Поединок крысы с мечтой
Шрифт:
В тех же случаях, когда автору противно даже ошпаривать своих персонажей, возникает универсальное слово «довольно». И лицо персонажа «было довольно мясистым», и «талант репортера в нем был довольно высок», и «погода была довольно прохладной и пасмурной», и возраст госпожи Мур был «довольно критическим», и «комната была довольно большая, отделанная кафелем», и блондинка была «довольно смазливая», и волосы были «довольно длинные», и прохожий был «довольно немолодой», зато и «стрелял он довольно неплохо». Даже положительный герой Вилли, хоть и «проснулся довольно рано» и лицо его было «довольно привлекательным», не ушел от рокового словечка. По мере чтения романа становится очевидным по крайней мере одно преимущество пресловутого Стивена Кинга перед нашим соотечественником. Хитрый американец любую погрешность стиля всегда может объяснить нерадивостью переводчиков с английского на русский. Юрий же Георгиев, опрометчиво взявшись писать сразу на русском, лишил себя подобного прикрытия. Бандиты «предвкушали красивую бойню, окрашенную кровью полицейских». Герой «увидел всю картину измывания над несчастной женщиной». «Выстрелы сотрясли пригородный воздух» – и «еще двое террористов украсили улицу своими телами». Или это все же подстрочник?
Лично к автору больших претензий у меня нет. В принципе каждый дееспособный гражданин имеет право сочинять все что угодно для собственного удовольствия. Главную вину за «оттенки опасности», «свиноподобные носы» и прочие «сферические цилиндры» следует возложить на издателей
Всегда есть надежда, что Юра все-таки сам увидит.
1995
Визит отложен до лучших времен
Анатолий Афанасьев. Первый визит сатаны. М.: Ковчег («Русская рулетка»)
Американской киноакадемии следовало бы переименовать «Оскара» в «Зигмунда» и вручать золотую статуэтку изобретателя психоанализа наиболее отличившимся создателям мистических триллеров и криминальных драм. Усидчивый зритель голливудской продукции твердо усвоил, что наиболее злостные убийцы, маньяки и вервольфы делятся на две категории: на тех, к кому в детстве родители проявляли нечуткость (или нехорошую чуткость – что еще хуже), и тех, в кого уже с раннего детства вселился дьявол («Экзорсист» У. Фридкина, «Омен» Р. Доннера). Малютка первой категории мучительно реагирует на любую мелочь, чтоб через много лет расплатиться за нее с окружающими по-крупному. Юный изверг второго типа, обнаружив в себе адские возможности, не откладывает на будущее пакость, которую можно сделать уже сегодня.
Очевидно, успех подобных фильмов у нашего зрителя был учтен московским прозаиком Анатолием Афанасьевым, который решил создать синтетического антигероя на основе обеих разновидностей дьяволоносцев, – в твердой уверенности, что такое сальто-мортале наверняка «сделает этот роман отечественным бестселлером» (авторское предисловие к книге).
Известные резоны у автора были. Нечто хорророобразное на отечественном материале читателя, пожалуй, могло бы заинтересовать. К тому же как раз в случае Афанасьева смена писательского имиджа свершилась бы незаметно: этого прозаика – невзирая на полудюжину его соцреалистических романов – знали всего несколько критиков, которые с плюшкинским скупердяйством (хранить незачем, но выбросить жалко) числили его в обойме «сорокалетних». Едва ли в лице Анатолия Афанасьева нам явился бы новый Кинг (или Блетти), но уж во всяком случае самый минимум писательского профессионализма плюс знание незамысловатых законов жанра дали бы в сумме среднедобротный образец «того, что в Америке сегодня называют триллером» (опять же предисловие).
Судя по первым двум-трем десяткам страниц, автор поначалу искренне пытался соответствовать обозначенному жанру и изобразить сатаненка Алешу Михайлова в духе голливудского стандарта, обеспечив его дураковатыми родителями и априорными дьявольскими способностями, не от них полученными. Юный антигерой, аттестованный в качестве такового изначально («у него в глазах мрак», «с его детских губ стекал яд», «его злоба была космического закваса»), демонстрирует свое адское естество недолго. Уже на этих начальных страницах сюжет безнадежно запутывается в вязкой манере письма. Рассказчик, словно забыв о законах жанра, им самим над собой поставленных, то и дело притормаживает у обочины фабулы, чтоб поделиться какими-либо глубокомысленными рассуждениями. Первые километры сюжетной магистрали на глазах у читателя превращаются в расползшийся кисель, где даже остроумие не находит себе твердой основы и оскальзывается в ерничество и юродство. В устах пацана 80-х, пусть и с дьявольскими замашками, нафталинная речь Иудушки Головлева («Верно рассуждаете, сударыня. Так я разве по доброй воле? Асенька к сожительству силой принудила» и т. п.) не кажется ни страшноватой, ни даже комичной: просто нелепой. Мелкий бес Алеша не умеет как следует напугать, потому что скучен. Автор готов комментировать любой его поступок с помощью ремарок («в его дружелюбной, обманной повадке таилась угроза всему сущему»), но они уже не имеют реальной силы. Рядовой триллер, созданный средним американским литератором, не застрахован от банальностей; однако в силу экономичности и функциональности жанра общие места проскальзывают быстро и почти незаметно. Триллер, созданный бывшим советским писателем, не смог избавиться от родовой травмы: его болезненно, едва ли не с мистической силой тянет к многословной, унылой обстоятельности. Автор попытался было привить к западному боевику нашу лапидарную детскую страшилку («Девочка в поле гранату нашла» и т. п.), но лаконичность ему не под силу. Пытки, драки, похищения, стрельба – все это гарантированно тонет в пучине ни к чему не обязывающих слов. Героиня, например, не просто любит, а «любит всеми силами своей маленькой, хрупкой, элегантной души». Один только обонятельный ряд способен занимать целые страницы (и «кожа ее пахла сушеной дыней», и «от него пахло рекой», и «от ее щек пахло леденцами», и «от простыней пахло пряным женским теплом», «и пахнет от него всегда честным мужицким потом, как антоновскими яблоками»), что уж говорить о бездонных осязательном и зрительном – тем более – рядах! Юный сатана, явившийся с недружественным визитом, застает такую кипучую потустороннюю деятельность, что не может не стушеваться. Любая гадость в такой обстановке не производит особого впечатления – как лишний плевок на пол в без того замусоренной квартире.
