Покушение

Предложение, сделанное Лениным, не было для начальника ЧК неожиданностью. Они и сам понимал, что лодка не может свезти двух пассажиров. Как это было сказано у О’Генри?

«Боливар двоих не свезет?»

Завтра об этом догадаются сами левые эсеры, а еще раньше — соратники по нашей партии.

Дзержинскому казалось забавным, что из всех возможных исполнителей Ленин выбрал его. А ведь мог договориться с Троцким. Троцкий — вечно второй, он и помрет вторым. Троцкий с радостью кинется уничтожать конкурентов, которые в свою очередь не скрывают своего недоброжелательства.

Но иезуитский, холодный ум Дзержинского отдавал должное Ильичу. Ильич гениальный тактик. Хотя когда-то, и, возможно, скоро, этот тактический талант погубит Ленина, Сегодня одной тактики мало. Недаром вся страна, весь мир понимают — Ленин проиграл Брестский мир, это его поражение и позор. Он понимает это и сам на всех перекрестках кричит о том, что Брест — это похабный мир. Но это передышка, которая приведет к всемирной революции. Передышка тянется и тянется, всемирной революции не предвидится, а уже скоро половина России окажется под немецким сапогом. Потеряны Украина, Белоруссия, Польша, Финляндия, Прибалтика…

Предложением, а может, даже приказом Ленин, казалось бы, поставил Дзержинского в безвыходное положение. Он ведь знает, что Дзержинский — вождь противников Брестского договора внутри партии, вождь левых коммунистов, И именно в этом пункте союзник эсеров. Но как настоящий коммунист он должен понимать — эсеров надо ликвидировать. Союзников, но лишних в лодке. И вот теперь… решай, Феликс.

Дзержинский предвидел разговор с Лениным, поэтому уже давно разработал план — как погубить партию левых эсеров ее же руками. Но пока он не считал необходимым посвящать вождя революции в детали гениального и такого банального, в сущности, плана.

Дзержинский попросил секретаря вызвать к нему товарища Блюмкина.

— Ну и что нового? — спросил он.

Борода у Яшки подросла, он обзавелся английского покроя френчем — в ЦИКе Свердлов внедрял пиджак и галстуки и проигрывал чиновничью войну. Надвигалась новая война, и потому мода также тянулась к пулям.

— Он дает показания, — сказал Блюмкин, имея в виду несчастного Мирбаха, которого, сменяясь, допрашивали все сотрудники отдела правда, безрезультатно, потому что ничего полезного Мирбах сообщить не мог.

— Вышли на посла?

— Надеюсь выйти.

Я даю тебе времени месяц, — сказал Дзержинский. — Через месяц дело должно быть готово.

Отдел был создан специально для того, чтобы можно было скомпрометировать немецкое посольство, которое, как назло, вело себя сдержанно и не попадалось ни на спекуляциях, ни на связях с контрой, ни на разврате. Проклятый граф Мирбах держал немцев в жесткой узде. Дзержинскому сначала показалось, что, взяв однофамильца посла и объявив его шпионом, он посла погубит. Но посол с удивительным и отвратительным для Дзержинского равнодушием встречал все попытки связать его имя с арестованным.

— Будет готово — обещал Блюмкин, хотя еще сам не представлял, что будет готово к началу июля. Однако понимал, что именно тогда намечен Съезд Советов, где встретятся все оставшиеся партии.

— Понял, все будет готово, — повторил Блюмкин.

— Что еще нового? — спросил Дзержинский. — Экстраординарного?

Это было любимое слово шефа. Каждую беседу с любым своим сотрудником он завершал таким вопросом. Подчиненные порой копили новости или хотя бы любопытные сплетни именно в расчете на этот вопрос.

Для Дзержинского такое завершение беседы не было пустым звуком. Из пустяков складывалось знание, которое зиждется не только и не столько на высоких каменных башнях общеизвестных трагедий, а на шорохе мышиных передвижений. Именно такие передвижения говорят о том, что скоро сваи нерушимого для всех моста рухнут, подточенные махонькими зубами.

Яша отлично знал об обычае шефа ЧК.

— Любопытную историю рассказал мне один из моих сотрудников, — сказал он. — Есть такой чудак, живет на Болотной площади и уверяет, что может уменьшать мышей и даже собак в несколько раз. Вернее всего, жулик, но мой сотрудник уверяет, что видел сам уменьшенных зверюшек.

— Фамилия, — сказал Дзержинский.

— Миллер-Мельник — наверное, псевдоним. Болотная площадь…

— Я не о нем, — сказал Феликс Эдмундович. — Я о вашем сотруднике.

— Берестов, Андрей Берестов. У меня к нему никаких претензий.

— Никаких?

— Он коммунист, в отличие от меня член вашей партии, протеже Нины Островской.

— Знаю, знаю. Бывший адъютант адмирала Колчака.

— Не может быть! Он же совсем молодой, моего возраста.

— Чем-то он Колчака пленил.

— Ну вот, никому нельзя верить.

— Якову Блюмкину тем более, — вдруг улыбнулся Дзержинский, как кот, надежно прижавший лапой мышь и желающий поиграть с ней, прежде чем ее сожрет. — Могу ли я верить человеку, который скрывается в моем ведомстве под псевдонимом?

— Это партийная кличка, — поправил шефа Блюмкин.

— И который во всех анкетах пишет ложные сведения о своем рождении. Вы, товарищ Блюмкин, на два года моложе указанного вами возраста.

— От вас ничего не скроешь, Феликс Эдмундович, — с явным облегчением сказал Блюмкин, что не скрылось от внимательного слуха начальника ЧК.

— Для этого я сюда поставлен партией, — наставительно произнес Дзержинский. — А вот ты, Блюмкин, не знаешь, почему твой Берестов оказался на Болотной площади.

— Площадей много… — туманно ответил Блюмкин. Что-то он недоглядел. И это ему зачтется в минус.

— Он пошел туда со своей подружкой, с возлюбленной, которая весьма нас интересует.

Блюмкин молчал, чуть склонив набок голову.

— А его подружка, как нам известно, на Болотной площади некоторое время жила в одной квартире со знатной дамой, находящейся у нас под наблюдением.

— Не томите, откройте тайну! — взмолился Блюмкин.

— Возлюбленную Берестова зовут Фанни. Фанни Каплан. Это имя вам ничего не говорит?

— Первый раз слышу.

— А вот это грустно. Потому что Фанни Каплан — известная террористка, всю свою молодость она провела на каторге под двумя смертными приговорами. Сейчас, по слухам, урезонилась, отдыхала в Крыму в санатории для политкаторжан… но как мы с тобой знаем, волк всегда волк, как его ни корми. Так что мы прослеживаем ее передвижения, связи и явки.