Покушение

Но видно, он вообще не вызывал у воров никаких позывов, его они обошли вниманием.

За первые недели в Москве он на Сухаревку не выбирался и не представлял, что именно она стала и чревом, и одеждой большевистской империи.

Андрей полагал, что если отыщет что-нибудь из носильных вещей, то сделает Лидочке сюрприз. Но скоро он пожалел о своем решении. Вещи были ношеные, мятые, а если и попадалось что-то приличное на вид, Андрею скоро стало казаться, что все это обман.

Конечно, идти надо было вместе с Лидочкой, тем более что Андрею так хотелось чего-нибудь купить для нее. Но деньги жгли руки — Андрею хотелось сегодня же, сейчас же купить нечто сюрпризное, красивое и очень нужное. А так как заранее он планов себе не составил, то, попав в столпотворение Сухаревки, растерялся, и ему хватило ума отказаться от наполеоновских планов, ограничиться необходимыми вещами и отложить настоящий набег на воскресенье.

Когда Андрей, приобретя коробку довоенного зубного порошка, кусок хорошего туалетного мыла, совсем новую сковородку — мечту Марии Дмитриевны, — вафельное полотенце и бутылку подсолнечного масла, продвигался к выходу, на Сретенку, он буквально налетел на стоящего посреди прохода нелепого очкастого соседа сверху, похожего на голодную стрекозу. В одной руке тот держал клетку с белыми мышами, а другой совершал летательные движения, в которых была некая элегантность, может, потому, что короткий рукав пиджака засучился, и белая тонкая рука заканчивалась такими тонкими и широко растопыренными пальцами, что они казались перьями.

Этого мужчину Андрей встречал раза два на лестнице или у подъезда. Он поспешил пройти мимо, сделав вид, что не узнал соседа, чтобы его не смутить. Не всем приятно, когда их ловят за занятием постыдным. Вряд ли сосед гордится торговлей мышами.

— Остановитесь! — Тонкие пальцы вцепились в рукав Андрея. — Ваше лицо мне знакомо. Я могу ожидать от вас сочувствия и денежной помощи.

— Здравствуйте, — сказал Андрей. — Мы с вами живем в одном доме на Болотной площади.

— Значит, вы не биолог?

— Я археолог.

— Тогда купите крысу, Они чрезвычайно сообразительны. Когда-нибудь вы будете гордиться тем, что помогли великому ученому в скорбную минуту.

Андрею хотелось спросить, неужели сосед на самом деле полагает себя великим ученым? Что он голодный ученый — это печальный факт.

— Нет, — ответил на непроизнесенный вопрос человек в стрекозиных очках. — Их есть нельзя. Это все равно что забивать гвозди хрустальной вазой. Эти крысы — плоды труда одинокого гения…

Сосед сделал паузу и представился:

— Доктор Миллер. Девичья фамилия Мельник, — Сосед рассмеялся.

Потом принялся уговаривать Андрея:

— Ну постойте рядом со мной еще минут десять. Вы приносите счастье. Я чувствую.

Если я не продам моих крысок, то мне нечем будет кормить мой зоопарк. Ведь вы не хотите, чтобы я отрезал от себя филейные части?

— Зачем такие крайности? — возразил Андрей. — Вы же можете кормить мышей мышами?

— Какими?

— Вот этими, которых вы продаете.

— Еще чего не хватало! Что я, людоед какой-нибудь?

Андрей не хотел спорить, но помимо воли язык произнес;

— А если покупатель их поджарит? Времена у нас голодные.

Сосед задумался. Он был совершенно серьезен.

— Ах, — сказал он. — Ну почему я не подумал о такой трагической возможности?

— Вам жалко мышей?

— Во-первых, — Миллер блеснул очками, которые подхватили лучи послеполуденного солнца и, сконцентрировав, кинули их в лицо Андрею — во-первых, это не мыши, а крысы. Мне надоело повторять банальные истины. Во-вторых, мне их жалко. В-третьих, я немедленно возвращаюсь домой, а вы ссужаете мне десять рублей. Всего десять рублей. Они у вас есть. Иначе бы не покупали такие ненужные человеку вещи, как подсолнечное масло. Дома вы мне, кстати, отольете из бутылки. Она слишком велика я вас, молодой человек.

Это было сказано тоном пожилого профессора, хотя судя по всему, Миллер был вовсе не стар.

— Сколько вам лет? — спросил Андрей.

— Мне двадцать шесть лет, но я выгляжу моложе. И учтите, что в моем возрасте Эварист Галуа уже погиб на дуэли, а Александр Македонский был близок к смерти.

Андрей достал из кармана брюк десятку. Миллер заметил, что десятка не одинока, и заявил:

— Вам придется расстаться еще с десяткой, потому что у меня оторвалась подошва.

Он поднял по-птичьи ногу, и Андрей, к ужасу, убедился в том что, вместо подошвы в правом ботинке видна черная ступня. Просто голая ступня.

— Ведь еще так холодно! — произнес он. — Земля холодная, снег недавно сошел.

— Вот именно! — заявил Миллер. — Вы намерены ссудить мне еще червонец?

— Разумеется, — согласился Андрей.

— Тогда я вам гарантирую место на трибуне мя почетных гостей, — сказал Миллер, — в день, когда я буду получать Нобелевскую премию.

— Не больше и не меньше, — улыбнулся Андрей.

— А я больше не намерен мелочиться, — сказал Миллер-Мельник. — Меня встречают и провожают по одежке. То есть я сам задаю уровень славословия или критики. Вы не проголодались?

— Не отказался бы от чашки чая, — сказал Андрей, который видел, что Миллеру-Мельнику просить невмочь, что он мысленно перешел рубеж, за которым выцыганивать подачки неприлично. Но замерз он безмерно — неизвестно еще, сколько он простоял на Сухаревке со своей клеткой.

Андрей покосился на клетку. Мыши сбились в кучку в углу — им тоже было холодно, а может, укачало от ходьбы.

Они зашли в сомнительного вида трактир на Сретенке. Половой долго игнорировал их.

Потом все же принес чайник с заваркой и самовар — это обошлось Андрею в пять рублей, да еще три рубля сахар. От еды Миллер-Мельник категорически отказался, Но тайком — думал, что Андрей не заметит, — сунул между прутьями клетки кусок сахара. Мыши засуетились, сбились вокруг лакомства.

— А в чем сущность вашей работы? — спросил Андрей, пока они ожидали чай.

Миллер ждал вопроса. Но отвечал снисходительно. Острый красный нос торчал между выпуклыми линзами очков, глаза были преувеличенно велики, а губы сжаты в линейку.

Ничего особенного в лице не было.

— Я физик, — сказал он, — но я не открываю законов, я экспериментирую. Я добиваюсь реальной власти над природой. Я ее калечу, изменяю и в конечном счете совершенствую. Мой конек — пустота. Вам этого не понять, ибо вы гуманитарий, а я и не буду стараться вам объяснять, Характер у физика был женский. Андрей с детства не выносил этой девичьей логики:

«Ах, что я знаю, но не скажу!» А так хочется сказать всему миру!

— Не хотите, не надо, — сказал Андрей. Но, конечно же, ему было любопытно узнать, чем его сосед занимается, Он мог быть чудаком, но не жуликом.

Половой принес самовар. Вот тут Миллер-Мельник скормил мышкам еще кусочек сахара.

Андрею не хотелось, чтобы половой это заметил.

— Вы представляете себе строение материи? — строго спросил Миллер.

— А как вас зовут? — спросил Андрей. — Я имею в виду имя.