Поединок над Пухотью

В это время второй эсэсовец уже спускался в землянку. Сашка выстрелил ему в живот и отстукал, сам не зная зачем: «Его звали Федей…» Словно обрадовавшись, «Заря» с большой скоростью принялась задавать вопросы, и первым из них был: как звали Сашкиного лучшего друга… Сержант, не задумываясь, отстукал ключом «Глеб», «Сергей», «Федор» и напоследок, словно устыдившись, чуть не забыл — «Андрей» и «Валя»…

Лишь после этой проверки «Заря» попросила уточнить координаты, переданные Стрекаловым десятью минутами раньше. Координаты района готовившегося наступления немцев. Стрекалов повторил. Степанчиков — очевидно, это был он — отстукал «вас понял», но и после этого Сашка не выключал рацию. Теперь это была единственная ниточка, связывающая его со своими, и ему не хотелось прерывать ее самому.

Когда в просвете двери опять показался человек, Сашка решил, что ниточка сейчас оборвется, и с сожалением поднял автомат, но свет упал на лицо человека, и Сашка вскрикнул от неожиданности. В землянку, шатаясь, спускался Драганов. Сашка на секунду закрыл глаза, помотал головой — Драганов не исчез. Знакомое, изрытое оспинами, худое лицо, прямой шрам и неповторимый драгановский нос, когда-то свернутый набок ударом боксерской перчатки…

— Семен!

Драганов шел мимо него в угол, к нарам, но, дойдя до них, остался стоять на месте, плавно покачиваясь.

— Семен! Это я, Сашка Стрекалов!

Семен, как подкошенный, упал на нары. Когда Стрекалов приблизился, его друг уже спал похожим на глубокий обморок сном.

РАДИОГРАММА

«Пугачев — Белозерову

13 декабря 1943 г.

Согласно дополнительным сообщениям местных жителей в течение последних трех суток находящиеся в окружении немцы действительно стягивают крупные и мелкие подразделения, технику, боеприпасы и горючее к берегу реки Пухоть, приблизительно в район д. Переходы. По сообщению тех же жителей, к настоящему моменту крупные силы немцев сосредоточены юго-восточнее села Воскресенское. Проверить эти донесения в ближайшие сутки было невозможно, но они полностью совпадают с последним донесением „Сокола“, принятым сегодня в 13.30.

Ввиду невозможности провести разведку боем, прошу в тех же целях произвести бомбометание и обстрел указанной территории с самолетов».

Драганов медленно приходил в себя. Разлепив глаза, долго разглядывал Сашку. Потом шумно вздохнул, отцепил флягу.

— Выпей, Саня, за помин души Генки Малютина, Ваньки Распопова, Азаряна, Рыжова…

Он всхлипнул, провел рукавом по лицу.

— Значит, и у тебя всех… — Сашка сполз на землю, как будто из него вытащили какой-то стержень. — Как же это, а, Семен? У меня ведь тоже всех…

Драганов методично бил себя кулаком по лбу, старый шрам медленно багровел.

— Всех передушил, гад. Как курей. Поздно до меня дошло, ох, поздно!

— Что дошло? — Сержант насторожился.

Драганов отхлебнул из горлышка, вытер губы ладонью. Глаза его понемногу стекленели.

— А то самое. Фрицы, Саня, нас с первого дня засекли. Как забросили группы, так он и пасет. Думаешь, почему Верзилин сразу засыпался? На след напал, это уж точно. А мы с тобой еще плутали. Потом и мы наткнулись. У тебя, говоришь, тоже всех? Ну вот… — Он подвинулся к Сашке, дохнул перегаром. — Оплошали мы, брат, и все тут. Ну ребята — ладно. Они в нашем деле ни хрена не понимали. Но ведь мы-то с тобой — разведчики! Мне ж сам комдив такое дело доверил! Вернусь, спросит. А что я ему скажу? Нечего мне сказать, оплошал на этот раз Семен Драганов!

У Сашки острой болью сжалось сердце.

