Поле Куликово

– Ах, Дмитрий Михалыч! Кабы Есутай к нам собирался, сын о том первее всего сказал бы. Теперь темника ждать не приходится - как оправдаемся?

– Да, - вздохнул Бренок, - сия тайна, видно, умерла с этим десятником. А ведь каково на Орду подействовало бы, стань Есутай под наши знамёна даже с малым отрядом!

– Кто - эта "девочка Тамар"?

– Одну Тамар знаю, - сказал Бренок.
– Дочь Кастрюка, полонянка, с матерью живёт у меня в вотчине. Не его ли - невеста? У них рано сговаривают.

– Проверь. Коли подтвердится, отпусти с матерью на волю. Жених выкупил её своей смертью.

Сначала Дмитрий вызвал к себе оставшихся ордынцев. Они выслушали о смерти начальника и о том, что князь отпускает их, возвращает имущество и даёт от себя награды, а также пропускную грамоту. Спросил, куда намерены пойти. Молодой воин, заменивший десятника, сказал:

– Назад нам дороги нет. Где теперь - Есутай, мы не ведаем. Всё знал десятник Иргиз, но ему велено было говорить лишь тебе. Есть ли наши соплеменники в твоём войске?

– Есть, при лошадях, - подсказал Боброк.
– Однако я слышал, что собирается воинский отряд из охотников-татар.

– Приставь и нас пока к лошадям. Надо нам осмотреться. Может, потом попросимся воинами. Мы теперь - вольные люди.

Дмитрий отпустил ордынцев, одного за другими допросил стражников, и в их ответах появилась икона, упомянутая вскользь. Бренок, однако, сразу насторожился, велел описать образ и оклад. Когда стражников отпустили, заметил:

– Пропали Бастрык да икона, даже золото и серебро эти разбойники вернули, кроме двух рублей пропитых.

– Можно только гадать, что за "стекляшки" в окладе пропавшей иконы, - добавил Владимир.
– Не думаю, штоб Есутай послал нам в дар простой образ.

– Кто сочтёт редкости и святыни, кои утащили татары с нашей земли да размытарили по белу свету? Та икона, может, боярской вотчины стоит.

– Вернее всего, - заметил Дмитрий, - ей цены нет. Ты, Бренок, скажи епископу, чтобы он передал всем отцам церкви: где бы ни вынырнул Федька Бастрык, за ним, возможно, тянется редкая икона. И где бы ни объявилась редкая икона, за ней может скрываться сей Бастрык.

– Ныне же передам, государь.

Дарья не могла прибавить ничего нового к истории появления ордынцев, кроме своего спасения да встречи с отрядом Тупика. Её рассказ тронул князей, они выспросили многие подробности. Насмелясь, Дарья спросила, не слышно ли чего о боярине Василии Тупике? Дмитрий глянул пристально, ничем не выдал себя, и ответил:

– Ждём.

Дарья вздохнула и поднялась. Князья проводили её взглядами. Когда затворилась дверь, Мещерский сказал:

– Позавчера мне из воинской сторожи докладывали: молодую бабу задержали - в Орду шла. Зачем, мол, идёшь? Говорит, мужа татары утащили, воином он был, из местных. Так она выкупить его собралась. А на какие шиши? Слыхала, говорит, - бабы в Орде дороже мужиков, так себя продам, а его выкуплю.

Дмитрий грустно улыбнулся:

– Скажи этой длиннокосой, что Васька в полону, - тоже, небось, выкупать побежит. Успел бы наш гонец... Успеет, так, видно, придётся после похода давать Ваське поместье в кормление. Заслужил.

Молчание нарушил Бренок:

– Государь, Авдей-то ждёт.

У Дмитрия было правило: тех, кого считал виноватее других, допрашивать последними.

– Зови. Да и Фому тоже...

