Подвальная станция

— На Фаргон. И не на время. Но хочу быть абсолютно уверена, что с тобой все в порядке. Потому что я действительно люблю тебя. Я люблю тебя больше, чем кого-либо другого. Настолько, что готова оставить тебя здесь, если ты этого захочешь, или взять тебя с собой, или сделать что-нибудь еще — как ты хочешь. Ты заслужил это после всех наших лет. Я хочу, чтобы ты был счастлив.

Он начал было отвечать, приподнявшись на одном локте. Покладистый и быстрый; по-настоящему преданный эйзи. Она остановила его, приложив руку к его губам.

— Нет. Послушай меня. Я старею, Олли. Я не бессмертна. А они настолько сильно опасаются, что я не освобожу Ари, когда должна буду это сделать — это приближается, Олли. Еще два года. Господи, как быстро они пролетели! Иногда я готова убить ее; а иногда мне ее так жалко. А этого они не хотят. Он боятся, что я нарушу правила — вот что лежит в основе. Они — Жиро и Дэнис, жестокосердны, решили, что она слишком привязалась к тебе. Они хотят положить этому конец. Больше никакого мягкого общения с ней. Только сугубо деловые. Таково предписание. Иногда мне кажется, что они всерьез надеются, что я брошу последнюю реплику и упаду мертвой, прямо как в этом проклятом сценарии. Я сегодня разговаривала с Жиро… — Она сделала глубокий вдох и почувствовала боль в глазах и на сердце. — Они предложили мне пост директора РЕЗЬЮН-СПЕЙС. Фаргон. Проект Рубина, со всеми его достоинствами и недостатками.

— Ты согласилась? — спросил он, наконец, когда у нее уже совсем не хватило дыхания, чтобы продолжать.

Она кивнула, прикусила губу и задышала ровнее.

— Я согласилась. Любезный Жиро. О, ты просто переберешься в первое крыло, когда ей будет семь, вот что он говорил мне тогда, когда я принималась за это дело. Теперь они начали нервничать по этому поводу, и они хотят отправить меня совершенно за пределы досягаемости. Этого недостаточно, говорит Жиро. Ольга умерла, когда Ари было семь. Просто покинуть ее — это слишком легко достижимая цель. Черт побери. Так что они предложили мне директорство. Морли — убрать, меня поставить, черт побери.

— Ты всегда говорила, что хочешь вернуться в космос.

Снова несколько вздохов.

— Олли, я хотела. Я долго этого хотела. Пока — пока я не состарилась. И она предложили мне это, я поняла, что больше никуда не хочу. Такое осознание — это ужасная штука для старого космического бродяги. Я состарилась на этой планете, и все, что я знаю, находится здесь, здесь все знакомое, и я не хочу расставаться с этим, вот и все, — снова вздох. — Однако все не так, как я рассчитывала. Они могут перевести меня. Или отправить на пенсию. Черта с два я соглашусь уйти на пенсию. В этом беда простого ученого не рвущегося к власти. Этот выскочка Жиро может выгнать меня. Вот до чего дошло. Черт бы побрал его душу. Так что я отправлюсь на Фаргон. И начну с начала это дело с другим отродьем, на этот раз займусь медицинскими проблемами. Чепуха, Олли. Сделай кому-нибудь одолжение и посмотри, чем они тебе отплатят.

Олли провел рукой по ее волосам. Погладил шею.

— Сердце изболится, вот что произойдет, если ты уедешь туда. И ко всему прибавь, что пройдет немного лет, и я умру у тебя на руках; и вот ты — в двадцати световых годах от цивилизации. Как я могу так поступить по отношению к тому, у кого еще есть шанс выбрать? А я не хочу ставить тебя в такое положение. Если тебе нравится здесь, в Резьюн, я могу достать тебе ленту гражданина, и ты сможешь остаться здесь, в цивилизации, где нет постоянной муштры, и нет этого соленого кейса, и рыбных лепешек, и нет коридоров, в которых люди прогуливаются по потолку…

— Джейн, если я скажу тебе, что хочу поехать, что ты ответишь мне? Что я — тупой эйзи, не знающий, чего он хочет? Я понимаю. Неужели я отпущутебя туда с каким-нибудь паршивым эйзи из Города?