— Трибунал? А что для меня теперь трибунал? — продолжал Драганов. — Теперь я сам себе трибунал. Какой приговор вынесу, такой и в исполнение приведу. И стрелять в затылок никому не придется. Драганов не какой-нибудь дезертир, он — честный солдат. Это вам понятно?!

— Прекрати истерику, — попросил Стрекалов. От драгановских пьяных выкриков у него голова шла кругом.

— Прекрати, Семен! — сбрасывая оцепенение, повторил он. — Разберутся где надо! Чего ж самому торопиться на тот свет? Может, еще и помилуют…

Драганов рассмеялся. Сашке показалось, что он быстро трезвеет, на глазах превращаясь в совсем другого Семена — не того, что был в полку, и даже не того, который только что плакал пьяными слезами, а в третьего — спокойного, трезвого, расчетливого и холодного, отгородившегося от Сашки стеной непонятной обиды. Не взглянув больше на Стрекалова, он взял у одного из убитых «шмайссер», деловито обследовал его карманы, переложил запасные «рожки» в свои, отстегнул флягу, попробовал содержимое…

— А я ведь понял: ты из-за меня остался. Все передал, что надо, хотел уходить, а тут я… Прости, если можешь.

Где-то недалеко хрустнула ветка. Семен взял автомат, вынул из кармана «лимонку».

— Ну вот и дождались. Захлопнули нас обоих. А вот и машина. Слышишь? Это за нами. Жаль, поторопились. Я ведь, честно говоря, рассчитывал тут в одну деревушку заглянуть… Что глядишь? Думаешь, если рябой, так уж никто и не любит! Любят, Саня. Да еще как любят-то! — Он расправил плечи, потянулся. — На минутку бы к ней! Перед смертью…

— Перестань ныть! — Стрекалов не на шутку разозлился. — Может, еще и вырвемся. Бывало же не раз такое.

Драганов прислушался, потом осторожно выглянул наружу.

— Тихо чегой-то; Хуже нет — вот так… Хочешь, я тебе про нее расскажу? Про Глафиру?

— Не время, Семен.

— А другого не будет. Вот, значит, познакомились мы в сорок первом. Она нашу роту из окружения выводила. А после лесами вела… Короче, стали мы вроде как муж и жена. Потом она вернулась, мы дальше пошли. Как счас помню, говорю ей: «Прощай, Глафира Иванна!» А она мне: «Не говори так, Сема. До свиданья»… Я опять свое, она в слезы…

— Семен! — Стрекалов поднял руку. — Давай попробуем. Вроде нет никого.

Драганов не ответил. Он молча раскладывал возле себя трофейные гранаты.

— Семен! — сказал Стрекалов. — Мы должны уйти, понимаешь?

Драганов молчал.

— Ты что? — Стрекалов толкнул друга в плечо. — Не слышишь?

— Слышу, — Семен впервые поднял глаза. — Я ведь все понимаю, Саня. Ты свое дело сделал, тебе можно и за медалью рвать, а для меня одно осталось… Ну, чего уставился? Не узнаешь?

— Товарищ старший сержант Драганов!

— Брось, Саня. Был Драганов, да весь вышел. Поминай меня теперь как убиенного на войне Семку Драгана. Мать говорила, будто это и есть моя настоящая фамилия: отец-то хохол был… А тебе я пособлю. Пособлю, Сань, не сомневайся.

— На чужом хребте в рай собрался? Хорош!

Драганов выпучил глаза от изумления.

— Ты что, офонарел?

— Легкой смерти ищешь, да? Вы, дескать, тут деритесь с фрицами, освобождайте, спасайте, а я по-быстрому! Чтоб без мучений! Эх ты! Ребята небось думали: Семен отомстит… Черта лысого! Он в рай собрался. Дурак! На, бери свои гранаты, подорвись на них, я знаю, это легко, только кто потом из твоего автомата стрелять будет, знаешь? Фрицы! Возьмут и выстрелят в меня, в твою Глафиру, в любого из твоих друзей!