Поле Куликово

– Великий государь! Дозволь мне поспешить к Мамаю? Я передам ему твоё последнее слово.

– Спеши, посол. Мамай может опоздать.

Дмитрий не видел, как ордынцы сошли со стены и, отказавшись от трапезы, седлали коней и выезжали из ворот детинца. Дмитрий смотрел в поле над крутобережьем Оки, чувствуя себя уже неотделимым от той силы, что вздыбилась там до окоёма в ожидании его слова.

– Государь...

Он обернулся. Перед ним стоял среди бояр старый знакомец - поседелый в битвах сотский Никита Чекан.

– Государь! Меня прислал князь Дмитрий Михалыч Боброк. Он велел сказать: здесь, на поле, стоит пятьдесят тысяч войска.

– Что?!

– Пятьдесят тысяч - здесь, на поле.

Дмитрий оборотился назад, круто, резко. Бесконечная живая стена пошевеливалась на равнине; он видел войско, какого не видел до него ни один русский князь, но лишь услышав его число, Дмитрий понял, как оно - огромно. Именно с таким числом русской рати он заранее решил выступить против кочевой степи.

– Пятьдесят "тысяч", или пятьдесят тысяч воинов?

– Пятьдесят тысяч воинов, государь. Здесь, на поле.

– Не может быть, - сказал князь.

Но они стояли перед ним, вооружённые, сведённые в полки, готовые к бою. Пятьдесят тысяч русских воинов! А ещё шли новые отряды к Коломне, и, казалось, он слышит поступь десятитысячного московского полка где-то у слияния Лопасни с Окой, и марш русско-литовских ратей дальше на западе.

– Никита, ты помнишь?..

Старый воин утёр глаза рукавом, и Дмитрий увидел - даже вечно холодные глаза князя Владимира затуманило.

– Никита, что ты, Никита Чекан?

– Государь, старые воины плачут только от счастья. Мне - шестьдесят. Твоему деду отроком стремя подавал, и уже тогда ждал сего часа. Сорок лет ожидания для человека - много, государь. А народ сколько ждал!

В церкви Воскресения зазвонил колокол, и гуд поплыл окрест. Бренок напомнил:

– Дмитрий Иванович, пора.

И прежде чем смыло дымку с глаз князя, прежде чем сойти со стены крепости, Дмитрий ещё раз обернулся к полю, где стояли войска, и ближние бояре услышали:

– Спасибо за всё, Русская земля...

КНИГА ВТОРАЯ

БИТВА

I

В начале сентября Мамай поставил свой шатёр на пологом холме в излучине речки Красивая Меча, в двадцати пяти вёрстах от слияния Непрядвы с Доном. Он шёл быстро, и теперь давал отдых лошадям; к тому же его союзники находились далековато от условленного места встречи, а Мамай считал - не честь ему будет ждать литовского и рязанского князей, пусть они подождут повелителя Золотой Орды. Сухие, знойные дни сменились влажными и прохладными, с севера часто наползали отары облаков, временами моросило, по утрам над водой долго стлался туман, увязая в зарослях камыша и ольхи, - казалось, красавица речка прятала лицо от пришельцев и под утренним ветерком цеплялась зелёными руками за края пуховой фаты.

Мамай часами сидел на холме, набросив поверх кольчуги стёганый халат, и слушал, как в тумане всхрапывают кони, чавкает ил и чернозём под сотнями копыт, плещет вода, гукают и пересвистываются табунщики. Холодок прогнал кровососов, после пятидневного перехода ордынские кони в одни сутки до черноты оголили правый берег Красивой Мечи, теперь их перегоняли на левый, на разнотравье, вызревшее к осени. Ветерок, наконец, скомкал, сорвал туманное покрывало с реки, в живой зелёной оправе её берегов обнажились тёмные язвы - следы табунов, прошедших бродами, вороны слетались на эти язвы, каркая, мешая думать.

О том, что Дмитрий выступил из Коломны с большим войском на запад, Мамай знал, и другого не ждал от своего врага. Не пойдёт же московский князь в донскую степь, где хозяйничает Великая Орда! Дмитрий, конечно, думает прикрыть всей силой самый короткий путь на Москву - через Тулу и Серпухов: так поступил бы всякий государь и полководец. Однако скверную шутку сыграл с повелителем Орды его военный союз с рязанским князем. Рязань оказалась невольным щитом для московского ополчения в дни сборов; так случается в бою, когда сильный воин хватает слабого противника и заслоняется им от мечей и копий. Олег, конечно, без вины виноват, и всё же он будет держать ответ - тем, что его полк Мамай первым пошлёт на русские же копья.

Не всему в рассказе Темучина поверил Мамай, хотя мурзы слово в слово повторили посла, однако же Мамаю приходили думы одна другой тревожнее. Откуда у Дмитрия - большая сила? Мамай знал от соглядатаев: ни новгородского, ни тверского, ни нижегородского полков у Дмитрия нет. Рязанский князь - в союзе с Ордой. Главная литовская сила - у Ягайло: его братья привести большого полка не могли. Значит, Москва посадила на коней смердов от старого до малого? Это, конечно, - не конница, лучше бы Дмитрий поставил мужиков в пешую рать, но всё же и мужика конного конём не объедешь. Его надо копьём ссадить на землю, а это - большая битва.

Один из великолепно задуманных Мамаем планов войны рушился ещё вдали от московских границ.

Мамай велел счесть московские полки на переходе, что оказалось непростым делом: конные заставы русов буквально подметали все дороги и тропы вблизи своего войска. Однако Мамай требовал всё новых вестей, хотя бы они добывались большой кровью. Союзники, наконец, зашевелились. От Ягайло прорвался связник, сообщил, что литовцы достигли Одоева в восьмидесяти верстах от Орды; полк рязанцев - не ближе, где-то между Пронском и Ряжском. Медлительность союзников всё больше раздражала владыку Орды, застарелый гнев, накапливаясь, доводил до мысли о разрыве союза и наказании Литвы и Рязани, душу разъедали подозрительность и ненависть. На последнем совете, уловив настроение повелителя, один из темников заметил:

– Они, пожалуй, боятся Дмитрия и обходят его за сто вёрст. Этак они скоро окажутся позади нас.

У Мамая после несчастья с дочерью дёргалось веко, и мурзам казалось, что он мигает кому-то за их спинами и оглядывались.

– Литва и Рязань забыли, кого им надо бояться, - пролаял Темир-бек.
– Ты должен напомнить им, повелитель.

– Да!
– Мамай мигнул, глядя поверх голов приспешников.
– В нужный час я поручу это тебе и Батар-беку. Вы умеете помнить зло. Червяк жалости и корысти не подточил ваши души; я знаю: ни слёзы, ни золото не сделают вас мягче.

Не следовало бы теперь так отличать двух темников, принижая других, но Мамай не мог справиться с раздражением, и к тому же он метил в хана Темучина. Воротясь из Коломны, тот убеждал Мамая отложить поход на Русь, взять дань, на какую согласен Дмитрий, а потом постараться перессорить русских князей и нанести внезапный удар небольшой отборной силой.

– Сейчас - не лучшее время для войны, - повторял Темучин.
– Сила Москвы - велика, но это - временная сила, завтра она истает. Пусть большие сборы закончатся для Дмитрия впустую, а когда он заплатит дань, его подданные станут спрашивать друг друга: зачем же нас отрывали от семей и жатвы, зачем мы зря проедали хлеб и мучили лошадей? Ведь князь всё равно заплатил дань. Дмитрий потеряет веру в народе и удельных князьях, враги станут потешаться над ним. Ты свалишь противника, не пролив и капли татарской крови.