Подарок рыжей феи

Он зло усмехнулся:

— Обойдусь, без штопора. Слушай, а ананасов у тебя случайно нет? Со льдом?

— Нету… Хочешь, я принесу!

Увидев выражение лица малышки с полной готовностью бежать куда угодно, Гиацинт закрыл лицо рукой и затрясся от беззвучного смеха. Когда он почти успокоился, Омела сердито налила ему полную рюмку бордо.

— Не понимаю, как так можно! — с укором сказала девочка, как обычно взрослые говорят малышам. — Как можно смеяться, когда можешь умереть в любую секунду!

Гиацинт, жуя пирожное, беспечно качнул головой:

— А как можно плакать, когда разговариваешь с прекрасной дамой и пьёшь отличное вино?

Она рассердилась:

— Ты, правда, чудовище! Как ты не понимаешь, я хочу тебя спасти! Я возьму ключи у Тацетты и открою дверь. Подожди…

— Не смей! — резко приказал Гиацинт. — Даже не думай об этом, ясно?

— Почему? Тебя убьют, если останешься здесь.

— А ты мечтаешь составить мне компанию? — зло спросил он. — Тацетта сразу поймёт, с чьей помощью я сбежал, и тебя не спасёт никакое родство, поняла?

Омела печально вздохнула:

— Ага. Тем более что его и нет, родства. Он мне не кровный отец.

— А где?..

Он не стал продолжать, но малышка поняла:

— Настоящий? Его убили. Он тоже был моряк, как Тацетта.

— Он служил здесь, на "Геснере"?

— Нет. Папа жил с мамой, только не с моей, а со своей — с бабушкой. Когда он уезжал, мы оставались вдвоём. А потом, она умерла, меня не с кем было оставить, и папа взял меня с собой в море. В первый же рейс наша "Вербена" затонула, её потопили пираты, а меня спас Тацетта, и теперь я — его дочка.

Гиацинт молчал и в который раз удивлялся: как, зная все ужасы, что здесь творятся и всю жестокость этой стихии, он продолжает вопреки всему безумно любить море.

— Когда это случилось? — тихо спросил он Омелу.

Она подняла глаза к потолку:

— Мне тогда было… три с половиной. Сейчас, почти шесть. Это давно?

— Не очень. Смотря для чего: для времени два года — много, для памяти — мало, а для судьбы… кто знает? Для тебя сейчас это почти половина всей жизни. И у тебя больше никого нет?

Она покачала головой:

— Ни-ко-го.

Он печально улыбнулся на одну сторону:

— Если бы я мог тебе помочь…

Омела сердито топнула ногой по ящику, так что тот заскрипел.

— Это я могу тебе помочь, а ты не хочешь! Потому что упрямый… как крокодил!!

Граф удивился:

— Почему, как крокодил?

— Потому что… Не знаю! — рассвирепела малышка. — Из их кожи сумки делают, потому что они тоже не хотят убегать, когда их предупреждают!

Он покорно вздохнул: "Нет, всё-таки тяжело с детьми. Что ей докажешь? Она упрямее, чем сто крокодилов…" — Граф устало посмотрел на неё:

— Скажи, чего ты ко мне пристала? Убьют — пусть. Тебе, что, не всё равно?

— Нет! — она тряхнула косичками.

— Господи, почему?

Омела подняла брови:

— Просто, это нечестно. Тебе рано умирать, ты ещё молодой, жениться надо.

Гиацинт искоса глянул на неё:

— Я женат.

Она не дрогнула.

— Значит, тем более нельзя умирать. Женщин одних бросать нехорошо! — изрекла малышка, наставительно подняв палец. — И потом, я не могу им позволить так просто тебя убить. Ты мне нравишься, и мог бы ещё со мной играть.

— Логично, — усмехнулся он.

Девочка горестно всплеснула руками:

— Господи, что мне с тобой делать!

Он серьёзно посмотрел на неё и сказал как можно убедительней:

— Омела, маленькая, ты иди сейчас к себе, спать. А я… сам разберусь. Что-нибудь придумаю и улечу, когда будет подходящая лунная ночь.

Она покачала головой:

— Так это сегодня.

— Я попробую сегодня. Честное слово.

— Обещаешь?

— Да. Я тебе обещаю.

Он стоял совсем близко от окошка. Омела смотрела на него сверху вниз. Взяв рукой пушистый хвостик короткой косички, свесившийся через решётку, он нежно провёл им по лицу девочки.

— Иди спать. Со мной ничего плохого не случится. Обещаю.

Омела просунула руку почти по локоть сквозь прутья и погладила его по вьющимся кольцами спутанным волосам, светящимся от луны:

— Почему ты так рвёшься умереть? И почему мальчишки всегда так поступают?

Он улыбнулся:

— Глупости. Смотри, какая луна. В такую ночь невозможно думать о смерти…

Её пальцы легонько гладили шрам на виске:

— Откуда это у тебя?

"Подарок от твоего папочки и его друзей", — чуть не ответил граф, но вовремя сдержался:

— Так… Ударился ночью. Слушай, — он нерешительно посмотрел на Омелу, — у тебя, может, и зеркало есть?

Вместо ответа она убрала руку и достала из кармана на невидимом ему платье овальное небьющееся зеркальце. Гиацинт сделал непроизвольное движение, чтобы схватить его.

— Где ты это взяла? — нахмурился он, узнав зеркало Виолы.

Девочка вздохнула:

— Тмин подарил. Один из матросов. Это твоё, да?

— Было — моё…

Он посмотрел на себя через решётку (зеркало не пролазило внутрь) и увидел хмурое лицо с косым шрамом на лбу и виске, с чёрными провалами глаз.

— Кошмар! Понимаю, чего они боятся! Настоящее привидение…

Омела посмотрела на себя, поправила белые жемчужинки, вплетённые в волосы, и спрятала зеркальце обратно в карман.

— Я оставлю себе на память? Раз оно не помещается в клеточку.

— Да ради Бога…

— А это — тебе…

Она отдала ему бусы, обвивавшие её руку как браслет. Это оказались чётки из белых полупрозрачных, вроде молочного опала, каменных шариков.

— Лунный камень, — улыбнулся он подарку. — Много маленьких лун, способных открыть любые двери.[1]

— Это на счастье.

— Спасибо. Теперь иди…

Она закрыла деревянный ставень на защёлку и сердито спрыгнула с ящика.

— Ладно! Попробуй только умереть, я тебе этого никогда не прощу! — услышал он вместо "до свидания".

Малышка оттащила от двери свою "приставную лесенку" — деревянный ящик от гранат и удалилась. Но через некоторое время граф снова услышал взволнованный голос Омелы за дверью:

— Гиацинт!

— Что?

— А ты точно сможешь… как ангел?..

Он закрыл глаза и стиснул челюсти, чтобы не застонать, а потом спокойно ответил: