Поэтический космос

Живопись - искусство пространства. Звук воспринимается слухом как музыка и считается искусством временным. Поэт осуществляет здесь свою давнюю задачу:

"связать пространство и время", звуками написать портрет. Вот почему две последние строки - ключ ко всему стихотворению в целом: "Так на холсте каких-то соответствий вне протяжения жило лицо".

"Протяжение" - важнейшее свойство самого пространства. Протяженное, зримое, видимое... Хлебников создает портрет непротяженного, незримого, невидимого. Портрет "Бобэоби", сотканный из детского лепета и звукоподражаний, создает незримое звуковое поле, воссоздающее женский образ.

Этот портрет "пелся": пелся облик, пелись губы, пелась цепь. Поэтическое слово всегда существовало на грани между музыкой и живописью. В стихотворении "Бобэоби" тонкость этой грани уже на уровне микромира. Трудно представить себе большее сближение между музыкой и живописью, между временем и пространством.

Соединить пространство и время значило также добиться от звука цветовой и световой изобразительности. Он искал те незримые области перехода звука в цвет, "где голубизна василька сольется с кукованием кукушки".

Для Скрябина, для Римского-Корсакова, для Артюра Рембо каждый звук тоже был связан с определенным цветом. Обладал таким цветовым слухом и Велимир Хлебников. Он считал, что звук "м" - темно-синий, "з" - золотой, "в" - зеленый.

ЗВУКОПИСЬ

Вао-вэя - зелень дерева

Нижеоты - темный ствол,

Мам-эами - это небо,

Пучь и чапи - черный грач...

Лели-лили - снег черемух,

Заслоняющих винтовку...

Мивеаа - небеса.

Реакция окружающих на эти слова в драме "Зангези" вполне определенна:

Будет! Будет! Довольно!

Соленым огурцом в Зангези!..

Но мы прислушаемся к словам поэта. Несомненно, что звуковые ассоциации Хлебникова, связанные с окраской звука, так же субъективны, как ассоциации, скажем, Рембо, но есть здесь и нечто объективное.

В 1967 году я сравнил цветовые ассоциации Хлебникова с некоторыми данными о цветофонетических ассоциациях школьников, приведенными в статье Г. Н. Ивановой-Лукьяновой (Иванова-Лукьянова Г. Н. О восприятии звуков.
– В кн.: "Развитие фонетики современного русского яэыка". Л., 1966).

У Хлебникова:

3-отражение луча от зеркала (золотой);

С-выход точек из одной точки (свет, сияние);

Д - дневной свет;

Н - розовый, нежно-красный.

Большинство школьников окрасили звук "с" в желтый цвет. У Хлебникова этот звук - свет солнечного луча.

Звук "з" одни окрасили в зеленый, другие, как и Хлебников, в золотой цвет.

Многие, как и Хлебников, окрасили "м" в синий цвет, хотя большая часть считает "м" красным.

Эти данные тем более ценны, что лиигвист-фонетик никак не соотносил свои исследования с поэзией Хлебникова. Видимо, цветозвуковые фонемы Хлебникова и его "звездная азбука" глубоко уходят корнями в пространственно-временные свойства.

Подтверждение правоты В. Хлебникова ещё раз пришло несколько неожиданно для меня в 1981 году. В это время вышла книга калининградского лингвиста А. П. Журавлева

"Звук и смысл". Там сообщилась, что многие поэты, подчас неосознанно, видят цвет звука. Звуки "а" и "я" передают красный цвет, а звук "о" желтый и т. д.

Спустя два года А. П. Журавлев перебрался в Москву, и мы совместно повторили опыт с окраской звука по телевидению в передаче "Русская речь".

Перед школьниками лежали разноцветные карточки и буквы русского алфавита. На глазах у зрителей они должны были выбрать для каждой буквы свой цвет.

Теперь уже не по книгам, а в реальности я как ведущий телепередачи убедился в правоте Велимира Хлебникова. Многие школьники выбрали хлебниковские цвета. Для них, как и для поэта, "м" был синим звуком.

Конечно, здесь существуют тонкости. Даже в обычном опыте один и тот же цвет люди видят по-разному. Для дальтоников, например, красный и зеленый неразличимы, так сказать, на одно лицо. Есть люди, которые видят мир черно-белым. Что уж говорить о высоте восприятия Хлебникова или Рембо.

Цветозвук Велимира Хлебникова - весть из другого, как говорили древние, "горнего" мира. Горний мир высоко, как хрустальная небесная гора, но в душе человека эта высота есть. "Горе имеем в сердцах", - восклицали древние поэты. Слово это стало исчезать из нашего языка. Только у Цветаевой в "Поэме горы"

Вздрогнешь - и горе с плеч и душа - горe.

Дай мне, о горе, спеть, о моей горе...

Цветозвуковая небесная гора Хлебникова как бы опрокинута в человека. Он смотрит с её вершины и видит: "Стоит Бешту, как А и У, начертанные иглой фонографа". При таком взгляде звучат любые контуры предмета. А ныне появились переложения рельефа Альпийских гор на музыку - нечто величественное, похожее на фуги Баха, хотя выполнял эту работу компьютер.

Я представляю, как трудно было поэту жить в мире сияющих слов, в пространстве звучащих облаков и гор. Бешту аукался очертанием своих вершин, одновременно поэт слышал здесь древнеиндийский мировой звук "аум".

Хлебников утверждал, что в звучании "ау" содержится 365 колебаний (подсчитывал на фонографе), одновременно 365 дней в году и ещё 365 разновидностей основных мышц у человека, и отсюда мысль о повторяемости каждого мирового цикла событий череэ каждые 365 +- 48 лет. К этому открытию мы ещё вернемся, а пока прислушаемся к "звездной азбуке".

Она похожа на современную космологическую модель метавселенной, где мифы переплетены, взаимопроникаемы и в то же время невидимы друг для друга (Термин "метавселенняя" далее употребляется не в физическом, а в хлебниковском, антропокосмическом значении).

Иные вселенные могут валяться в пыли у наших ног, могут пролететь сквозь нас, не оставляя следа,

Я вспоминаю стихотворение Велимира Хлебникове" где Сириус и Альдебаран блестят в пыли под ногтем,

Это так близко к нашему восприятию метавселенной.

Выходит, что поэт интуитивно видел метавселенную. жил в ней уже в двадцатых годах прошлого столетия, хотя, конечно, не надо отождествлять его мир со строго научной космогонией. Метавселенную можно представить как дерево с множеством веток, которые не соприкасаются между собой. Каждая ветвь - вселенная, либо подобная нашей, либо отличная от нее. Именно такую модель предложил И. С. Шкловский.