Поле Куликово

Владимир вспомнил о книге, оставшейся в его серпуховском тереме, и пожалел, что забыл о ней в сборах. До книг ли, когда идёт речь о спасении жизней? Сколько погибло пергаментов в огне ордынских пожогов! Сгорает человеческая память в военных пожарах, и удлиняется путь к Истине...

Утром Москву взбудоражила весть об уходе великого князя с дружиной, но в это время в ворота вошло семьсот конных ратников во главе с Новосильцем, и народ успокоился. К тому же стало известно: великая княгиня Евдокия с детьми находится в Кремле, - значит, Донской не бросает стольную на произвол судьбы.

В полдень Владимир велел разыскать Морозова. Глядя в тяжёлое, одутловатое лицо боярина, выговаривал:

– Теряешь золотое время, Иван Семёныч. Уж полдня ты - главный воевода, а твоих дел - не слышно. Где - начальники ополчения и слободские старшины? Где - твои бирючи с приказами? Через два часа я ухожу, в Кремле останется лишь полусотня дружинников. Твои люди должны занять стены и башни, устрой караулы, расставь пушкарей и самострелыциков как должно - всякий обязан знать своих начальников, своё место, сменщиков, время стражи и время отдыха. В Кремле мало съестных припасов - тряхни лабазников, заставь пришлых мужиков и посадских свозить корма для лошадей и скота. Тебя ли учить мне осадным делам, боярин?

– Успеется, князь.
– На сердитом лице Морозова не проходило выражение обиды.
– Мои приказы дьяк уже пишет, а чёрных людей рано пускать в детинец. Может, хан и не дойдёт до нас, а от них терема и храмы просмердят. Довольно пока моей дружины да пушкарей на стенах - сторожу нести. Мало их окажется - дак велел я отобрать отряд почище, из купцов. А явятся татары близко - весь город разом в Кремль забьётся со всяким припасом - чего заране-то набивать амбары, кормить крыс?

Не по душе Владимиру речь боярина, но он понимал, как непросто новому воеводе сразу овладеть всеми делами - лучших-то людей Дмитрий взял с собой. Остерёг:

– Не шути с Ордой, Иван Семёныч! А коли духа простолюдинов не выносишь, почему не отказался от воеводства?

– Попробуй, откажись! Ох, князь, знал бы ты, как мне - постыла эта честь! Да и нездоровится чегой-то. Пошто Вельяминова, окольника, не определил он на воеводство?
– тому ж нет милее, как над мужичьём верховодить.

– Вельяминов тож командует ополчением, он в поле - проверен, ты же - сиделец.
– Владимир усмехнулся.
– Тебе мой дворский отдал ключи?

– Нет ещё.

– Сейчас же возьми. И посели в моём тереме ополченцев, сколько вместится.

В ту первую ночь, когда Москва осталась без князей, в южной стороне явилось сразу несколько зарев. Поднятый с постели Морозов взошёл на средний ярус Фроловской башни. Здесь, на площадке, возле длинноствольной пушки, глядящей через бойницу в темноту посада, толпились стражники и несколько пушкарей. Накрапывал дождь, а навесов над ближней стеной не было, и люди искали убежища в башне. Боярин потянул носом:

– Эко, вонища у вас - и сквозняком-то не продувает.

– То от пушки горелым зельем несёт.
– Бородатый пушкарь словно оправдывался.
– Проверяли её недавно.

– Развели нечистый серный дух. Кажите, чего тут у вас?

– Горит в той стороне, боярин...

Через боковую стрельницу Морозов уже видел красные сполохи на тучах, было их три. Горело теперь много ближе.

– Четвёртое путухло, видно, дождём примочило, - сказал тот же пушкарь.

– "Примочило". Долго ль деревню сжечь? Ты кто будешь?

– Вавилой кличут, оружейной сотни мы.

– Твоя работа?
– Боярин пнул ствол.

– Моя. Этакие пищалки - у всех ворот. Там мои сотоварищи - Пронька с Афонькой. А со мной тут Беско-пушкарь да мой старший приёмыш и один посадский, воеводой приставленный пособлять.

– Было б толку от вас! Вот отсыреет ваше чёртово зелье, и сбрасывай тогда со стены эти пукалки. Токо железо перевели.

– Как можно, боярин! Зелье мы в башнях держим - в кожаные мешки ссыпано, в крепкие лари уложено.

Морозов потоптался и пошёл к лестнице.

– Заборола бы надо на стены, боярин, - заговорил пушкарь.
– Мы-то - в башне, а прочим худо придётся под татарскими стрелами.

– Днём неча вам делать - вот и ладили бы заборола-то.

– Плахи нужны, боярин, гвозди - тож.

– Ладно. Завтра всё пришлю...

До утра скрипели ворота детинца во Фроловской и Никольской башнях: по опущенным мостам выезжали в тёмный посад крытые возки, большие телеги, набитые поклажей, рысили верховые. На загороженных рогатками улицах несли ночную стражу вооружённые ополченцы. Едущих окликали, и всякий раз в ответ называлось нужное слово. Ворча, стражники отпирали рогатки, потом, махнув рукой, разгородили улицы. Видно, припозднившиеся дружинники и иные служилые догоняют с припасами свои полки.

Утром зареченские жители покидали на телеги скарб, привязали коров и коз, табором двинулись по мостам на левый берег: конники принесли весть, что разъезды ордынцев в двадцати верстах. Вливаясь в Великий Посад, телеги беженцев запрудили улицы, заполонили площадь у Фроловской церкви, тогда слободские старшины приказали распахнуть все подворья и впускать пришлецов, как своих родичей. Те, кто пробился на площадь, жались к белокаменной стене. Воевода молчал, и в Кремль никого не пускали, его ворота исторгали лишь отъезжающих. Из отворённых дверей Фроловской церкви неслось пение. Женщины становились коленями на землю, крестились на церковь, на купола Успенского и Архангельского соборов. Небо расчищалось, засияло золото храмов, хорал вливал в душу грустный покой, и потому неправдоподобными казались чёрные сигнальные дымы, торчащие в синеве за рекой Москвой.

Во главе отряда воинов на крепостной мост въехал железнобронный боярин на рыжем высоком коне. Потные бока лошадей, их забрызганные грязью подбрюшья говорили, что отряд пришёл издалека. Останавливались на ходу мужики, женщины прерывали молитвы, следя за всадниками. Стража в воротах скрестила алебарды, боярин что-то сказал и в ответ раздалось:

– Вертайтесь обратно! Не то слово. Живо, свободитя дорогу!

– Зови начальника!
– потребовал приезжий.

– Нашто те начальник? Слова не знашь - пущать не велено!

– А ну, сытая крыса, зови начальника, не то!..
– Боярин схватился за рукоять меча, но на его голос уже явился в воротах рослый, чреватый стражник в распахнутом полукафтане золотистого цвета, с дорогой саблей на поясе.

– Хто тут буянит? А-а, Олекса Дмитрич. Здорово, сотский.

– Здорово, Баклан. С каких это пор в Кремле у нас с начальником воинского отряда разговаривать не хотят? Где - Морозов?

– Дак нет же в Кремле Морозова, Олекса Дмитрич.

– Отъехал, што ли?

– Ишшо ночью. Занемог он - в деревню свезли ево. Пополудни и мы сдадим стражу, поедем за боярином.