Подвиги бригадира Жерара. Приключения бригадира Жерара(сб.)

Я могу рассказать много историй о спорте. Мне довелось немало увидеть за время, когда я гостил у лорда Рафтона, после того как из Франции поступило предложение меня обменять. До моей отправки домой оставались долгие месяцы. Все это время я оставался в доме гостеприимного лорда Рафтона в его прекрасном поместье в Хай-Коме в северной части Дортмута. Лорд Рафтон участвовал в погоне, когда полиция преследовала меня во время моего побега из Принстауна. Поймав меня, лорд Рафтон проникся ко мне дружескими чувствами, как я проникся бы к нему, встретив в своей стране храброго солдата, который тоскует на чужбине из-за отсутствия друзей. Одним словом, лорд Рафтон пригласил меня в свой дом, одел, накормил и относился как к родному брату. Я всегда говорил, что англичане отличаются благородством по отношению к врагам и являются превосходными противниками во время войны. На Пиренеях передовые посты испанцев выставляли нам навстречу мушкеты, а британцы – фляги с бренди. Но даже среди этих благородных людей никто не мог сравниться с восхитительным лордом Рафтоном, который в трудную минуту протянул руку помощи врагу.

Ах, воспоминания о спорте пробудили в душе еще одно название – Хай-Ком. Я отчетливо вижу длинный особняк из красноватого кирпича с украшенными белой лепкой дверями. Он был неплохим спортсменом, этот лорд Рафтон, как и все, с кем он дружил. Вам, вероятно, будет приятно услышать, что хоть я кое в чем и отстаю от других, но в некоторых вещах мне нет равных. Позади дома находился лес, кишевший фазанами. Охота была одной из наиболее любимых забав лорда. Он посылал людей согнать птицу, а сам с друзьями стоял на месте и стрелял, когда фазаны пролетали мимо. Я же был опытным охотником, изучил повадки птиц. Однажды вечером я выбрался из дома и, пока фазаны устраивались на ветках на ночлег, немало настрелял их. Чуть ли не каждый выстрел достиг цели, но прибежавший на звуки сторож стал умолять меня пощадить остальных. В тот вечер я смог выложить двенадцать птиц на обеденный стол. Лорда Рафтона так рассмешили мои трофеи, что он долго и безудержно смеялся до тех пор, пока слезы не выступили у него на глазах.

– О Боже, Жерар, вы сведете меня в могилу!

Я также узнал, что существует игра крикет, в которую англичане играют летом. Рудд – старший садовник – был замечательным игроком, да и лорд Рафтон был ему под стать. Перед домом зеленела лужайка, на которой Рудд обучал меня игре. Крикет требует недюжинной смелости. Это игра для солдат: игроки стараются попасть друг в друга шаром, а отразить его можно лишь при помощи короткой биты. Три колышка позади указывают линию, за которую запрещено заходить. Повторяю, что крикет – игра не для детей. Вынужден признаться, несмотря на то что я прошел девять военных кампаний, я побледнел как мел, когда шар впервые просвистел над моей головой. Шар летел так быстро, что я не успел даже поднять биту. К счастью, он миновал меня и сбил деревянную кеглю, которая указывала границы площадки. Теперь пришла очередь Рудда защищаться, а моя атаковать. Когда я был еще совсем мальчишкой в Гаскони, то научился бросать мяч прямо и сильно. Я был уверен, что обязательно попаду в бравого англичанина.

С громким воплем я бросился вперед и метнул в него шар. Шар, как пуля, помчался по направлению ребер садовника, но тот без единого слова подставил биту, и шар отлетел высоко в воздух. Опять шар полетел в мою сторону, и опять настал мой черед метать. В этот раз шар пролетел мимо его головы. Теперь настала очередь садовника побледнеть. Но он был настоящим храбрецом, этот садовник, он снова как ни в чем не бывало стал передо мной. Ах, друзья, тогда и наступила минута моего триумфа. Садовник был одет в ярко-красный камзол. Именно туда я нацелил свой бросок. Я поразил цель настолько точно, словно был заправским стрелком, а не гусаром. С отчаянным криком, криком храбреца, которому нанесли поражение, садовник свалился на деревянные колышки, которые торчали у него за спиной, и покатился по земле вместе с ними. Английский лорд был невероятно жесток. Вместо того, чтобы прийти на помощь слуге, он расхохотался. Зато я не растерялся и бросился к поверженному сопернику. Я помог садовнику подняться на ноги, в нескольких словах похвалил за храбрость и выразил сочувствие. Бедняга страдал от невыносимой боли и никак не мог выпрямиться. Тем не менее благородно признал, что моя победа не случайна:

– Он сделал это намеренно. Он сделал это намеренно, – снова и снова повторял он.

