Поле Куликово

К смотру построились перед полуднем. Не было на поле воина в пеньковом тигиляе или простом зипуне: кольчуги, панцири, дощатые доспехи - сплошная сталь. Даже на ополченцах. Копейщики через одного вооружены новыми алебардами, соединяющими секиру и пику, стрелки в большинстве заменили луки самострелами со стальной пружиной. Дмитрий приказал выдавать лучшее из своих запасов, беречь оружие не имело смысла - враг мог нагрянуть уже завтра. В повозках нашлось бы снаряжения ещё на десятитысячную рать, но ставить в строй некого, даже из московских волостей не все служилые люди явились. Где-то в пути Дмитрий Ольгердович с переславцами, дружины дмитровцев, суздальцев, юрьевцев и владимирцев. Ждали также ратников из Можайска. Успеют ли?

Сопровождаемый боярами, Дмитрий объехал шеститысячный сводный полк. Нигде не задержался, никого не спрашивал - это войско не нуждалось в строгом досмотре и зажигательных речах. Его можно сейчас же вести в бой.

– Худо, - сказал Боброку-Волынскому, закончив объезд.
– С десятью такими тысячами я бы встретил хана в поле, но с шестью выходить нельзя.

– У Дмитрия Ольгердовича со всеми-то наберётся тысячи три-четыре.

– Ему держать Акхозю, а у того - тумен.

Ещё накануне, подсчитывая вероятное число своих ратников, Боброк пришёл к единственному решению, но сейчас боялся сказать его. Сказал Донской:

– Надо собрать двадцать тысяч, а это - месяц. Да, месяц Москве быть в осаде.

– Тогда я высылаю гонца к Дмитрию Ольгердовичу - штоб не спешил в Москву?

– И не мешкая! Оставь Уду командовать лагерем. Завтра утром выступаем на Переславль. От ополченцев послать конных в помощь пастухам - для отгона скота за войском...

На памяти москвитян, кажется, то был первый будний день, когда молчали молотки медников, кузнецов и серебряников, топоры плотников, пилы и тёсла столяров и бочаров, не стучали станки ткачей и не жужжали круги гончаров. Князь со стражей, возвращаясь в Кремль, повстречал в посаде первые возки беженцев, потревоженных ночным пожаром и дымами в небе. Люди расступались перед государем, кланялись, провожая его взорами надежды. Дмитрий скакал в середине отряда, надвинув на глаза горностаевую шапку. Что скажут, что подумают эти люди, узнав об его уходе с дружиной? Только он, великий князь Дмитрий Донской, может собрать большое войско в столь тяжёлое время, остановить хана, свалившегося как снег на голову. А в Москве собирать поздно...

Перед закатом начался последний совет в Кремле. Решение Дмитрия уйти для сбора ратей в Переславль, может и дальше, посеяло тишину в думной. Каждый гадал, кого великий князь оставит воеводой в столице, и одни лелеяли честолюбивую надежду, других мучил страх. Противиться воле Донского было опасно.

Тишину в думной взорвало появление князя Владимира. С его дорожным корзно, казалось, в залу залетел ветер, пахнущий дымом и кровью.

– Прости, государь, я - прямо с седла.
– Возбуждённое лицо Серпуховского и голос казались весёлыми, никто бы не сказал, что больше суток он не слезал с коня.

– Мы все тут - с седла.
– Голос Дмитрия выдал его радость. Оживлённый говорок прошёл среди бояр. До этой минуты у многих было ощущение, будто от Москвы оторвана с кровью какая-то важная часть. И чего ведь не передумали про себя! Может, Храбрый - пленён или убит ордынцами? Или напуган ханом и почёл за благо укрыться в дальних волостях, а то и в Литве, куда загодя отправил жену с сыном? А может, как иные, лелеет тайную мысль воцариться на великокняжеском столе после того, как хан уничтожит Донского?

– Садись рядом, княже, да рассказывай!

– Государь! Вчера утром войско хана было в сорока верстах от Серпухова, нынче, наверное, стоит на пепелище. Я поднял народ и велел уходить на Можай и Волок. Город и деревни - сжечь. Небось, видели зарево?

