В златотканные дни сентябряМнится папертью бора опушка.Сосны молятся, ладан куря,Над твоей опустелой избушкой.Ветер-сторож следы стариныЗаметает листвой шелестящей,Распахни узорочье сосны,Промелькни за березовой чащей!Я узнаю косынки кайму,Голосок с легковейной походкой…Сосны шепчут про мрак и тюрьму,Про мерцание звезд за решеткой,Про бубенчик в жестоком пути,Про седые бурятские дали…Мир вам, сосны, вы думы мои,Как родимая мать, разгадали!В поминальные дни сентябряВы сыновнюю тайну узнайтеИ о той, что погибла любя,Небесам и земле передайте.(1911)
* * *
Прохожу ночной деревней,В темных избах нет огня,Явью сказочною, древнейПотянуло на меня.В настоящем разуверясь,Стародавних
полон сил,Распахнул я лихо ферязь, [333]Шапку-соболь заломил.Свистнул, хлопнул у дорогиВ удалецкую ладонь,И, как вихорь, звонконогийПодо мною взвился конь.Прискакал. Дубровым зверемКонь храпит, копытом бьет, —Предо мной узорный терем,Нет дозора у ворот.Привязал гнедого к тыну;Будет лихо али прок,Пояс шелковый закинуНа точеный шеломок. [334]Скрипнет крашеная ставня…“Что, разлапушка, – не спишь?Неспроста повесу-парняЗнают Кама и Иртыш!Наши хаживали стругиДо Хвалынщины [335] подчас, —Не иссякнут у подругиБирюза и канифас [336] …”Прояснилися избенки,Речка в утреннем дыму.Гусли-морок, вслипнув звонко,Искрой канули во тьму.Но в душе, как хмель, струитсяВещих звуков серебро —Отлетевшей жаро-птицыСамоцветное перо.(1912)
333
Ферязь—старинная русская верхняя одежда, длинная и распашная, без воротника.
334
Шеломок—опрокинутый желоб по краю кровли, под который запускается тес, или коньковый брус вместо желоба, к которому тес прибивается, а на него ставится резной гребень, со шпилями или петухами по концам.
335
Хвалынщина(или Хвалисское море) – древнерусское название Каспийского моря.
336
Канифас —хлопчатобумажная материя с саржевыми либо атласными основными полосками. Идет преимущественно в отбеленном виде – на белье, но продается и крашеным, а также набивным – для дамских платьев.
* * *
Мне сказали, что ты умерлаЗаодно с золотым листопадомИ теперь, лучезарно светла,Правишь горним, неведомым градом.Я нездешним забыться готов,Ты всегда баснословной казаласьИ багрянцем осенних листовНе однажды со мной любовалась.Говорят, что не стало тебя,Но любви иссякаемы ль струи:Разве зори – не ласка твоя,И лучи – не твои поцелуи?1911?
* * *
Обозвал тишину глухоманью,Надругался над белым “молчи”,У креста простодушною даньюНе поставил сладимой свечи.В хвойный ладан дохнул папиросойИ плевком незабудку обжег, —Зарябило слезинками плёсо,Сединою заиндевел мох.Светлый отрок – лесное молчанье,Помолясь на заплаканный крест,Закатилось в глухое скитаньеДо святых, незапятнанных мест.Заломила черемуха руки,К норке путает след горностай…Сын железа и каменной скукиПопирает берестяный рай.Между 1914 и 1916
Рождество избы
От кудрявых стружек пахнет смолью,Духовит, как улей, белый сруб.Крупногрудый плотник тешет колья,На слова медлителен и скуп.Тёпел паз, захватисты кокоры, [337]Крутолоб тесовый шоломок.Будут рябью [338] писаны подзоры [339]И лудянкой [340] выпестрен конек.По стене, как зернь, пройдут зарубки:Сукрест, лапки, крапица, рядки,Чтоб избе-молодке в красной шубкеЯвь и сонь мерещились – легки.Крепкогруд строитель-тайновидец,Перед ним щепа как письмена:Запоет резная пава с крылец,Брызнет ярь с наличника окна.И когда очёсками куделиНад избой взлохматится дымок —Сказ пойдет о красном древоделеПо лесам, на запад и восток.Между 1915 и 1917
337
Кокоры —бревно или брус с корневищем; захватисты —здесь: разлапистые.
