страстями герои превратятся в нормальных людей, которые поедут домой, сядут ужинать и смотреть телевизор, может быть даже поругаются с домашними из-за пустяков...

Что-то было не так. Что-то совсем не так, и ей обязательно надо понять, в чем неправильность. Ася, мысленно собравшись с силами, стала прокручивать в памяти все, что произошло в последние дни, словно отматывала назад киноленту, стараясь внимательно рассмотреть каждый кадр, каждую деталь.

Стоп! Вот... вот оно! Неужели?..

Нинка заявилась в полдвенадцатого, опять с ночевкой. Преувеличенно-бодрым голосом поинтересовалась, что Ася поделывала днем (словно не звонила ей раз тридцать), потом обследовала холодильник:

— Ты ела что-нибудь? Нет? Так и знала, сейчас будем ужинать! Я голодна, как кадавр.

Налила воду в кастрюлю, поставила на огонь. Единственное, что Нинка хорошо готовила, — это пельмени из пачки. Ася стояла в дверях кухни и наблюдала за ее действиями.

— Ребята хотят к тебе зайти, — сказала Нинка. — Я пообещала, может, на сорок дней. Если уж мы на девять дней никого не звали. Правильно?

— Сядь, — сказала Ася.

— Что?

— Сядь и выслушай меня спокойно.

Нинка слегка оторопела:

— Что-то еще случилось?

— Не знаю.

Ася села напротив Нинки, положив сцепленные в замок руки перед собой на стол. Сосредоточилась.

— Я хочу тебе кое-что сказать.

— Ну? — торопила подругу Нинка.

— Только ты выслушай спокойно, хорошо?

— Хорошо, — сказала Нинка. — А когда я тебя неспокойно слушала?

— И, пожалуйста, не говори сразу, что я сошла с ума или что-нибудь выдумываю, — попросила Ася. — Постарайся вникнуть и разобраться.

— Ну говори уже, говори, к чему такое предисловие!

— Мы похоронили не Павлика, — тихо, но четко, глядя Нинке прямо в глаза, сказала Ася.

— Ася! — Голос Нинки сорвался на плач. — Ну не надо, пожалуйста!

— Говорю тебе — это был не Павлик. Если, конечно, в гробу лежал тот, что был в подъезде.

Нинка хлопала глазами:

— Ты что!

— Говорю тебе — нет! — сказала Ася. — Меня это все время мучило. Чувствую, что-то не так, а понять не могу.

— Что ты чувствуешь?

— Ты опять скажешь, что я сумасшедшая.

— Да не скажу я, не скажу! — Нинка вся дрожала.

— Я чувствую, что Павлик жив.

— Сумасшедшая, — вздохнула Нинка.

— Я не знаю как, но чувствую. Не могу объяснить. Мы с ним связаны как-то, я бы знала, если бы с ним действительно случилось несчастье.

— Асенька, милая, — ласково сказала Нинка, — всякие там астральные нити, может, и существуют, не знаю, я в это не очень верю. Но против фактов же не попрешь... Тело все опознали, и ты сама подтвердила, что... Ой, ты что? — оборвала себя Нинка, заметив, как Ася побледнела. — Я не хотела напоминать. Вообще, давай прекратим этот разговор, зачем ты себя терзаешь!

— Нет, не прекратим, — заявила Ася. — Мне нужно с тобой этим поделиться, иначе я действительно с ума сойду. Только выслушай спокойно, хорошо?

— Хорошо, — согласилась Нинка.

— И не перебивай.

Ася встала, прошлась по кухне, снова собираясь с мыслями, потом остановилась перед подругой. Та внимательно смотрела на нее.

— Ты можешь не верить в существование астральной связи, в мои предчувствия — ради бога. Если бы были только предчувствия, я, может быть, об этом бы и не заговорила. Но есть еще кое-что. Рука.

— Какая рука? — испуганно прошептала Нинка.

— Подожди, ты же обещала не перебивать. Значит, рука. Шрам на руке. У Павлика на правом запястье был довольно заметный шрам. Небольшой, сантиметра два. А у того, которого убили в подъезде, никакого шрама не было. Рука откинулась, рукав чуть-чуть задрался, открыв как раз это место.

— И ты вот так сразу увидела и запомнила? — Не перебивать — это было выше Нинкиных сил.

— Увидела сразу, а вспомнила только потом. Странно, у меня вся картина в голове словно сфотографировалась, а проявилась не сразу, только после похорон.

— Может, ты просто этот шрам не заметила?

Ася упрямо помотала головой:

— Нет, его точно не было. И еще есть кое-что. Рубашка.

— Что, рубашка не та?

— Нет, как раз та. Это точно любимая рубашка Павла, ему ее на заказ шили, он мне говорил. Но тому, кто лежал в подъезде, рубашка была явно велика. Шея в воротнике болталась.

Нинка внимательно слушала подругу.

— Так. Еще?

— Форма головы немного другая. У... — Ася хотела сказать «убитого», но запнулась, — у лежавшего череп был какой-то квадратный. В общем, у Павлика голова не такая.

— Еще?

— Если ты про факты — все. Остальное — астральные ощущения.

— Угу...

Нинка задумалась. Она верила и не верила. Зрительная память у Аси отличная, тренированная, — опять-таки год в «Щуке» даром не прошел, их там учили в первую очередь подмечать детали. Но какая-то фантастика получается! Зачем убивать кого-то и выдавать его за Павла? И потом, что, они все сговорились? Все?!! И милиция, и его сослуживцы, и соседка Зинаида? Чушь, просто чушь!

Все эти соображения Нинка выложила Асе.

— И потом, какой ему смысл жениться, не прожив с тобой ни дня, исчезнуть, а потом еще и свое убийство инсценировать? Зачем такие сложности?

— Действительно, зачем? — усмехнулась Ася. — А я ведь, заметь, и не утверждаю, что он сам все это инсценировал.

— Ага, понятно, это дело рук ГРУ, ФСБ и ЦРУ. И еще Моссада и Интерпола. Вся планета работает против твоего Павлика. Или на, уж не знаю, как правильнее. Может, он вообще тайный мировой диктатор?