Подвиги санитарки

Старик и девушка сразу же подружились. Отцу Шарпантье нравилась жизнерадостность Фрикет, ее веселый нрав, и он предложил ей свою помощь в постижении тайн местной цивилизации, которая практически неизвестна европейцам. Француженка стремилась узнать как можно больше, она без устали исследовала все закоулки Сеула и сделала для себя множество интересных и неожиданных наблюдений. Перед ее глазами раскрылись поразительные контрасты.

Обратимся вновь к ее путевым заметкам:

«Да, Сеул — город особенный. Можно даже усомниться, город ли это вообще? Впрочем, сомнения тут излишни. Конечно, город, даже если взять за основу население: в нем около двухсот тысяч жителей.

Но вот постройки!.. Боже, что за лачуги!.. Убогие глиняные или земляные хижины с соломенными крышами, крошечные, как домики карликов.

По высоте в них по большей части нет и трех метров. Когда из такой хижины выходит целое семейство — мужчины, женщины, дети, — можно подумать, что кудахтающие наседки высыпают из тесной клетки курятника. Эти жилища располагаются вкривь и вкось по зловонным улочкам или грязным проходам, в которых громоздятся кучи всяческих отбросов. Трудно даже себе представить! Их так много, что очень часто невозможно пройти!

Удивительно, но корейцы чувствуют себя прекрасно и передвигаются как рыбы в воде, а точнее, как жуки по навозу. Не очень-то приятно, когда кто-то толкнет вас на ходу.

Относительно широких улиц всего три или четыре, они такие же грязные, по ним протекают ручьи, которые служат сточными канавами, куда сливаются все отходы и всевозможные нечистоты.

Подумать только, что в прошлом году мне не нравились некоторые парижские запахи! Сейчас это просто смешно! Обервилье, Пантен, Бонди и Бобиньи [51] — это цветочный аромат, благоухание роз по сравнению со здешними испарениями.

Мне казалось, что нюх мой достаточно закалился, ведь сколько запахов я вдыхала во время учебы на медицинском — то в больнице, то в анатомическом павильоне. Но нет! В Сеуле никак не могу привыкнуть, становится дурно.

Хорошо отцу Шарпантье — он, видимо, притерпелся и не замечает уличного зловония. В королевских покоях, конечно, дышится легче, воздух немного получше. Дворцов у короля несколько, но и там везде грязно, так что надо продвигаться с осторожностью, чтобы не наступить на какую-нибудь гадость.

Нельзя не отметить, что отец моего юного друга не чужд достижений современной цивилизации. С любопытством большого ребенка он забавлялся, играя с телефоном и фонографом [52] . Ему все хотелось посмотреть, что там внутри, но вскоре игрушки сломались, а он так ничего и не понял. Один из дворцов по его приказу был обустроен по-европейски, то есть с электрическим светом, но он горел не дольше елочных свечек; как только туда хлынули чиновники, сановники, стража, фавориты [53] , слуги — электричество перестало поступать раз и навсегда. От комфорта, неизвестного в Корее, не осталось и следа, одни только воспоминания, но что еще более печально, случилось это совсем недавно.

Нет, не хочу оставаться в такой стране! Уже давно не терпится снова отправиться на войну.

Пришли холода. Зима здесь суровая, дует ледяной ветер, чего я никак не ожидала, зная, что мы на одной широте с Неаполем… [54] Жители забиваются в свои лачуги и греются весьма оригинальным способом. В погребе под полом устраивается нечто вроде глиняной печки, которую набивают чем угодно, лишь бы горело, в том числе отбросами и всевозможным мусором. Нет ничего похожего на печную трубу. Дым выходит наружу через боковую трубку, которая выведена на улицу и торчит в метре от земли так, что, проходя мимо, можно споткнуться. Пока стоят холода, все эти трубы дымят до безобразия, и улицы застилает плотная темная пелена, от которой щиплет глаза и горло и становится дурно, а в результате не видишь дороги и все время падаешь.

К несчастью, погода становится все хуже и хуже, все сковал лютый холод, и я страдаю, так как не переношу морозов. Утешает лишь то, что замерзли ручьи и лужи, вся грязь затвердела, и стало хорошо, будто дезинфекцию сделали.

И все же, несмотря на дружеские чувства моего юного товарища, несмотря на заботу и внимание его отца и бескорыстную помощь славного доброго миссионера, мне очень хочется отправиться в путь и снова оказаться в армии. Поскорей бы!»

51

Обервилье, Пантен, Бонди, Бобиньи — предместья в северо-восточной части Парижа (ныне в городской черте), недостаточно благоустроенные, изобиловавшие фабриками.