— Я на сто.

— Меня это не волнует. Меня это не волнует. Не делай несчастными нас обоих. Не стоит актерствовать со мной. Ты ждешь, чтобы я сказал, что хочу быть с тобой, так я это и говорю. Но это нечестно — перекладывать все на меня.

Черт возьми, Олли, я оставлю тебя, я буду?…

— Мне надоело слышать это уже в течение двух лет. Я не хочу даже думать об этом.

Олли было почти невозможно расстроить. Но на этот раз удалось. Она, наконец, заметила это, протянула руку и провела пальцами по его щеке.

— Я не сделаю этого. Не бойся. Черт возьми, это слишком серьезно. Проклятый Жиро. Проклятый Проект. После этого, Олли, они не дадут тебе прикоснуться к Ари.

Его брови страдальчески сдвинулись.

— Они упрекают меня.

— Просто они видят, что ты нравишься ей. Это все проклятая программа. Они хотели совсем убрать тебя отсюда, а я послала их к черту. Я пригрозила, что тогда всем расскажу об этом. И все расскажу девочке. И тогда они будут бледно выглядеть. А у них оказалось наготове контрпредложение. За которое, по их соображениям, я ухвачусь. И угроза. Пенсия. Так что я могла сделать? Я приняла их предложение директорства. Я уезжаю с тобой — с тобой! — отсюда. Я должна радоваться этому.

— Прости, что я виноват в этом.

— Черт возьми, нет, ты не виноват в этом. Я не виновата. Виноваты Жиро и Дэнис. Ольга никогда не била ребенка. Слава Богу. Но я не могу вынести этого, Олли. Я больше не могу вынести этого.

— Не плачь, я не могу этого вынести.

— Я не собираюсь. Тихо. Повернись. Моя очередь. Не возражаешь?

— Конечно, нет, — сказал он Петросу, сидящему за столом напротив него, при включенном скрайбере, и он вполне обоснованно подозревал, что работает и индикатор тональности голоса, небольшой экран которого предоставлял Петросу готовую информацию. Петрос частенько на него взглядывал и временами улыбался ему в своей лучшей медицинской манере.

— Ты поддерживаешь тесные отношения со своим приятелем, — сказал Петрос. — Не возникало ли у тебя некоторых опасений в связи с этим? Ты ведь знаешь, что эйзи, в действительности, не могут защитить себя от подобных вещей.

— Я всерьез думал об этом. Я разговаривал с Грантом. Но ведь в такой обстановке мы были воспитаны, не так ли? И в силу различных причин, ты знаешь, о чем я говорю, у нас обоих имелись проблемы, отгораживающие нас от остальных обитателей Дома, и мы оба — назовем это так — нуждаемся в поддержке.

— Опиши эти проблемы.

— О, брось, Петрос, ты знаешь и я знаю, что мы занимаем не самую верхнюю ступеньку общественной лестницы. Влияние политики вредно. Мне нужно описывать его тебе.

— Ты чувствовал себя в изоляции.

Он рассмеялся.

— Боже мой, ты был на празднике? Мне казалось, что ты был?

— Ну, да, — взгляд на монитор. — Я был. Она — чудесный маленький ребенок. А ты что думаешь?

Он посмотрел на Петроса, приподняв брось и горько усмехнулся.

— Я думаю, что она похожа на оригинал, но какой ребенок не похож? — Он произнес это со спокойной улыбкой, поймав взгляд Петроса. — Слава Богу, я не могу забеременеть. А то имелся бы мой ребенок, с которым ты мог бы позабавиться. Запиши это и занеси в характеристику. Как я на индикаторе голоса?

— Ну, это было произнесено довольно терпимо.

— Я так и думал. Ты пытаешься заставить меня реагировать, но следует ли нам доходить до нелепости?

— Ты считаешь ребенка нелепым?

— Я считаю ребенка очаровательным. Но мне кажется нелепой ситуация, в которой находится девочка. А по-видимому, твоя тактика позволит выправить ее. Пока я замешан, они держат моего отца на мушке, так что я совершенно не собираюсь дергаться. Вот моя этика. Я говорю правду?

Петрос не улыбался. Он глядел на монитор.