Поединок на атолле

В камбуз влетел кок, а за ним Розовый Ганс. Увидав меня, Розовый Ганс сказал срывающимся голосом:

– Он с ума сошел, фугасным снарядом срубил мачту! Слышишь? Дал опять очередь из автомата. У него там целый арсенал: снарядов штук сто, все приготовлено для операции, и, как говорит француз, два автомата и пятьсот патронов. По-моему, достаточно, чтобы разнести все на палубе.

По стальной стенке камбуза стучали пули.

– Как на Восточном фронте,- сказал Розовый Ганс.- Что он хотел сделать с этой миной? Возможно, взорвать всех нас с потрохами, тогда для чего он вынес ее из оружейного погреба? Приложил бы к борту – и все. Проще простого. Может быть, ему хотелось ее разобрать и заглянуть, как там все устроено? Мне самому не раз хотелось это сделать. Ну сказал бы, и, конечно, получил, что положено, а то положил трех в ряд. Эх, Тони, Тони, казалось, из пушки тебя не убьешь, а сковырнулся от маленького кусочка свинца.

Розовый Ганс разразился страшной руганью в адрес Жака, а затем продолжал:

– Теперь я ему не завидую.- Выглянув из камбуза, он тотчас же спрятал голову под защиту стальной стенки.- Начисто срезал фок. Представляю, какой у нас вид со стороны! Теперь к нему не подойдешь. Он, дьявол, может всех нас утопить. Есть только одно средство – это забросать его гранатами. Надо взять ключи у боцмана… Отдал дьяволу душу, мерзавец. Ха-ха. Теперь меня могут поставить на эту должность.- Несколько пуль мягко шлепнулись в стенку камбуза.- Розовый Ганс спросил, нервно передернув плечами: – Что, этому сумасшедшему нет больше целей?

Дверь камбуза распахнулась, и к нам ворвался Ласковый Питер с пистолетом в руке. Он набросился на Розового Ганса:

– Ты почему здесь околачиваешься? Что тебе было приказано, мерзавец? Захотел в канатный ящик или за борт? Укрылся здесь, как в бункере, и сидишь. Трус проклятый, пули испугался!

– Я еле нашел его,- стал врать Розовый Ганс, кивнув в мою сторону.- Я ему передаю приказанье, а он пускается в разговоры.- Он схватил меня за руку и, подмигнув, закричал: – Пошли, буду я еще из-за тебя получать неприятности. Приказ есть приказ!

– Оставь нас, сын свиньи и шакала. Я поговорю с ним здесь.- Ласковый Питер взял меня под руку.

Розовый Ганс замялся у двери.

– Вон! – тихо сказал Ласковый Питер, прислушиваясь к звукам за стенами камбуза.

– Может, у вас будут приказания, так я здесь нужней.

– Вон! И раздобудь гранат. Это на тот случай, если у Фомы дрогнет рука, тогда мы забросаем бак гранатами.

Ганс юркнул за двери.

– Видали подлеца! То же самое бывало с ним и на фронте. То проявит отчаянную смелость, а иногда становится последним трусом. Оставим на время этого негодяя. Я еще доберусь до него… Вот что, Фома, мой мальчик. Запомни крепко. На этот раз ты или подчинишься мне, или тебя ждет участь У Сина. Нож с тобой?

– Нет.

– Врешь! – Он ощупал карманы.- Странно, не соврал. Вот что. Я говорил о тебе с капитаном. Капитан согласен отправить тебя на Родину на свой счет и выдать еще тысячу долларов, на пятьсот больше, чем ты стоишь. Но я шучу, ты стоишь гораздо больше. И все это за небольшую услугу. Ты храбрый парень. Тебе это ничего не будет стоить.

Я слушал его, вначале ничего не понимая. Он вытащил из кармана небольшой нож в желтых кожаных ножнах, отделанных медью.

– Возьми вот. Спрячь. Это настоящая финка. Потом можешь взять этот нож себе на память. Ты сейчас пойдешь туда. Он тебя не тронет. Не бойся. Сделаешь вид, что заодно с ним, и, выбрав момент, всадишь финку ему между лопаток. В этом твое спасение и спасение всего корабля. Он сумасшедший. Не жалей его. Пожалей себя. Только себя. Ты слушаешь меня? Он уже убил десять человек. Его песенка спета. Эти несчастные трусы боятся к нему подойти. Они сумасшедшего считают чуть ли не святым. Прирезав его, ты окажешь неоценимую услугу всей команде и этому безумцу. Должен сказать тебе еще, но под большим секретом.- Глядя на испуганного Ван Фу, он доверительным тоном сказал: – Прикончив болвана, ты тем самым реабилитируешь себя. Есть сведения, что ты был с ним связан и, может быть, вся эта операция с миной задумана вами сообща. Все это, конечно, домыслы, но здесь каждый домысел очень скоро может стать неоспоримым фактом. Человек здесь сознается во всем и, как милости, просит смерти, когда ребята, вроде Тони, возьмутся за допрос. Ты меня понимаешь?