52

Фонограф — прибор для записи звука на восковой валик и воспроизведения записанного. Фонограф создал в 1877 году американский инженер Эдисон Томас Алва (1847–1931), автор около тысячи изобретений.

53

Фаворит — любимец, пользующийся покровительством влиятельного лица.

54

Неаполь — город-порт в Южной Италии, у подножия действующего вулкана Везувия. В древности — греческая колония. Население на 1894 г. — 539 тыс. чел.

ГЛАВА 9

План отъезда. — Чудеса Фрикет. — Вода и мыло. — Снова тогакуты. — Страшные пытки. — Террор в Сеуле. — Первые жертвы. — Хитрость. — Закрытые ворота. — Возвращение. — Фрикет исчезает.

Часть зимы прошла без особых событий. Все это время Фрикет, не переносившая холода, изрядно мерзла во дворце, который Ли Уи любезно предоставил в ее распоряжение. Да, представьте себе, целый дворец. Девушка описывала его в шутливых тонах в письме к родителям:

«Живу я под позолоченными лепными потолками, но это не улучшает моего настроения. Жилище достаточно комфортабельно, благодаря кое-каким улучшениям, которые я завела посреди удивительной восточной пестроты. В общем сейчас мне живется почти хорошо. Одно только плохо — холод, он причиняет мне страдания. Я читала, что в путешествиях случаются солнечные удары, а здесь как раз наоборот, рискуешь обморозиться. Нет, обязательно уеду при первой же возможности».

Опять дальняя дорога? А как же иначе, ведь наша Фрикет не любит спокойной жизни, ей нравится бродить по свету…

…Маленький Ли уцепился за платье своей спасительницы и в отчаянии заплакал горькими слезами. Король излил свое горе гораздо более шумно: с помощью воплей и громких криков. Что же касается миссионера, то тот отвернулся, не в силах скрыть волнения, и, делая вид, что сморкается, украдкой смахнул слезу. Затем он обратился к Фрикет, и в его тихом голосе чувствовалось сожаление:

— Для всех этих несчастных вы — настоящий ангел, посланный свыше. Что с ними будет без вас?

— Ах, господин кюре, вы преувеличиваете мои скромные заслуги.

— Дитя мое, ваши знания помогли тысячам больных. Ужасные кожные болезни, бывшие до сих пор неизлечимыми, исчезли совершенно.

В ответ Фрикет весело рассмеялась, и смех ее прозвучал странно среди всеобщего уныния.

— Да, да, — подтвердил священник, — вы сотворили настоящие чудеса.

Его слова вновь рассмешили француженку, и она так заразительно расхохоталась, что малыш Ли пришел в восторг, а на плоском лице Ли Уи появилась радостная улыбка.

— И вы тоже сможете творить чудеса — сотнями, тысячами — сколько захотите.

— Я же не врач…

— Ну и что? Вам хорошо известна причина здешних болезней: грязь и отсутствие гигиены. Как лечить от всех недугов? Мой рецепт очень прост. Возьмите aqua fontis(родниковая вода) — в достаточном количестве, sapo simplex(простое мыло) — в умеренной дозе.

— Дитя мое…

— Затем потрите как следует пораженные места хорошей щеткой. Вот и все. Вода и мыло — лучшие лекарства. В них квинтэссенция [55] моей науки и лечения, формула успеха. Ничего не выдумывая, поступайте так же, и результаты не замедлят сказаться.

55

Квинтэссенция — здесь: самое важное, существенное, главное.

Был конец января, японские войска, продолжая удачно начатую кампанию, одерживали одну победу за другой. Они вытеснили противника с территории Кореи и вели теперь осаду Порт-Артура [56] , намереваясь перенести военные действия в Китай. Неудачи китайцев и успехи японцев угрожали существованию тогакутов и приводили их в ярость, заставляя вновь активизироваться и готовить ответный удар. Во всех поражениях они винили иностранцев и прежде всего Фрикет, влияние которой на короля росло день ото дня. Они не могли простить ей того, что она спасла юного наследника престола и тем самым лишила китайцев весьма ценного заложника, удерживая которого можно было влиять на развитие событий. Тогакуты решили пойти на крайние меры и разом уничтожить короля, принца, Фрикет, отца Шарпантье и остальных иностранцев, приближенных к королю. Заговорщики действовали очень осторожно, чтобы усыпить все подозрения и внушить своим жертвам чувство безопасности. Хитрый план сработал: случившееся было громом среди ясного неба.