Кроме того, афанасьевскую попытку триллера окончательно пресекла роковая злоба дня. В зарубежном хорроре сатана, как правило, действует в одиночку, а потому бьет точно в цель. Наш же справедливый писатель не имел права списывать перестройку, демократию, гласность и прочие дьявольские вещи на одного мельчайшего беса Алешу, какая бы «космическая злость» у него ни наличествовала. Так в книге возникли в качестве сатаны крупный мафиози Елизар Суренович, меченный вельзевулом Горбачев, черт Ельцин во главе сатанинского демократического кагала, явно потусторонние Попов и Лужков, а также множество сатанят кавказской национальности. На разоблачение этих адских сил приходится тратить десятки и десятки страниц лирических отступлений – в то время как черт Алеша, переминаясь с ноги на ногу, обязан ожидать, когда сюжет вновь подхватит его и понесет.
Впрочем, нет худа без добра. Роман А. Афанасьева, не став триллером и уже тем более не выбившись в бестселлеры, пожалуй, вселяет известный оптимизм. Ясно, что если визит сатаны состоится взаправду, он будет иметь место скорее всего в США или в Западной Европе – то есть в странах, где дьявола уважительно считают «частью той силы, что вечно хочет зла...». И вряд ли сатана рискнет появиться в наших краях: велика вероятность,
что у нас тут же покусятся на его свободу воли и примутся классифицировать его по партийности, национальности, политическим пристрастиям и т. д. Это посильнее «Чур меня!» и крестного знамения – никакая нечистая сила не выдержит.1994
Красная Шапочка и Серый Вервольф
Алексей Биргер. По ту сторону волков. Журнал «Искусство кино»
Наверное, в географии все дело. В особом тонком шарме англоязычных названий, американских имен и не нашего антуража. Попробуйте переименовать кинговский Касл-Рок в какой-нибудь Балашов Саратовской области – и саспенс немедленно сморщится, истает, станет тряпочкой, словно воздушный шарик Винни-Пуха, напоровшийся на сучок. На наших просторах слишком много противоестественного, чтобы хватило места на что-то сверхъестественное. Поэт Олег Чухонцев, сочинивший вдруг предисловие к тексту А. Биргера (неисповедимы пути Господни), застенчиво признался в любви к «готическому» направлению приключенческого романа и тут же сообщил, будто «По ту сторону волков» находится «на полпути от криминальной повести к готической». Это вполне поэтичное утверждение верно, однако, лишь в том единственном случае, когда все желаемое действительно и писательские намерения можно априори полагать неким результатом. Если же вернуться к прозе, следует признать, что в Балашове по определению не может быть никакой готики и никаких, следовательно, хищных вервольфов, по ночам откусывающих головы бедным балашовским самаритянам. То есть самаритяне и в этих местах (как, впрочем, и по всей России) имеют шанс расстаться с головами и иными конечностями – однако без всякой мистики. Оксюморон с провинциальными вервольфами возможен только в искусстве соц-арта, где вообще возможно все, но тогда повесть А. Биргера написана с неподобающе серьезными интонациями. В свое время Михаил Успенский предложил достроить американский научно-фантастический фильм-саспенс «Киборг-убийца» еще парочкой киносиквелов. Типа «Комсорг-убийца» и «Парторг-убийца». Заметим, что это невинное предложение мгновенно дематериализовало фантастический фундамент фильма ужасов, воздвигнув на его месте основу для нормального постсоветского фарса. У того же Стивена Кинга в «Круге оборотня» зловещий пастор-вервольф имел законное право без вреда для сюжета (напротив, с пользой) ночью оборачиваться серым волком и карать грешных американских сестриц Аленушек (Элленушек) лично, не прибегая к дополнительной помощи слова Божьего. Зато у нашего автора никакой комсомольский активист, ворошиловский стрелок и комендант общежития Тяпов органически не способен сыграть роль полноценного героя саспенса. У привычного читателя подобный герой вызывает ужас скорее в ипостаси коменданта и активиста, нежели в образе оборотня-людоеда. Атрибуты советской эпохи, активно используемые А. Биргером по прямому назначению, вольно или невольно возвращают автора к сугубо рационалистической (криминальной) стороне сюжета, отсекая все возможности сделать лишний шаг в сторону вожделенной готики.