Тысяцкого бояре вроде и не заметили - взгляды приковал атаман, которого каждый из присутствующих пытался когда-либо ловить. Война с Ордой поставила в одни ряды бывших колодников и святых отцов, нищих холопов и блестящих бояр, но Фома и теперь оставался Фомой. Едва он снял шапку, у многих вырвался возглас изумления: перед воеводами стоял остроглазый странник, которого они не раз встречали в Московском Кремле. С не меньшим изумлением смотрели на государя: что бы ни толковали в народе о тайной связи Дмитрия с добрым разбойником, бояре тому не хотели верить. Дмитрий и Бренок переглянулись.

Авдей кланялся, гудел баском, желая государю здравия и побед, благодарил за то, что осчастливил Коломну своим появлением.

– Погоди, Авдей, с аллилуйями-то, - оборвал князь.
– Скажи мне, как это ты исхитрился лишить меня тумена татарской конницы?

Желчь кинулась Авдею в лицо.

– То брехня, государь, татарская брехня - мало ль чего мелют в народе? Лазутчики - оне, тебя убить хотели, город поджечь.

– Ты от них допытался признания?

Авдей икнул, вытаращил глаза и, наконец, нашёлся:

– Тысяцкой - я, город - на мне, народ валит, в делах каждодневно - где уж мне с каждым лазутчиком?..

– Значит, много ты их, лазутчиков, поймал?

Авдей икнул, утёрся рукавом собольей шубы - он прибыл к князю в полном боярском облачении, несмотря на жару.

– Слышал я, тебя Авдеем-бездеем кличут. Думал - для складу, ан нет, правда тут - немалая. Где - твой помощник Бастрык с иконой, что у татар отняли?

– Государь! Вот те Христос, никакой иконы не видел!

– Золота татарского тоже не видел?

Авдей покрылся потом.

– У меня оно - на войско думал отдать...

– А ты говорил - всё золото вернули татарам, - бросил Дмитрий князю Мещерскому.

– Мог ли подумать, государь, што тысяцкий!..

– Вот она, и к нам сия зараза приползла. Против неё только один способ хорош - руки рубить!

– Государь, вот те крест - на войско взял...

– Да, бояре, просмотрел я здешнего градоначальника. Коли хозяин - бездельник, в его огороде любые поганки произрасти могут. Вот они и завелись у Авдея-бездея. Да ещё и руки у тебя - нечисты. Оно ведь - одно к одному... Молчи! Кабы ты татарами занялся, не вышло бы столь позорного и преступного дела. Мыслимо ли?
– в войну с Ордой приходит в город отряд татар, а градоначальник поручает их десятскому стражи! И воеводе - ни слова.

Тысяцкий молчал, утираясь рукавом шубы.

– В иное время узнал бы ты, Авдей, всю тяжесть моей руки. Ибо бездействие начальника - преступление. Ныне же сдай службу. Станешь простым ратником в ополчении.

Авдей вскочил и сорвался на вой:

– Государь, помилуй! Я - твой боярин служилый, волен я уйти с твоей службы, когда захочу...

– Не волен, боярин!
– отчеканил Дмитрий.
– Ибо на Русской земле живёшь, дышишь русским воздухом, пьёшь русскую воду, ешь русский хлеб, пользуешься трудами русского мужика. Без этого ты - грязь. А служить я тебе велю Русской земле. Честно отслужишь - вотчину за тобой оставлю. Нет - отберу, и тебя предам суду. Ступай. Нынче же стань в ополчение.

Потупясь, молчали бояре. Фома пристально смотрел на великого князя.

– Фома, - оборотился к нему Дмитрий.
– Коли уж ты встрял в это дело, поручаю тебе и Бастрыка. Надобно его сыскать. Может, мы тут напраслину на него возводим.

– Государь...

Фома осёкся, потом заговорил:

– Сан - на мне, государь. Так уж вышло - не расстрижен доныне. Вечор был у епископа Стефана. Просил: хочу в рясе, с крестом в руке стать в битве. Дозволил...

Дмитрий покачал головой и рассмеялся: