Поле Куликово

II

Из окна своей спальни Владимир Андреевич мог бы рассмотреть Оку, но её скрывали вековые леса. Сплошняком уходили они на север - к Москве, на юг - к Туле, бесконечно тянулись в стороны восхода и заката. Здесь красные боры сливались с березняками и дубравами, сосновые косогоры врезались в чернолесье и ольховые урманы, теплолюбивые дуб и липа дружили с жилицами севера елью и лиственницей. Леса давали жильё и тепло, леса одевали и кормили, леса укрывали в дни нашествий врага. Но леса могли и предать: знающий дороги враг под их покровом подкрадывался к городам. Вблизи Серпухова зелёные кущи потеснились, уступая место деревенькам и полям, во все стороны их прорезали дороги: городок становился столицей немалого удела, и множество разного люда тянулось к его дубовым воротам. Стены городка слабоваты - два ряда заострённых брёвен, врытых в землю, а князю Владимиру виделись защитные валы, твердыни каменных башен над раскатами - Серпухов должен стать ключевой крепостью на южных границах Московской Руси. Если бы к нему присоединили свои плечи Тула и Таруса, Москва заслонилась бы таким щитом, какой не по зубам ни одному врагу, идущему с юга.

Светало, и Владимир видел в окно часть разобранной стены, за ней - плёс Нары, на её берегу - кучи серой земли и камня, груды киты и обожжённых брёвен. Этим летом он начал работы по перестройке детинца. Привёз опытных городников, вместе с ними вычерчивал план крепости и привязывал к месту. Беда - рук мало. Летом особенно.

Серпуховской ложился рано, зато и вставал раньше всех в тереме, обдумывая в тишине предстоящие дела, но сегодня мысли убегали от обыденности, были неясны и тревожны. Может, от вчерашнего разговора с венецианскими купцами из Таны? На столике их подарок - резная шкатулка красного дерева с шахматами, выточенными из слоновой кости. Владимир принял подарок благосклонно, однако после ухода гостей не прикоснулся к шкатулке. Хотя шахматы стали модными при европейских дворах, он не любил эту восточную игру, считал, что её придумали подхалимствующие бездельники для царственных лежебок. Кто из государей много играл в шахматы или по-иному прожигал время, тот проигрывал сражения и царства.

Мысли Владимира занимали рассказы купцов о делах в Орде, особенно известие о том, что кафские фряги поставили крымскому темнику и хану много военного снаряжения, в том числе пружины для баллист и катапульт.

В тереме послышались шаги, просыпался городок, разбуженный церковным колоколом. Люди спешили к заутрене, запел на окраине рожок пастуха, со двора донёсся скрип колодезного журавля, голос конюха: "Балуй, чёрт!" Приплыл звон Высоцкого монастыря, заложенного Сергием близ столицы удела по просьбе Владимира. Год назад Сергий крестил Ивана - первенца Серпуховского.

Сейчас князю особенно хотелось увидеть Сергия, о многом поговорить, и прежде всего о той книге в деревянной обложке с узорными серебряными накладками, что лежала на его столе. Он взял её, сел лицом к свету, чтобы погрузиться в мир отшумевшей жизни, обильный человеческой кровью, чьей-то славой и страданиями народов, извечно жаждущих тишины, но не устающих вставать друг на друга с мечом и огнём. А мысли обратились к Елене с сынишкой, находящимся в Литве. Там - неспокойно. Едва ли кто-то из князей посмеет учинить обиду дочери Ольгерда, жене Владимира Храброго, но в дни смут на дорогах появляется вольница, которой княжеские титулы - что огородное пугало озорным мальчишкам. Елена как раз должна бы выехать от брата Андрея, из Полоцка, где, по слухам, особенно стало опасно. Андрей Ольгердович, прославивший своё имя в Куликовской сече, вернулся на полоцкий стол лишь год назад. Его упросили жители города, прогнавшие ставленника Ягайлы князя Скиргайло, - за пьяные оргии и травлю людей зверями, которых держал при себе вместо стражи. Оскорблённый изгнанник искал помощи у великого князя Литвы Ягайло - тот почёл за благо молчаливо поддержать Андрея. И теперь Скиргайло призвал на помощь крестоносцев. Полочане со своим князем, конечно, отобьются от крестоносного сброда - им не впервой, но не случилось бы беды с Еленой и сыном. Зря отпустил весной, лучше б сидела в Москве. Загорелось ей, видишь ли, похвалиться наследником перед матерью и братьями и наладилась в Литву почти с грудным. Однако жену можно держать в доме либо хозяйкой, либо рабой. Второго Владимир не хотел и не мог - он полюбил свою жёнушку сразу, как только увидел выходящую из золочёной польской кареты, в которой привезли её братья Андрей и Дмитрий...