– Прости, Господи, неразумие Твоих рабов, в лютости и гордыне не ведающих, чего творят.

Владимир повернулся к Киприану, голос скорготнул железом:

– Ты, отче, хотел, штоб я на постой позвал врага?

– Сядь же, Володимер, не ссориться созвал я вас - думать, как удержать Орду.

– Уж хватит думать, государь! Мы всё думаем, а хан идёт. Немедля надо выступать навстречу. Я дорогой поле приглядел, не хуже Куликова!

– С кем выступать? Против тридцати ханских тысяч у нас и семи нет. А с восхода идёт Акхозя с туменом. Уже решено: Москва сядет в осаду и притянет войско хана. Я же в ночь ухожу в Переславль. Там соберём силы и ударим хана.

Владимир оглянулся, встретил взгляд Боброка-Волыпского и сказал:

– Оставь меня в Москве, государь.

– Нет, князь Храбрый, иное тебе предстоит. С закатной стороны в Переславль идти далеко. Нужно второе место сбора. В Можайске и Волоке-Ламском немалые запасы оружия и кормов - выбирай любой город.

– Волок.

– Добро. И ко мне - поближе. А в Москве я оставлю боярина Морозова, он в сидениях - опытный человек. Помощников из бояр будет у него довольно. И я надеюсь, - Дмитрий поднял голос, - владыка тоже останется в стольной, примером и словом укрепит дух сидельцев. Будет дух крепок - Орде не взять Москвы. Градоимец Ольгерд расшибал свой лоб об её стены, а уж хан и подавно расшибёт.
– Снова заговорил.
– Княгиню с малыми детьми вручаю вам, бояре. С подмогой не задержусь.

То, что князь оставляет жену, никого не удивило. Сегодня утром, когда смотрели войско, Евдокия родила сына.

– Много ли дружины даёшь нам, государь?
– спросил Морозов.

– Не рассчитывай на дружинников, Иван Семёныч, они - нужнее в поле. На стенах же ополченцы дерутся не хуже. Я вот подумал и решил из первой ополченческой тысячи вернуть в Москву самые крепкие сотни: бронников, суконников, кузнецов, кожевников и гончаров. Это - твоя дружина, поставь её разумно - и будешь великим воеводой.

– Над зипунами-то?

Дмитрий нахмурился и сказал:

– Вот это оставь, Иван Семёныч, здесь оставь и никуда не выноси. Ты ж - умный человек, а закоснел в своей спеси, што в коросте. Русь - крепка, пока стоит на трёх китах: один - это мы, служилые, другой - святые отцы, а третий - те зипуны. Разве Куликово поле не доказало? Великую честь оказываем тебе не по твоему чину, а по уму. Живи умом, но не спесью, Иван Семёныч.

– Благодарствую, государь.
– Одутловатое лицо боярина побагровело.

– И то ладно. Беглых-то не всех бери в детинец, кормить будет накладно. Определится твоё войско - направляй остальных в Волок и Переславль.

Владимир спросил, посланы ли гонцы в Великий Новгород и северные города. О великих же князьях молчали. То, что Олег Рязанский и Дмитрий Суздальский принесли покорность хану, знали все.

– Ты бы слово молвил, владыка, - обратился Донской к митрополиту, завершая думу. Киприан встал, сжимая в руке кипарисовый крест.

– Вспомнили и нас, убогих. Не поздно ли? Што святительское слово, когда уж кровавая распря взошла из семени, брошенного неразумной рукой на ниву гордыни! Голос мечей - сильнее человеческого языка. Без нас доныне решал ты свои дела, государь, со своими присными - с ними и пожинай. Ещё весной помог бы я тебе отвести грозу от православных, смирить сердце хана, но ты не хотел того, и случилось, чего добивался - гордыня встаёт на гордыню, злоба - на злобу. Я останусь в Москве, коли ты хочешь, буду денно и нощно молиться о спасении христианства, стану беречь нашу голубицу, великую княгиню с её малыми чадами, может, и помилует нас Божья Матерь. На Неё да на Спасителя уповаем ныне, ибо другой защиты нам не остаётся.