Да, крикет замечательная игра. Я бы с радостью сыграл еще, но лорд Рафтон и Рудд отказались, сославшись на то, что уже не сезон, и больше не играли со мной.

Конечно, это глупо с моей стороны: я дряхлый старик, а хвастаю былыми победами, но должен признать, что в старости меня утешают и успокаивают воспоминания о женщинах, любивших меня, и о мужчинах, которых я в чем-то превзошел. Приятно подумать, что через пять лет после того, как заключили мир, лорд Рафтон приехал в Париж и заверил, что мое имя все еще помнят в северном Девоншире. Люди не забыли моих славных подвигов. Особенно много, напомнил лорд Рафтон, говорят о боксерском поединке, который я провел с достопочтенным Болдоком. Дело было так. По вечерам в гостях у лорда Рафтона собирались спортсмены. Они выпивали достаточно вина, заключали удивительные пари, беседовали о своих лошадях и охоте на лис. Я прекрасно помню этих необычных людей: сэр Бэррингтон, Джек Лаптон из Барнстейбла, полковник Эддисон, Джонни Миллер, лорд Сэдлер и мой противник, достопочтенный Болдок. Все они были на один манер: пьянчуги и отчаянные драчуны, игроки, каждый со своими причудами и фокусами, хотя при этом добрые малые, может, немного грубоватые. Лишь толстяк Болдок, который кичился своими боксерскими талантами, отличался от других. Насмешки Болдока над французами, которые якобы ничего не смыслят в спорте, заставили меня вызвать его на поединок в том виде спорта, в котором он был особенно силен. Вы скажете, что это безрассудство, друзья мои, но бутыли с вином пустели одна за другой и молодая горячая кровь давала о себе знать. Я решил драться с этим хвастуном. Я докажу, что если нам и недостает боксерского мастерства, то мы с лихвой компенсируем недостаток опыта храбростью. Лорд Рафтон долго возражал против этого поединка. Я же не отступал от своего решения. Остальные подстегивали меня, похлопывая по спине.

– Оставьте, Болдок, он наш гость, – сказал лорд Рафтон.

– Но он сам предложил, – ответил Болдок.

– Послушайте, Рафтон, они не причинят друг другу вреда, если наденут перчатки, – сказал лорд Сэдлер.

На этом и остановились.

Я еще раздумывал, что за перчатки используют в боксе, как слуги вынесли две пары кожаных подушек, чем-то похожих на перчатки для фехтования, но гораздо объемнее. Мы натянули их на руки и сбросили с себя сюртуки и жилеты. Стол со стаканами и графинами на нем отодвинули в сторону. Нас поставили лицом к лицу. Сэдлер уселся в кресло и взял в руку часы.

– Время! – скомандовал он.

Признаюсь, друзья, что в эту минуту я так волновался, как никогда ни перед одной из своих многочисленных дуэлей. Будь у меня в руках сабля или пистолет, я бы расправился с этим толстым англичанином в мгновение ока. Но как его одолеть, да еще с такими огромными кожаными перчатками? Так перед началом боя я был обезоружен.

– Запомните, Жерар, никаких ударов ногами, – шепнул мне лорд Рафтон.

У меня на ногах были лишь легкие туфли, но хоть мой противник невероятно толст, пара ударов ногами обеспечила бы мне победу. Однако если в боксе существуют правила, как в фехтовании, то их надо соблюдать. Я смотрел на англичанина и ломал голову над тем, как атаковать его наилучшим образом. Его оттопыренные уши были необыкновенно большими. Схватив за них противника, я бы легко смог повалить его на землю. Я бросился вперед, но неуклюжие перчатки подвели меня: дважды его уши выскальзывали у меня из рук. Он несколько раз ударил меня, но удары меня не пугали. Я снова схватил его за ухо. Англичанин упал. Я бросился на него сверху и стукнул головой об пол.

Как в этот момент зашумели бравые английские джентльмены! Они смеялись и хлопали меня по спине.

– Ставлю на француза один к одному! – воскликнул лорд Сэдлер.

– Он грязно дерется, – закричал мой соперник, растирая рукой покрасневшее ухо. – Бросился и повалил меня на землю.

– Вы сами виноваты, – холодно парировал лорд Рафтон.

– Время! – объявил лорд Рафтон, и мы снова бросились друг на друга.