Владимир вздохнул, раскрыл книгу на шёлковой закладке, перед глазами побежала вязь греческого письма. И загудело пространство земли, расплескались реки, двинулись стотысячные армии. Рушились стены столиц, земля захлёбывалась в огне и крови, исчезали цари и государства, народы рассеивались. История говорила с русским князем - то ли остерегала, убеждая, насколько мал и ничтожен он перед ней со всем своим уделом, то ли на что-то подвигала, показывая, как люди творят свою славу и собственными руками роют себе могилы.

Владимира история увлекала не меньше, чем Дмитрия. Родившийся князем, властелином немалых земель, он всё-таки не был свободным - его княжество, вся Русь жили надеждой на уничтожение ига. Откуда он выполз, ордынский удав, сдавивший своими кольцами половину мира? Восточные книги превозносили божественные достоинства "солнцеликого" Чингисхана, нечеловеческую силу и храбрость его приверженцев - Владимир не верил им, ибо знал, как создаются подобные панегирики. Поддерживая славу своих основателей, государства, религии, ордена и кланы хотят увековечить себя, утвердить повсюду свои законы и порядки. Теперь он читал правду. Летописец словно бы отливал в строки греческого письма то, что бродило в сознании Владимира. Предшествующие столетия только подтверждали, что "потрясатели Вселенной" являются, когда их некому остановить. Бессилие народов, поражённых духовной чумой, навлекает полчища хищников, сбивающихся для кровавого пира в стаи. Хищные союзы называются по-разному - империями, ордами, каганатами, орденами, цель же у них – одна: порабощение и грабёж ослабевших. А вожак стаи всегда найдётся.

Сто восемьдесят лет назад многим казалось невероятным, что "полудикие" кочевые племена громят одну за другой величайшие державы с изощрённой государственной системой и многочисленными армиями, где одних военачальников было больше, чем всадников в туменах Субедэ, Джебэ и Толуя, что завоевателей не в силах были остановить и устрашить крепости с разными ухищрениями, пороховые мины, адские трубы для разбрасывания липкого огня, метательные машины, огненные ракеты, разрывные снаряды и стада боевых слонов с окованными железом бивнями. Всё это скоро оказывалось в руках завоевателей и служило им.

А между тем грабительская организация монголо-татарских завоевателей, как и все прежние, вызревала в воздухе, где пахло тленом разлагающихся империй. Она долго проверяла себя и прощупывала соседей в набегах. Её творцы не уставали заверять в своём миролюбии, не уставали и жаловаться на злобность иноплеменников, усыпляя их внимание. Когда же, ощутив достаточную силу, хищники сбросили овечьи шкуры и начали рвать в клочья племена и народы, нашествие кровавых орд многие сочли Божьим наказанием - тому, кто бессилен перед бедой, ничего не остаётся, кроме ссылок на волю Всевышнего.

У большинства людей – короткая память, иначе они сразу вспомнили бы, что подобные "Божьи наказания" уже являлись то в образе гуннов, то римскими легионами, то фалангами Александра, то полчищами гиксосов. И началу военных бед нередко предшествовали десятилетия, а то и столетия внешнего покоя, когда люди уверяются в неизменности жизни, считая мировые потрясения невозвратно далёкими, и живут уже не для общества, а для себя, превыше всего ставят удовольствия и личные блага, убежищем почитают домашний мирок, позволяя душе зарастать плесенью себялюбия, корысти, презрения или равнодушия к ближнему. И своих вождей почитают не по их заслугам и самоотречению в государственном труде, а по титулам и количеству золотой мишуры на одежде.

В те дни, когда гроза надвигалась на империи востока, цари царей, императоры и шахи млели на золотых тронах от сознания своего величия и могущества, понимая под могуществом число подданных и т олпы раззолочё нных придворных болванов со зн а ками командующих неисчислимыми войсками. Обленившиеся в гаремах, они видели свои армии лишь на парадах, перезабыли даже боевые песни предков, заменив их ме с сами. И невдомё к было царям царей, что их армии, как и государства, отданы в руки людей ни на что не способных или врагов. Эти прише льцы, тайно состоящие на службе хана , втиралис ь во все области жизни государства , продвигая своих, а не удавалось - толкали наверх бездарнейших чиновников и военачальников, которые не могли им помешать. Для оболванивания народа устраивались торжества и празднества за счёт казны государства. Молодё жь развр ащали соблазнами "красивой" и лё гкой жизни, даже вводили в моду женоподобные наряды для мужчин, чтобы их не влекло к мечу и коню. Певцов и сказителей, воспевающих народных героев, сменили барды, поющие о любовных страстишках, прелестях наложниц, альковном сумраке и чаше с вином. В те дни в балаганах и на площадях бесстыдствовали полуобнажё нные красотки, привлекая толпы зевак. Г ероя повсюду заменил дураковатый клоун, пошляк или проходимец, умеющий устраивать любовные делишки, набивать кошель, пить вино и драться в корчмах . Наглая, изворотливая бездарность царствовала во всей жизни, и достоинс т вом уже считался не ум, не бескорыстное служение благу народа , а умение угождать ст оящему выше и обогащаться за счё т простаков. Одни рабы да бедняки трудились на полях и в ремесленных домах, иссыхая от непосильной работы, презираемые и отве р женные, ибо труд, вскармливающий силы народа, считался уже недостойным свобо д ных граждан - каждый искал выгод и развлечений. Эмиры, министры, судьи, управ и тели волостей заботились лишь о том, как бы попышнее устроить собственные хоромы да расставить у кормушек государства своих родственни ков и угодных людей. Пока окружё нные толпами подхалимов государи наслаждались славословием в их честь, власть уходила в руки жуликов, и корпорации государственных воров набирали нев е роятную силу. Сверху донизу воцарилась продажность. В зятка и кража стали непо д судны, порождая в среде начальствующих вседозволенность и разврат. "Хватай себе, тащи к себе, топчи ближнего, обжирайся и наслаждайся!" - вот закон, который разъ е дал человеческие сообщества, пре вращая империи в кучи трухи, ещё величественные снаружи, почитавшие себя каменными горами - но лишь до первого ветра. Чтобы г о сударство погибло, достаточно сделать презираемым труд пахаря, кузнеца и во ина, а сделано было куда больше . Если же кто-то пытался поднимать голос против всеобщей бездуховности, против продажности чиновников, пошлых и убаюкивающих народ пе с нопений, против сплочё нного сообщества тайных и явных изменников, против н а чальствующих лодырей и дураков, его или устраняли, или хором обвиняли в очерн и тельстве, ортодоксальности, агрессивности, даже в бунте и подрыве устоев. Печальнее всего было то, что и духовные столпы государств оказались заражены общей чумой. Вместо того чтобы изживать чумных крыс, они, в лу чшем случае, припугивали народ Б ожьим гневом. Так было в Великом Хорезме, в империях Китая, в Индии и Восточном Халифате.

А тем временем в степях и горах, охраняемых отрядами закалё нных в лишениях воинов, молодые племена кочевников, ещё не тронутые тленом гниющих цивилизаций, сбивались в стаю и выбирали себе вожака. Там человеку, едва он начинал ходить и понимать речь, вручали игрушечный лук и деревянный меч, чтобы со временем зам е нить другими, более внушительными, пока не будет способен носить настоящее ор у жие. Уже подростком о н знал своё место в боевом расчё те О рды, рос воином, готовым на полное самоотречение ради исполнения воли великого кагана и предводителя войск - джихангира, именем которых действовали воинские начальники от десятника до тем ника. Этот боец, считая себя лишь клеточкой своего рода и племени, листком ед и ного дерева, произросшего под золотым солнцем кагана, мало до рожил собой . Ему н е престанно твердили: "Там, за границами кочевой степи, лежат богатейшие земли, к о торые когда-то у наших предков отняли соседи. Они разжирели и теперь живут в б о гатых городах, купаются в роскоши, нас же считают бродягами и дикарями. У них много войска, но это люди – пустые, изнеженные, развратные, их военная сила – похожа на чучело тигра, набитое опилками. Они уже давно ничего не заслуживают, кроме смерти и рабства, и в свой час мы отнимем у них всё , что должно принадлежать нам".