Я кивнул.

– Вот и хорошо. Иди! Смелей! От этого зависит твоя жизнь и будущее.

У меня не было выхода, я взял финку и сунул ее в карман.

Все это время кок молчал, неодобрительно поглядывая на нас, особенно на меня. Теперь же он спросил меня по-русски:

– Ты хочешь его убивать?

– Нет,- ответил я, зная, что Ласковый Питер не понимает ни слова по-русски.

– Тогда ты хочешь помирать?

– Нет, не хочу.

– Тогда моя голова сюравно кастрюлька – ничего не понимай. Лучше тебе не надо ходить.- Он сокрушенно покачал головой, не обращая внимания, что из духовки потянуло гарью.

Силясь выдавить у себя на лице улыбку, я сказал, что не идти к Жаку я не могу – меня тогда убьют. Я не мог сообщить ему, что пуще всего в ту минуту боялся, что меня потащат к капитану и там- то я наверняка взлечу на воздух. Кажется, в ту минуту, если бы мне предложили на выбор – броситься за борт или идти на ют, я бы выбрал первое, тем более что на шее у меня висел мешочек с порошком, отпугивающим акул.

Ван Фу сделал вид, что не заметил моей протянутой руки, решив, что я иду убивать Жака.

– Прощай, Ван Фу,- сказал я.- Ты скоро узнаешь, зачем я туда иду.

– Очень худо узнаешь,- как эхо, ответил кок и отвернулся.

Ласковый Питер сказал:

– Кок напуган до смерти. Но ты наконец-то взялся за ум. Я предвидел это, сохранив тебе жизнь. Не медли, мой мальчик, помни, что ты идешь спасать и себя, и еще многих достойных людей.

Когда я вышел на палубу, Жак стрелял из автомата одиночными выстрелами, но увидев меня, прекратил огонь. Фок-мачта, срезанная на высоте полутора метров от палубы, навалилась на грот, готовая рухнуть за борт, но ее не пускала оснастка и еще умелая рука рулевого. «Лолита» шла малым ходом, и рулевой держал ее поперек пологой волны, не давая особенно раскачиваться из стороны в сторону.

– Жак, не стреляй! – крикнул я, подняв обе руки.

Он ответил:

– Перейди на левый борт! Быстро!

Я бросился к левому борту, и Жак дал очередь из автомата. Пригнувшись, я побежал, запнулся за убитого, упал и прополз на животе последние пять метров до трапа, хотя мог их преспокойно пройти.

Когда я очутился за щитом, Жак, ничего не спрашивая, сунул мне в руки автомат и проговорил совсем спокойным тоном:

– Стреляй! Теперь уже скоро. Отодвинь предохранитель. Не показывай голову. Укройся за брашпилем, там лучше обзор правого борта, и стреляй но всех, кто покажется, патронов у нас много. Ты не боишься?

Конечно, я боялся. От страха цепенели руки, кружилась голова, но я сказал:

– Нет, ничего не боюсь.

Он понял мое состояние и со своей всегдашней улыбкой сказал:

– Немножко бояться можно, даже необходимо, много нельзя. Тогда – гибель.

Мы дружно застрочили из автоматов по палубе – он по левому борту, я по правому, не целясь, просто, чтобы к нам не могли подойти.

Когда у меня кончились патроны, Жак бросил мне запасной магазин.

В нас не стреляли, видно что-то замышляя. Вдруг я увидел руку на планшире фальшборта: к нам подкрадывались под его прикрытием. Я крикнул Жаку, мы открыли огонь, и два пирата полетели за борт. Их никто не стал спасать.

Когда мы переставали стрелять, Жак подбадривал меня:

– Честь и мужество победят, Фома…

На наше счастье, основные силы команды находились в матросском кубрике, и мы никому не давали из него высунуться. Большая часть вахтенных матросов, которым было приказано атаковать Жака, были убиты или ранены. Потерпели неудачу наши враги, когда хотели обстрелять Жака из крупнокалиберного пулемета. Он разгадал их замысел. Пулемет стоял на крыше рубки, замаскированный чехлом под компас. Но оттуда мачты мешали вести огонь по баку. Пулемет стали быстро переносить на крыло мостика, Жак сбил из пушки и пулемет, и часть мостика. Мне было и страшно и в то же время радостно от сознания, что я не оставил товарища в беде, что я сражаюсь за правое дело против фашистов и что мы держим в страхе такую банду головорезов…