Что касается самой детективной стороны повествования, лишенной мистического флера, то и здесь писатель, увы, не на высоте принятых на себя авторских обязательств. Он волен, конечно, избрать временем действия повести суровые послевоенные годы (что и делает). Но тогда молодому сельскому участковому Сергею Матвеевичу Высику не следует разглагольствовать о «механических инструментах власти», «психологическом барьере» или «идеологических препонах для восприятия» – рискуя нарваться на подозрение, что он вовсе не бывший батальонный разведчик, но как минимум недоразоблаченный профессор-интеллигент. Вместо того чтобы на пару с положительным героем в фуражке с красным околышем расследовать секреты неохраняемых складов, читатель повести автоматически принужден приглядывать за подозрительным милиционером. Когда в финале выясняется, что герой наш по оплошности автора путает пулю с пистолетным патроном и легко заряжает табельное оружие найденной серебряной пулей (словно ТТ – пищаль или мушкет), читатель еще больше укрепляется в уверенности, что милиционер и есть главный злоумышленник, вервольф и убийца. Только шесть финальных страниц сухих и подробных разъяснений, «как все было на самом деле», реабилитируют героя, но окончательно ставят крест не только на саспенсе, но и даже на детективе: возникшие вдруг имена Лаврентия Берии и Василия Сталина превращают неловкий приключенческий пастиш в нечто угрюмо-разоблачительное на тему былого произвола власть предержащих. На фоне Большого Лаврентия жалкий заштатный вервольф автоматически становится мишенью, просто ничтожной для разоблачителя. Потому-то, несмотря на обстоятельный «разбор полетов» в конце, сюжетная конструкция продолжает оставаться неустойчивой и хаотичной. И даже вопросительные интонации финала (дескать, а был ли вервольф? или померещился?) не вызывают рассчитанного интереса: мистические приключения вытесняются Берией с НКВД, а уж те-то гарантированно были.
1994
Хенде хох, гуманоиды!
Алексей Евтушенко. Отряд. М.: Эксмо-пресс («Абсолютное оружие»)
Книга Алексея Евтушенко «Отряд» гипнотизирует уже обложкой. На ней боец Красной Армии (кубари в петлицах, лихо заломленная на затылок пилотка, автомат «ППШ») обнимается с нордического вида гитлеровцем (серебристые лычки, железный крест, фуражка с высокой тульей, пистолет «вальтер»). Открыв книгу наугад, ближе к началу, знакомимся с нибелунгом: «Обер-лейтенант сухопутных сил вермахта, командир разведвзвода Хельмут Дитц возвращался в расположение своей роты, и за его длинной, обтянутой серо-зеленым мундиром спиной на западе красиво остывал летний закат, окрашивая редкие облака в нежно-розовый цвет». Двумя страницами дальше натыкаемся и на «горбоносый профиль» обладателя «ППШ» – командира разведвзвода зеленоглазого капитана Александра Велги. Аннотация на задней стороне обложке разъясняет смысл странного союза серо-зеленой немецко-фашистской спины с горбоносым советским профилем: во время Великой отечественной взвод красноармейцев и взвод гитлеровцев были захвачены инопланетянами, противостоять которым бывшие враги смогли только объединив усилия. Впоследствии – добавим уже от себя – из советско-немецких профи получился отличный сводный отряд, каковой космические демиурги, посовещавшись, решили использовать для всяких полезных межгалактических дел...
Сказать, что Алексей Евтушенко не совсем оригинален в выборе темы, реалий и перипетий, – это значит сильно приукрасить действительность: у создателя «Отряда» нет ни одного самостоятельного сюжетного хода. В неполные четыре сотни страниц автору удалось вогнать более полудюжины сюжетов, буквально отполированных от бесконечного употребления десятками других авторов – зарубежных и отечественных. Тут вам и война двух межгалакттических империй, чьи интересы сталкиваются на планете-прародине (общей и для тех, и для этих). И ядерный конфликт на промышленно развитой планете, разгоревшийся по недоразумению и сделавший непригодным для жизни девять десятых территории. И искусственная планета-звездолет, на котором (которой) можно осуществить эвакуацию нескольких миллионов гуманоидов. И восстание «спасенных» против «спасителей», которых заподозрили в недобрых умыслах. И «параллельная» Земля, отличающаяся от настоящей легкими несовпадениями дат исторических событий. И падение астероида, отбросившее землян в хаос и смуту гражданских войн. И непременная девушка-мутантка, внучка старика-лесовика, обладающая паранормальными способностями и при этом чертовски привлекательная.