Изба – святилище земли,С запечной тайною и раем,По духу росной коноплиМы сокровенное узнаем.На грядке
веников ряды —Душа берез зеленоустых…От звезд до луковой грядыВсё в вещем шепоте и хрустах.Земля, как старище-рыбак,Сплетает облачные сети,Чтоб уловить загробный мракГлухонемых тысячелетий.Предвижу я: как в верше сом,Заплещет мгла в мужицкой длани, —Золотобревный, Отчий домЗасолнцевеет на поляне.Пшеничный колос-исполинДвор осенит целящей тенью…Не ты ль, мой брат, жених и сын,Укажешь путь к преображенью?В твоих глазах дымок от хат,Глубинный сон речного ила,Рязанский маковый закат —Твои певучие чернила.Изба – питательница словТебя взрастила не напрасно:Для русских сел и городовТы станешь Радуницей [341] красной.Так не забудь запечный рай,Где хорошо любить и плакать!Тебе на путь, на вечный май,Сплетаю стих – матерый лапоть.Между 1916 и 1918
341
Радуница(от лит.rauda – погребальная песнь) – весенний праздник древнего русского язычества. В христианское время слово изменилось в Радоницу; это название (от “радость”) указывает на радостную весть о воскресении Христовом, с какой приходят живые на могилы умерших.
Сергей Клычков
(1889–1937)
Поэт, прозаик и переводчик Сергей Антонович Клычков (наст. фамилия Лешенков) родом из Тверской губернии. Учился в Московском университете. Уже в ранних поэтических сборниках “Песни” (1911) и “Потаенный сад” (1913) заявил о себе как о поэте новокрестьянского направления. Возрождая в отечественной лирике жанр народной песни, развивая мотивы русского предания и сказки, Клычков переосмыслял их в романтическо-символистском плане. С началом Первой мировой войны был призван в армию. В 1921 г. вернулся в Москву, работал в журнале “Красная новь” и издательстве “Круг”.
Революцию Клычков встретил с восторгом, продолжая разрабатывать свое фольклорно-романтическое направление. Но затем из его творчества уходят сказочность и напевность, появляются вечные, философские темы, мотивы прощания и тревоги за сохранность мира природы. С середины 1920-х гг. поэт обращается к прозе (написано 6 романов). Кампания борьбы с “кулацкой литературой” не миновала и Клычкова. Его последняя книжка стихов “В гостях у журавлей” (1930) была злобно встречена критикой. Клычков вынужден был заняться переводами. В 30-е годы выходят его переложения эпических произведений народов СССР. В июле 1937 г. Клычков был арестован и вскоре расстрелян.
Леший
За туманной пеленою,На реке у краяОн пасет себе ночное,На рожке играя.Он сидит нога на ногуДа молсёт [342] осоку…Звезд на небе много, много,Высоко, высоко.– Ай-люли! Ай-люли!Весь в серебряной пылиМесяц пал на ковыли!– Ай-люли! Да ай-люли!Задремал в осоке леший —Старичок преклонный…А в бору пылают кленыОт столетней плеши…А в тумане над лугамиСбилось стадо в кучу,И бычок бодает тучуКрасными рогами.(1910)
342
Молсёт (диалект.) – сосет, гложет.
* * *
Была над рекою долина,В дремучем лесу у села,Под вечер, сбирая малину,На ней меня мать родила…В лесной тишине и величьиМеня пеленал полумрак,Баюкало пение птичье,Бегущий ручей под овраг…На ягодах спелых и хмеле,Широко раскрывши глаза,Я слушал, как ели шумели,Как тучи скликала гроза…Мне виделись в чаще хоромы,Мелькали в заре терема,И гул отдаленного громаМеня провожал до дома.Ах, верно, с того я и дикий,С того-то и песни мои —Как кузов лесной земляникиМеж ягод с игольем хвои…(1912, 1918)
* * *
Лель цветами все поле украсил,Все деревья листами убрал.Слышал я, как вчера он у прясел [343]За деревнею долго играл…Он играл на серебряной цевне, [344]И в осиннике смолкли щеглы,Не кудахтали куры в деревне,Лишь заря полыхала из мглы…На Дубне журавли не кричали,Сыч не ухал над чащей лесной,И стояла Дубравна в печалиНа опушке под старой сосной…Каждый год голубою весноюОн плывет, как безвестный рыбак,И над нашей сторонкой лесноюВиснет темень – туманы и мрак…Редко солнце из облака выйдет,Редко звезды проглянут в ночи,И не видел никто и не видитНа кафтане узорном парчи…Невдомек и веселой молодке,Что сгоняет коров поутру,Чей же парус белеет на лодке,Чей же голос слыхать на ветру?..Он плывет, и играет на лукеРанний луч золотою стрелой,Но не вспомнят о прадедах внуки,Не помянут отрады былой…Не шелохнут лишь сосны да ели,Не колыхнут вершины берез,И они лишь одни видят Леля,Обступая у берега плес…(1914, 1918)
343
Прясло– изгородь из кольев и жердей; здесь: околица.