Покров-17

– Да, – я кивнул. – А этот «Прорыв»… Кто это вообще, в конце концов?

– Люди, которые хотят выйти отсюда. Очевидно, да? Их собрал Старик. Да, Старик… На самом деле он всего-то на пару лет старше меня. Раньше он служил в оцеплении этой территории, а потом пришел сюда со своим отделением. Он объявил, что поможет людям выбраться отсюда. Разрушит кордоны, блокпосты, стену с колючей проволокой. И люди к нему пришли. У них есть оружие. Базируются на железнодорожной станции, частично контролируют северо-восточную окраину города, иногда делают вылазки и нападают на оцепление.

– То есть отсюда все-таки можно выбраться?

– Они не выберутся отсюда. Их мало. И, знаете, в этом плане товарищ полковник прав. Нельзя, чтобы отсюда уходили. Иначе за ними во внешний мир пролезет зло, которое здесь живет. А вообще, конечно, тяжело тут. Они все идиоты, понимаете? Одни – идиоты, которые делают глупые поступки, чтобы сохранить порядок. Другие – идиоты, которые делают глупые поступки, чтобы его разрушить. Тут скоро такое начнется… Вы докурили? Пойдемте. Нас ждут в Институте.

– Зачем я нужен Институту?

Капитан виновато улыбнулся, посмотрел на меня, пожал плечами.

– Я не знаю. Но вам больше некуда идти.

* * *

Мы шли по тихой улице среди деревьев, по мшистой разбитой дороге, мимо одинаковых пятиэтажек с черными окнами, мимо детских площадок, ржавых качелей, сгнивших деревянных скамеек, буйно заросших кустами дворов. Не лаяли собаки, не каркали вороны, только моросил дождь, и пиджак промок почти насквозь. Было холодно.

Мы молчали.

Я не знал, что теперь делать.

Не оставалось больше ничего, кроме как держаться за этого странного парня, Капитана, и идти туда, где мы оставили машину, а потом в Институт. Он говорил, там помогут, если я помогу им. Но как я могу им помочь?

Бред, наваждение, идиотский сон.

Темнота, ширлики, озлобленные люди, убивающие друг друга, и этот покинутый город, и невозможность выбраться, и отвратительное ощущение, будто я не в своей стране, а на каком-то отдаленном острове без связи с цивилизацией – впрочем, так оно и есть.

Да и вообще, если подумать, я уже почти два года как не в своей стране.

Эта осень навсегда. Этот дождь навсегда. И эти серые панели, сливающиеся с безобразным небом, разбитые тротуары, мшистый асфальт, поваленные столбы, неработающие светофоры, спутанная паутина провисших над головой проводов, они даже не жужжат электрическим гулом, просто молчат, как и все в этом городе – все молчит, все мертво, все заражено слепотой и безмолвием.

Капал дождь, ветер шумел в разросшейся листве, мы шли мимо облупившихся стен и заколоченных дверей. Хотелось сесть прямо здесь, на заросшей дороге, и бесконечно долго смотреть на асфальт.

– Я не знал, что в России есть такие забытые места, – сказал я. – Здесь очень тоскливо.

– Чего только нет в России, – ободряющим голосом ответил Капитан. – Вы не расстраивайтесь. Лучше подумайте о том, что, может, прямо по этой дороге, когда здесь еще не было города, а было только село Недельное, в сорок первом году бегали герои вашей книги. Бегали, стреляли, умирали, убивали немцев. Как там главного героя? Селиванов?

– Ага.

– Вот, и Селиванов ваш тоже. Кстати, вы его выдумали, или у него был прототип?

– Выдумал. Весь рядовой состав я выдумал, прототипы только у командного состава. Я много изучал…

– Хорошо, что изучали, – не дал договорить Капитан. – Знаете, а мне здесь иногда даже нравится. Тут есть ради чего жить, понимаете?

– И ради чего вы здесь живете?

Капитан открыл рот, чтобы ответить, но не успел.

В городе взвыли сирены.

* * *

21 сентября 1993 года

Санкт-Петербург

Пятилетний Саша сидел у телевизора и не понимал, почему экран вдруг стал синим и на нем появились тревожные белые буквы.

– Обраще… ние… пре-зи-ден-та… – он начал читать по слогам, сидя на диване и болтая ногами. – Дедуль, а что такое федерация?

Дед сидел рядом, в майке и затасканных тренировочных штанах с отвисшими коленками, он с тревогой смотрел на экран и хмурился.

– Это, Саш, страна, где мы живем. Так теперь называется – Российская Федерация.

Саша продолжал читать.

– Бнель… цина… Кто такая Бнельцина?

Дед хотел было ответить, но на экране появился седой дядька в синем пиджаке и с красным галстуком, с пухлым и обвисшим лицом. За его спиной висел трехцветный флаг.

– Это Бнельцина? – спросил Саша, повернувшись к деду.

– Ельцин. Тише, Саш… – ласково ответил дед. – Надо послушать.

Дядька говорил неприятным скрипучим голосом, тяжело, серьезно, с тревожными паузами.

– Уважаемые сограждане! Я обращаюсь к вам в один из самых сложных и ответственных моментов. Накануне событий чрезвычайной важности…

Саша взглянул на деда. Тот внимательно и сердито смотрел на дядьку в телевизоре.

– В мой адрес потоком идут требования со всех концов нашей страны остановить опасное развитие событий, прекратить издевательства над народовластием. Уже более года предпринимаются попытки найти компромисс с депутатским корпусом, с Верховным Советом…

Саша ничего не понимал. Дядька в телевизоре сначала показался ему смешным, а потом неприятным. Он подумал, что дед почему-то тоже не любит его.

– Большинство Верховного Совета идет на прямое попрание воли российского народа. Проводится курс на ослабление и в конечном счете устранение президента, дезорганизацию работы нынешнего правительства…

На кухню зашла бабушка, обеспокоенно посмотрела на экран, потом на деда. Подвинула стул, села рядом.

– А Ельцин – это наш король? – спросил Саша, покачнувшись на стуле.

– Вроде того, – ответил дед.

– А он рубит головы?

– Ему бы самому голову отрубить.

Саша не понимал, за что дед так не любит Ельцина. Может, за его противный голос? Он выглядел очень смешно, совсем не похоже на правителя: разве что на того забавного короля из старого фильма «Золушка». Но тот был добрый, а этот какой-то совсем непонятный.

Ельцин продолжал долго и скучно говорить. Саша не понимал ни слова, но, судя по тому, как внимательно дед и бабушка смотрели на экран, происходило что-то важное.