Подкидыш

— Зачем? — удивился Николай.

— Ни за чем, а за что? Он, гад ползучий, отказался с нами в тайгу пойти!

— Ну и что? Может, здоровья нет?

— Кабы так! А то знаешь, чего смолол? Дескать, положенье ему не позволяет! Общество неправильно поймет! Тьфу! Туды его мать! Какое там общество он напридумал? Я его по всем падежам просклонял! Ни одного не пропустил. А внукам, чтоб в обществе не было тошно, всю Венькину подноготную вывернул. Со зла, конечно! Чтоб знали, кем он был. Я еще уйти не успел, а ему меньшая внучка язык показала, а тот, какой в школу пошел, по плечо отмерил, когда Венька велел за уроки сесть. Уж эти за нас отплатят! А то ишь, загордился, гад!

— Это что? Я вот к Черепановой зашел! Мы с ней за одной партой семь лет сидели. А она, во зануда! Обиделась, что я с ней на «ты» заговорил! — вспомнил Никита свою одноклассницу.

— Ты что? Взаймы у нее взять хотел?

— Нет!

— Тогда с чего она?

— Ну как же? Директор пекарни! Тоже из высшего общества!

— Да! Нынче всякое говно в господа полезло. Мало, чтоб его на «вы» да с отчеством, требует господином величать. А постой возле дома пять минут, увидишь, как тот господин выскочит за угол и, коль нет поблизости лопухов, пальцем задницу вытирает. И об сарай! Вот оно, их происхожденье! Будто не помним и не знаем их!

— А при чем тут должности? Ну, я ветврачом работал! А прижало, стал крутиться, чтоб семью прокормить! — возмутился Глеб.

— Моя баба тоже институт закончила! Финансист! Теперь на птичнике вкалывает! Там заработки. Жалеет, что столько лет потеряно, мол, раньше надо было одуматься! — говорил Никита.

— А черт с ними! Нам терять нечего! Дай Бог весны дождаться! — говорил Алексей.

Но… Уже через две недели, вернувшись домой, узнали мужики об инфляции. Живя в тайге, не слышали, что происходит в Сероглазке и во всей России. Резкий скачок цен, полное обесценивание денег. И самое страшное, что больно ударило по каждому, вместо того, чтобы заработать, все они остались должны за питание…

Алексей, услышав о том, запил по-черному. Клял правительство, безмозглых политиков и не знал, как, какими глазами смотреть теперь на сельчан, с которыми работал в тайге.

Доводить дома никто не хотел. Не соглашались с расценками, боясь завтрашнего дня и нового витка инфляции.

А цены росли с каждым днем. За ними уже никто не успевал. Быстро опустели полки и прилавки магазинов. Люди запасались впрок всем, чем только можно. Мыло, спички, соль, сахар — мешками и ящиками.

— Ольга! Всего не напасешь! Ты словно к войне готовишься! — говорил Николай. И напоминал сестре о возрасте.

— Не о себе, Коля, пекусь! Детву жаль! Без порток ходить станут. Обовшивеют! Гляди! В магазине никакой крупы не стало. Все разобрали! На единой картохе сидеть будем. Сами ладно. Свычные. Малых жалко! — плакала сестра.

От страха и неизвестности перед днем завтрашним затихла Сероглазка. Люди боялись выходить из домов. Ходить в гости к соседям не решались, совестно было объедать. Даже родные друг друга не навещали. Накладно стало. Старались всяк свою семью вытянуть. Уж не до родни. О дружбе забыли.

— Как же там мои — в Красноярске? — беспокоился Николай о сыне, внуках. — Успели переехать или нет? Голодают? — сжималось сердце болью и поделился с Ольгой.

— Навести, не томи душу. Возьми сала, меду и масла. Это свое. Отвези гостинцев. Лишним не станет. Нынче харчи в копеечку влетают. Так что желанным гостем будешь! — собрала в дорогу.

Николай обещал не задерживаться в городе дольше чем на неделю. И уехал утренним автобусом, удивившись высокой цене билета.

— Раньше я за такие деньги в Москву мог слетать, пробыть там неделю и вернуться на самолете! — сетовал человек.

— Это когда было?

— Совсем недавно!

— Папаша! Деньги надо в оборот пускать, а не держать в кубышке! — посмеялись попутчики.

