Пока мы будем летать

Мишель ждет меня у дверей. Мы вместе проходим в её комнату. Когда девушка закрывает за нами дверь, выключается свет. Но в комнате не становиться вовсе темно. Ночник рассыпает искусственные звезды по всей комнате, заставляя меня затаить дыхание. На комоде в ряд стоят ароматические свечи, радуя приятным запахом манго.

Мы располагаемся на кровати. Может, здесь было бы тесно для двух взрослых людей, но для двух худощавых девушек, здесь достаточно места. Между нами даже образовывается небольшая пропасть, что есть гораздо глубже, нежели может показаться.

Ложусь у изголовья кровати, а Мишель напротив. Нахожусь у стенки, а она на краю.

Мы обе молчим некоторое время. У меня с головы не идет картина, увиденная в ванной. Как я довела себя до такого состояния? Как я могла превратить себя в это? Я даже на живого человека мало похожа. Как я могу любить кого-то, если я не могу полюбить себя? Я даже не уверенна, какой я хочу быть. Худая, толстая, уродлива или красива, слишком длинные волосы или слишком короткие, женственная, мужеподобная, слишком глупая или слишком умная… Я устала загонять в эти рамки саму себя. Устала требовать от себя быть кем-то, кем никогда вероятно не стану.

— У меня есть бисквиты. Я могла бы сделать чай, если ты хочешь, — говорит Мишель. Похоже, ей наскучает просто молчать. Я благодарна ей за то, что она первой нарушает убийственную тишину, вырывает меня из водоворота мыслей. Похоже, я никогда не научусь плавать.

— Да. Это было бы замечательно, — совсем тихо произношу я, подавляя слезы, что просятся наружу. Матрас прогибается, когда девушка поднимается с места, а моё костлявое тело подскакивает на пружинках. Боже мой, как я могла позволить этому случится?

Встаю с кровати следом за Мишель. Чувствую себя старухой, у которой ломит кости. Буквально чувствую каждую из них, что будто скрипят, рассыпаясь медленно на части.

Мишель приносит на большой тарелке бисквиты, чашу с джемом и чай в красивых чашечках, украденных из родительского сервиса. Она садится напротив меня. Мы всё ещё сидим в темноте, и я прошу девушку не включать свет, когда она поднимается с места, чтобы сделать это.

— В последнее время мы будто перестали общаться, — осторожно произносит Мишель. — Мне не хватает нашего общения.

Беру кусочек бисквита. Подношу ко рту, но сразу же чувствую подкатившуюся к горлу тошноту. В последний раз после того, когда я нормально поела, меня всю ночь тошнило. Это было ужасно. Но я всё равно делаю над собой усилие, чтобы откусить хотя бы маленький кусочек и проглотить его.

— Ты ненавидишь меня за это? — вырывается у меня. Сложно держать внутри то, что рвется наружу.

— Что? Нет, — она хрипло смеется, опуская голову вниз. — Вовсе нет, — произносит девушка, и улыбка меркнет. Ей будто хочется что-то сказать мне, но она не решается.

Мне кажется, будто у меня раздувается желудок от каждого съеденного кусочка. Покончив с бисквитом, решаю, что мне больше не стоит есть. В норму тоже нужно приходить постепенно. Беру в руки чашку с чаем и отхлебываю.

— Я должна тебе кое в чем признаться, — моё сердце падает в пятки. Откладываю чай в сторону и готова внимательно слушать. — Ты же знаешь, что я переехала в город в начале учебного года. Я готовилась к тому, что быть новенькой это сущий ад, но я и подумать не могла, что будет так тяжело, — она таит дыхание, подавляя свои эмоции, вырывающиеся наружу. Нахожу её ладонь и легонько сжимаю. Говорить всегда тяжело. — Я пришла на одну из вечеринок, которую устроил один из парней из футбольной команды. Мой парень сказал, что это отличный шанс завести себе друзей. Я обещала ему пойти. Там я увидела тебя и твою подружку…

— Лиззи, — перебиваю, но сразу же поджимаю губы. Ей и так нелегко.

— Да. Прости, но когда я увидела вас, то сразу подумала, что вы двое из тех сучек, которых вся школа хочет. Я даже не надеялась подружиться хотя бы с одной из вас, — девушка улыбается. Она из-за этого сказала те слова? Только лишь из-за этого она пожелала мне смерти? — Я хотела уйти с той вечеринки пораньше, но ко мне начал приставать один парень. Эрик Хьюстон, — ещё один друг Зака. Ничем не отличается от Дональда Николса. Почему все парни в футбольной команде такие озабоченные? — Я тогда прыснула ему в глаза перцовым баллончиком. И надеялась на то, что всё обошлось.

Не могу уловить связь между мной и Эриком. Я с ним даже ни разу не общалась. Чай уже остыл, бисквит начал засыхать, но сладкий запах джема продолжает навеивать ложное чувство покоя.

— Через неделю в школе появились слухи о том, что у меня сифилис. Будто я заразила им Эрика. Это было ужасно. Я с ним даже не спала, — её голос становиться всё слабее и слабее. Сжимаю её ладонь ещё сильнее. — Ко мне дошел слух, будто это ты всем растрезвонила об этом. Я не помню от кого услышала подобный слух, но я возненавидела тебя всей своей душой, — её рука сжимает мою в ответ.

— Но я не…

— Теперь я знаю, — её голубые глаза встречаются с моими. — Теперь я знаю, что это была не ты.

Я слышала о девушке, у которой был сифилис. Кажется, от Лиззи. Но я не придавала значения этому. Меня беспокоили отношения с Заком, а всё остальное было не важно. Я даже не знала Мишель до того момента, пока она не познакомилась со мной.

— Это была твоя подружка. Стюарт помог мне прижать Эрика к стенке, чтобы тот сказал правду. Он сказал, что спал с Лиззи. Это она заразила его чёртовым сифилисом. Но чтобы не портить своё «честное» имя, бросила тень на меня, — девушка пожимает плечами.

Меня будто ударяет битой по голове. В глазах на несколько секунд темнеет. Она одурачила меня. Лиззи специально прислала мне те видео, чтобы лишить меня тех друзей, которые у меня есть. Она сделала это намеренно, ведь знала, как много для меня начали значить Мишель и Фостер.

— Прости меня, — произношу я и через секунду оказываюсь в крепких объятиях блондинки.

Она не обижается на меня. Она понимает меня. Чувствует меня.

Первое время мы молчим. Я беру в руки остывшую чашку с чаем и начинаю пить, заполняя пустоту внутри.

— Стюарт тоже хотел прийти, но я подумала, что это не лучшая идея, — сказала Мишель, и мы обе рассмеялись.

Лёд постепенно тает. Мы пытаемся не затрагивать тему школы. Разговоров нам хватает о другом. Мы проникаем в самые давние воспоминания друг друга. Я рассказываю ей о Харпер. О Брук, с которой я знакома, кажется, вечность. Мы говорим о Томе. Мишель рассказывает о своем парне. О детстве в Шотландии, откуда она родом и её семье.

Чай, бисквиты, джем, искусственное небо на потолку, сладкий запах манго, витающий в воздухе, и теплые разговоры. Никаких воспоминаний об отце или матери. Я не хочу больше врать. Но я не хочу больше вспоминать о них. Образы этих людей умерли в моей голове. Для меня они умерли и в жизни.