56

Порт-Артур (ныне — Люйшунь) — город и порт в Китае. Получен Россией во временную аренду в 1898 году. В 1905–1945 годах оккупирован Японией. Освобожден Советской Армией, был ее военной базой, возвращен Китаю в 1955 году.

Для осады Порт-Артура японцам требовались дополнительные силы, и им пришлось перебросить туда гарнизон, находившийся с начала войны в Сеуле. Это войско, которое обеспечивало безопасность короля и иностранцев, было отправлено из Чемульпо в Люшуньпао, прозванный англичанами Порт-Артур. Отныне Ли Уи мог рассчитывать только на своих солдат, а их ежедневно обрабатывали агенты тогакутов.

На следующий день после ухода японцев из столицы, перед воротами королевского дворца глазам потрясенных жителей представилось ужасное зрелище. По обе стороны ворот, перед двумя львами, застывшими на задних лапах, стояли две красные деревянные мачты, увенчанные знаменами. К каждой из них на высоте около двух метров было привязано мертвое тело. Одно принадлежало старику, второе — мужчине средних лет. Первый, одетый изысканно и роскошно, явно относился к высшей знати, второй был простолюдином. Часовые ничего не слышали и не видели. Выпавший ночью снег уничтожил все следы. Поднялась тревога; к королю послали гонцов. Вскоре около ворот появился Ли Уи, он был очень бледен, весь дрожал. Мертвецов попытались отвязать. Но — о ужас! — оказалось, что ноги несчастных обрублены почти по пояс: оторвавшись от туловища, они с глухим стуком упали на снег. Затем из живота, подвязанного куском полотна, вывалились и полетели вниз внутренности… Никто не решался прикоснуться к этим изуродованным останкам…

— Все убрать! Живо! — крикнул король, изменившись в лице, зубы его стучали, голос едва можно было узнать.

Сердца изувеченных, тоже вынутые из тел и прибитые к мачтам под одеждой, были проткнуты странным кинжалом, под ним был прикреплен лист бумаги. Его подали королю, и он с ужасом прочитал: «Так будут уничтожены все враги Китая».

Пальцы несчастных были сломаны, руки отрублены и кое-как прибиты гвоздями так, что они отвалились от туловищ, едва лишь до них дотронулись. Не упали одни только головы, державшиеся на мачтах с помощью кольев, вбитых в рот. Все сразу узнали несчастных: это был Цент, хозяин лодки, который подобрал Фрикет вместе с Ли, и старый мандарин, который помог им добраться до столицы. Эти зверства и изощренная жестокость имели скрытый смысл; король его сразу понял. Он поспешил обратно во дворец, говоря себе: «Все кончено! Они убьют меня!» Объятый ужасом, он пробежал по комнатам, по потайным убежищам, обследовал все окна и двери и в конце концов в изнеможении бросился на циновку [57] , громко плача, как маленький ребенок.

57

Циновка — плотная плетенка из лыка, соломы, камыша, травы. У многих народов Океании, Южной Азии, Африки — подстилка для сидения.

Старик миссионер узнал о случившемся от одного из новообращенных им христиан. Священник отправился к Фрикет и обо всем рассказал ей. Мысль о грозившей девушке опасности не давала ему покоя:

— Дитя мое, положение серьезное, очень серьезное!

— Что же делать?

— Надо уезжать, и немедленно…

— Да, но каким образом?

— Отправляйтесь в Чемульпо. Вас понесут в паланкине, вы доберетесь туда за один день…

— А где я возьму носильщиков?

— Это моя забота, да и охрану я вам обеспечу.

— Благодарю вас, вы так добры.

— Мне надо заняться этим делом сейчас же.

Они вышли на улицу. Фрикет направилась во дворец, чтобы попрощаться с королем и юным принцем. Однако король, вне себя от страха, никого не хотел видеть. Он приказал не пропускать к себе даже родных, даже своих приближенных и фаворитов.

Сын его встретил Фрикет в окружении своей личной гвардии, состоящей из мальчиков, самому старшему из которых не было и четырнадцати лет. Все они были одеты и вооружены, как воины старых времен. Ли уже знал несколько французских слов, Фрикет немного понимала по-китайски. Таким образом, мешая оба наречия и подкрепляя слова выразительной жестикуляцией, друзья смогли поговорить друг с другом. Узнав, что его дорогая Фалликет собирается уезжать, бедняга бросился ей на шею и горько заплакал. При виде этих слез юные гвардейцы последовали его примеру и, как по команде, разразились отчаянными рыданиями, звучавшими в унисон, подобно хору из античной трагедии.