И Николай, отвернувшись к окну, думал об одном: «Как жить? И, главное, зачем?..»

— Нет! Не переехали, не успели. Цены на квартиры поднялись так, что Павлик забыл о переезде семьи. Не по карману ему! Да и о чем говорить, если его жене пришлось устраиваться на работу! Она теперь в коммерческом магазине. Павлик привозит товары, она их продает. Поначалу трудности были с транспортом. Теперь вроде наладилось у них. Грузовыми самолетами доставляют! — рассказывала Арпик, опорожняя сумки Николая.

— Грибы! Сколько лет я их не видела! Целую вечность! — открыла пакет Арпик. И долго вдыхала, наслаждаясь запахом.

— Мед передай! Таежный! — указал на трехлитровую банку Николай.

— Ого! По нынешним временам это королевский подарок!

— Вот сало! Может, будут есть?

— Теперь все едят, Коля. Даже то, что недавно и не нюхали. Нынче подчистую. Не успеваешь на стол поставить, — то ли пожаловалась, то ли похвалила внуков Арпик.

— Вот огурцы, помидоры соленые! А это —

щучья икра! Может, пригодится?

— Ничего себе! Я ее не отдам! Сберегу до приезда Павлика. Надо и его чем-то побаловать! — поставила банку в холодильник.

Николай удивился, но промолчал.

— Масло Ольга передала, сама сбила. Уж и не знаю, какое получилось.

— Спасибо ей передай от нас!

— Послушай, а как ты концы с концами сводишь на свою пенсию? — спросил Николай.

— Если б на пенсию надеялась, давно бы на том свете была! С голоду умерла бы. Нас, врачей-пенсионеров, немного подержали на обслуживании вызовов «неотложки». А потом отказали и в этом приработке. Институты дали приток молодых врачей. Им тоже жить надо и кормиться. Вот и погнали всех. Вежливо отказали. Мол, не можем больше вас держать. Пришлось самим о себе позаботиться.

Устроилась в частный кабинет диагностики. Но и тут не повезло…

— Почему?

— Конкуренции не выдержала. Нынче, оказывается, нужны не только опытные врачи, но и с хорошими внешними данными и, главное, не в преклонном возрасте. Таких уже много. Меня снова вежливо попросили. С неделю поплакала, пошла искать другое место, — вытерла слезу. — Лучше не вспоминать, сколько пережито! Предложили мне место медсестры в психбольнице. Я не знала, что там за условия, и согласилась. Хотя оклад — сплошная насмешка. Но не до выбора было. И в первое дежурство больной ударил меня кулаком по голове. Я потеряла сознанье, а когда пришла в себя, отказалась работать с нервнобольными и ушла. Потом меня позвали сиделкой к старухе — раковой больной. Она уже через месяц умерла. Потом ухаживала за больным ребенком у новых русских. Его вчера увезли на операцию за границу. И я снова без работы. Теперь уж и не знаю, куда податься, что предпринять? Есть один выход — уйти в монастырь! Но там таких, как я, уже не берут. Только молодых, кто сумеет прокормить и помочь другим. Надо работать на полях и фермах, уметь шить, вязать, готовить, работать сутками, этого уже не выдержу. Не те силы. Да и детям хочется помочь!

— Мне тоже досталось от этой инфляции, — рассказал Николай о работе в тайге. О том, как мечтал заработать на строительстве домов и как остался должен.

— А я думала, что хоть тебе повезло!

— Какое там! — отмахнулся зло.

— Выходит, теперь выживет лишь тот, кто живет в деревне! Там свои продукты. А нам уже и рассчитывать не на что. Никому не нужны старики. Это теперь нам в глаза говорят. Мол, поработали свое, дайте место молодым. Я бы с удовольствием отдыхала бы дома, если б мне хватало на еду, чтобы не просить у невестки, не забирать от внуков! Стыдно мне, Коля! Так стыдно, что жить не хочется. Сама себе ненавистна стала! Уж сколько раз вспомнила, что поругалась с тобой, когда пошел в могильщики, теперь за свое сполна получила! И на будущее! А самое страшное — впереди! Никто не знает, что будет завтра? Чего ждать? На лучшее никто не надеется и не верит в него!