Англичанин кипел от злости. Его маленькие глазки горели ненавистью, как у бульдога, лицо выражало ненависть. Я же держался легко и непринужденно. Когда французский джентльмен дерется, он не испытывает ненависти к противнику. Я вышел вперед и поклонился, как всегда поступаю перед дуэлью. В моем поклоне грации и куртуазности {145} было не меньше, чем скрытого вызова. Кроме того, немалая толика насмешки сопровождала пожатие плечами. В этот момент Болдок нанес мне удар. Комната закружилась у меня перед глазами. Я свалился на спину, но тотчас же вскочил на ноги и бросился на соперника. Его волосы, уши, глаза, нос – за все я яростно хватался. Снова я почувствовал удовольствие от схватки. Крик триумфа вырвался у меня из груди.

145

…куртуазности… – Куртуазность (от фр. courtois – учтивый, рыцарский) – изысканная вежливость, любезность.

– Да здравствует император! – воскликнул я и ударил его головой в живот.

Болдок обхватил меня одной рукой за шею и стал наносить удары другой. Я вцепился в его руку зубами. Англичанин завопил от боли:

– Уберите его, Рафтон, – взвизгнул он. – Уберите, скорее. Он покусал меня!

Гости лорда Рафтона оттащили меня от Болдока. Могу ли я позабыть смех, приветственные возгласы, поздравления! Даже мой противник, забыв о былой вражде, подошел и пожал мою руку. Расчувствовавшись, я расцеловал его в обе щеки. Пять лет спустя лорд Рафтон сказал, что моя отвага в тот вечер до сих пор жива в памяти англичан.

Однако сегодня я собираюсь рассказать вам не о своих подвигах в спорте, а о леди Джейн Дэкр и о необычном событии, виновницей которого она стала. Леди Джейн Дэкр была сестрой лорда Рафтона и вела его хозяйство. Боюсь, что до моего появления в доме бедняжка чувствовала себя одиноко: она была красивой и утонченной и не имела ничего общего с теми, кто ее окружал. Право же, это можно сказать о многих английских дамах того времени. Мужчины в округе были грубы и неотесанны, с низменными замашками, лишенные каких-либо достоинств, а женщины – очень милые и нежные. Мы с леди Джейн стали большими друзьями. А я, который не в состоянии осилить после обеда три бутылки портвейна, как эти девонширские гуляки, находил покой в ее гостиной. Леди Джейн по вечерам играла на клавикордах {146} , а я пел песни своей далекой родины. В такие приятные минуты я забывал о печали, которая наполняла тоской мое сердце. Я забывал о том, что мой полк остался перед лицом врага без своего командира, которому так беззаветно повиновался. Право, я рвал и метал, читая английские газеты, в которых описывались славные сражения в Португалии и на границах Испании. Ведь не попади я в плен к лорду Веллингтону, то обязательно участвовал бы в них.

146

…играла на клавикордах… – Клавикорд (клавикорды) (фр. clavicorde от лат. clavis – ключ – и греч. chorde – струна) – старинный струнный ударный клавишный музыкальный инструмент, близкий по конструкции к клавесину; в начале XIX в. вытеснен фортепьяно.

Из того, что я уже рассказал о леди Джейн, друзья мои, вы, конечно, догадались, как развивались события. Этьен Жерар – в обществе молодой, красивой женщины. Что это значило для него? Что это значило для нее? Разве пристало мне, гостю, притом пленнику, заводить роман с сестрой хозяина? Я сдерживал себя изо всех сил, старался быть благоразумным, обуздать свои чувства и охладить свой пыл. Однако, похоже, я все-таки выдал себя. Язык-то я мог еще сдержать, но глаза! Они становятся особенными. Даже дрожание пальцев, которыми я перелистывал ноты на пюпитре, когда она музицировала, выдавало меня. Но она была очаровательна. В делах сердечных женщины способны гениально притворяться. Если б я не оказался столь прозорлив, то мог подумать, что она вообще не помнила обо мне. Леди Джейн часами сидела, погруженная в свои мысли, а я смотрел на ее бледное лицо, красивые локоны, переливающиеся в свете лампы, и таял от счастья: вот как задел я ее чувства. Если я наконец обращался к ней, леди Джейн вздрагивала, будто удивляясь, откуда я взялся, и с непередаваемым притворством смотрела на меня, вроде бы неожиданно заметив. Как же мне хотелось броситься к ней, поцеловать ее руки, сказать, что все понял, разгадал и ни за что не обману ее доверия! Мы не были на равных, ведь я жил с ней под одной крышей как враг. Но я молчал. Я пытался следовать ее примеру и демонстрировать такое же равнодушие, но, как вы догадываетесь, только и ожидал случая услужить ей в любую минуту.