Подпольный Баку

– Познакомься, - сказала она.
– Это товарищи с Биби-Эйбата - Ханлар Сафаралиев, Кочетков и Бориев, рабочие компании "Нафталан".

Павел обрадовался этому знакомству.

– Нас удручает, - сказал он, - что часть рабочих Биби-Эйбата идет за меньшевиками. Мы должны перетянуть их на свою сторону, а для этого нам надо держать тесную связь с авторитетными подпольщиками Биби-Эйбата. Отрадно, что вы сегодня с нами. Но я вижу, вас не очень-то много. Неужели вас только четверо?

Женя хитро усмехнулась.

– Ошибаешься, нас гораздо больше. Сейчас я открою тебе один секрет. Мы хотим создать у городских властей видимость, будто демонстрация состоится в районе Парапета. Но это только наш маневр. Сейчас сюда стягиваются полицейские силы. Это нам на руку. Вчера мы приняли решение обхитрить полицейских. Демонстрация начнется не здесь, а у Молоканского сада. Передай всем нашим товарищам, чтобы поскорее шли туда. До встречи!

Павел, пожимая руки товарищам с Биби-Эйбата, сказал Ханлару:

– Очень рад нашему знакомству. Я придаю ему важное значение. Чем больше в нашей среде будет азербайджанцев, тем успешнее пойдут наши дела. Пусть наши встречи станут частыми. Значит так, Женя, надо идти к Молоканскому саду? Я пойду и предупрежу об этом товарищей.

Они расстались.

Тысячи любопытных бакинцев стекались к районам Парапета и Молоканского сада. Скопление здесь людей было предвестником каких-то надвигающихся событий. Полицейские и жандармы с трудом продвигались в многотысячной толпе.

Около двенадцати часов дня демонстрация у Молоканского сада началась.

Над толпой пронесся звонкий девичий голос:

– Товарищи, все под красное знамя!

Это крикнула Женя, которая шла в передней шеренге демонстрантов, сжимая в руках древко флага.

Павел, восхищенный мужеством девушки, воскликнул:

– Да здравствует наша Женя!

Шагавший рядом с ним Мамед толкнул его локтем в бок,

– Ты с ума спятил, Павел?! Владей своими чувствами.

Демонстранты кричали:

– Долой самодержавие!

– Да здравствует красное знамя!

В воздухе, словно большие снежные хлопья, закружились белые листовки.

Полицейские принялись ловить их, подбирать с земли. Тщетный труд!

Конные казаки попытались смять передние ряды демонстрантов, но были встречены градом камней, палочными ударами и отступили.

Аскер и Мамед увидели на углу Мариинской и Торговой улиц рыжего городового, который полчаса назад оскорбил их, обозвав оборванцами и чумазыми чабанами. Смекнув, что новая встреча может кончиться плохо, он попятился к ближайшей подворотне и заискивающе забормотал:

– Браво, ребятишки, молодцы!..

Однако лесть не помогла стражу самодержавия избежать возмездия. Аскер и Мамед принялись колотить его тяжелыми сучьями. Через минуту городовой был повергнут на мостовую и стал умолять о пощаде.

Несмотря на спешно создаваемые на улицах заслоны в виде конных казаков и жандармов, демонстранты медленно, но неуклонно продвигались к Набережной улице. Здесь находился дом бакинского губернатора. Тем временем полицейские отряды, противостоящие демонстрантам, получили подмогу.

В воздухе засвистели нагайки, послышались крики: "Бейте!... Хватайте!... Гоните!..."

Однако красные полотнища флагов продолжали плыть по бакинским улицам, ведя за собой рабочих, которые успешно пробивали палками и камнями ряды полицейских и жандармов.

В этот день случилось то, чего бакинская полиция никак не ожидала: защищаясь и прокладывая себе дорогу, участники демонстрации прибегли к огнестрельному оружию. Бакинский пролетариат делом ответил на призыв Ленина, революционной социал-демократии перейти к вооруженной борьбе против царизма.

"Бейте черных собак!..." - бушевала толпа.

Три часа продолжалась демонстрация, повергнувшая в страх и смятение городские власти и буржуазию.

Вице-губернатор Баку Лилеев был ранен в голову камнем.

По окончании демонстрации в городе начались аресты.

Полицейские рыскали по улицам, задерживали всех подозрительных.

Но мало кто обращал внимание на молоденькую служанку с грудным ребенком на руках, которая гуляла в Губернаторском саду, напевал колыбельную песню.

Павел, Мамед, Аскер, Василий и Айрапет собрались в доме родителей Айрапета в Завокзальном районе.

– Что с Женей?
– спросил Василий товарищей - Где она?

Все молчали.

Аскер начал отчитывать Павла:

– Если с Женей случилось что-нибудь, знай, во всем виноват ты. Из-за тебя она не бывает с нами. Или оставь ее в покое или обращайся с ней по-товарищески. Разве Женя так относится к тебе, как ты к ней?.. Безобразие! Ты без конца дуешься на нее. Я убежден, она только поэтому не была сегодня на демонстрации с нами в одном ряду. Если бы не ты, сейчас Женя сидела бы с нами в этой комнате. Кто скажет, где она? Что с ней? Долго ли попасть в лапы полицейских?.. Что мы скажем ее родителям, как посмотрим им в глаза? И без того Сергей Васильевич тяжело болен, дни его, можно сказать, сочтены.

Глаза у Павла сверкнули обидой.

– Тебя, Аскер, к сожалению, время не меняет. Не разберешься и говоришь, что на ум взбредет. На собраниях ты точно такой же: все молчат, а тебе не терпится, обязательно должен что-нибудь сказать. Или ты не знаешь Жени? Ведь она не может быть ровной в отношениях с друзьями. И все-таки ты нападаешь на меня. Я не знаю, сердится ли сейчас на меня Женя за что-нибудь. Не так давно мы помирились. Я спрашивал ее, отчего она сердилась на меня раньше, да ничего толком она мне не сказала. Было бы проще, если бы я знал причину ее недовольства. Тогда бы я или попросил у нее прощения или навсегда расстался бы с ней. В характере Жени много загадочного для меня. Дело дошло до того, что я в ее присутствии иной раз и слова не смею вымолвить. За все время наших отношений я не сказал ей ничего обидного. Нет, друзья, все дело в характере Жени. Когда на нее что-нибудь находит, с ней лучше не общаться. Сегодня на Парапете она подозвала меня и познакомила с тремя рабочими с Биби-Эйбата. А потом я потерял ее из виду.

Аскер молчал.

В разговор вмешался Мамед:

– Как же это получается - ты ее не обижаешь, а она на тебя все-таки сердится? Объясни, дорогой, возможно ли подобное?

Павел нахмурился. Потом спросил у Мамеда:

– Известно ли тебе, что такое ревность?

– А как же? Разумеется, известно. Но я хочу, чтобы ты первым объяснил, как ты сам понимаешь ревность?

Присутствующие едва сдерживали улыбки. Один только Мамед оставался серьезным.

– В моем вопросе нет ничего смешного, - сказал он.
– Пусть Павел ответит, как он понимает это чувство.